Полет сокола - Смит Уилбур

Великан попытался приподняться, но тут же с хриплым стоном схватился за живот и согнул колени от боли. Его тело сотряс новый приступ судорожной рвоты.

Мунго схватил ведро и подставил его, придерживая помощника за плечи, но Типпу исторг лишь небольшой сгусток крови и коричневой желчи. Тяжело дыша и обливаясь потом, он откинулся на койку, закатив глаза так, что виднелись одни белки.

Капитан долго стоял, заботливо склонившись над койкой и слегка покачиваясь в такт корабельной качке. Он нахмурился в тяжком раздумье, взгляд его стал отрешенным. Робин понимала, как нелегко ему принять решение. Помочь другу означало лишиться корабля, а возможно, и свободы: заходить в британский порт с рабами в трюме было чрезвычайно рискованно.

Как ни странно, сейчас, когда она увидела Мунго с другой, совсем непривычной стороны, симпатия к нему нахлынула с новой силой. Робин кляла себя за то, что играла на его самых глубоких чувствах, вдобавок мучая больного, растянувшегося на узкой койке.

Внезапно Мунго тихо выругался и, пригнув голову, выскочил из каюты.

Симпатия к нему тут же сменилась отвращением. Капитан — жестокий, безжалостный человек, для которого ничего не значит даже жизнь старого верного друга. Робин была глубоко разочарована: уловка не помогла, и Типпу пришлось переносить ужасные страдания без всякой пользы.

Доктор устало опустилась возле койки помощника, смочила салфетку в морской воде и протерла потный желтый лоб больного.

За время долгого плавания она научилась хорошо чувствовать состояние корабля, знала, как ведет себя «Гурон» при разном направлении ветра, и различала звуки, которыми откликался корпус судна на любые перемены погоды. Вот и сейчас — пол под ногами накренился, с палубы над головой донесся топот босых ног. Ветер задул с кормы, ход корабля стал легче, скрип корпуса и такелажа стих.

— Он взял курс на запад, — с облегчением выдохнула Робин, поднимая голову и прислушиваясь. — Сработало, мы идем в Порт‑Наталь. Благодарю тебя, Господи!

«Гурон» встал на якорь вдали от низкого берега, на линии глубины в тридцать саженей, за пределами естественной гавани Порт‑Наталя, прикрытой огромным, похожим на спину кита утесом. Даже в мощную подзорную трубу наблюдатель не заметил бы ничего подозрительного. Однако за преимущества дальней стоянки приходилось расплачиваться, принимая в полную силу удары ветра и волн. Судно рвалось с якоря, терзаемое бортовой и килевой качкой.

На флагштоке развевались американские звезды и полосы, а ниже — желтый «Квебек», чумной флаг, предупреждавший об эпидемии на борту.

Вдоль обоих бортов, на носу и на корме стоял вооруженный караул. Доктора, невзирая на ее отчаянное сопротивление, заперли в каюте на все время стоянки и приставили у двери часового.

— Вы прекрасно понимаете, почему я это делаю, доктор Баллантайн, — спокойно отвечал Мунго на все протесты. — Я не хочу, чтобы вы общались с соотечественниками на берегу.

Типпу перевезли на берег в вельботе. Гребцов Мунго назначил лично и велел сообщить начальнику порта, что на борту оспа. К «Гурону» не должно было приблизиться ни одно судно.

— Я буду ждать тебя три дня, — сказал капитан, склонившись над носилками. — Больше рисковать нельзя. Если к тому времени не поправишься, оставайся здесь — я вернусь через полгода, не больше. — Он сунул под одеяло кожаный кошелек, перетянутый шнурком. — Вот тебе на расходы. Поправляйтесь, господин помощник, вы мне нужны.

За несколько минут до этого Типпу получил еще одну дозу ипекакуаны с мятной настойкой.

— Я буду ждать, сколько понадобится, капитан Мунго, — едва выдавил помощник.

Сент‑Джон выпрямился и хрипло произнес, повернувшись к матросам, державшим носилки:

— Обращайтесь с ним бережно, поняли?

Три долгих дня Робин обливалась потом в душной и тесной каюте, убивая время над дневником. От любого громкого звука с палубы колотилось сердце: доктор и ждала, и боялась услышать грохот выстрелов британской канонерки или крики абордажной команды, врывающейся на борт «Гурона».

На третье утро Типпу вернулся на корабль и без посторонней помощи вскарабкался на борт. Не получая ипекакуаны, он поправился так быстро, что привел в изумление всех врачей, хотя и страшно исхудал. Кожа на щеках висела складками, как у бульдога, живот ввалился так, что штаны пришлось подвязывать веревкой, но они все равно обвисали и болтались на нем как на вешалке.

Лицо помощника приобрело бледно‑желтый оттенок старой слоновой кости; он был так слаб, что, поднявшись на палубу, остановился передохнуть.

— Добро пожаловать на борт, мистер Типпу, — окликнул его с юта капитан. — Раз уж ваши береговые каникулы закончились, буду признателен, если вы немедленно возьметесь за работу.

Через двенадцать дней, пробившись сквозь переменчивые ветра, Мунго Сент‑Джон направил подзорную трубу на широкий зев бухты Фолс‑Бэй. Справа нависал черный кривой пик Хэнгклип, похожий силуэтом на спинной плавник акулы, по другую сторону бухты выдавалась в море южная оконечность африканского континента — мыс Кейп‑Пойнт. Над обрывистыми влажными утесами высился маяк.

Стоял чудесный летний день, легкий ветерок покрывал темной рябью ярко‑синюю поверхность моря, замутняя ее шелковый блеск. Огромные стаи морских птиц тянулись до самого горизонта, белые крылья мелькали в воздухе, как снежные хлопья.

То подгоняемый легким бризом, то застывая неподвижно, «Гурон» потратил полдня, чтобы обогнуть мыс и лечь на курс вест‑норд‑вест к норду, направляясь через Атлантику и экватор к американскому порту Чарльстон.

Освободившись от неотложных дел, Мунго Сент‑Джон взял подзорную трубу и принялся, рассматривать корабли, находившиеся в пределах видимости. Их было девять, над горизонтом едва показались топ‑марсели десятого, почти все — небольшие рыболовецкие шхуны, вышедшие из залива Хаут‑Бэй и Столовой бухты. Окруженные стаями морских птиц, они дрейфовали с голыми мачтами или шли под рабочими парусами, таща за собой сети. Только самый дальний корабль шел под марселем. Корпус его еще скрывался за горизонтом, но Мунго сразу понял, что он крупнее всех остальных.

— Вам бы такой! — воскликнул Типпу, тронув Мунго за рукав.

Мунго перевел подзорную трубу в сторону берега и удовлетворенно хмыкнул.

Из‑за мыса, преграждавшего вход в Столовую бухту, выходил корабль Ост‑Индской компании с прямой парусной оснасткой. Он представлял собой зрелище не менее роскошное, чем сам «Гурон». Паруса громоздились до небес, корпус сверкал на солнце снежной белизной и цветом бургундского вина. Суда разошлись на расстоянии двух кабельтовых — капитаны с профессиональным интересом оглядели друг друга и обменялись положенными приветствиями.

Робин стояла у борта и вглядывалась в берег. Приближение прекрасного корабля она едва заметила, взгляд ее был прикован к горе с плоской вершиной. Помощь так близка! Столько друзей рядом — британский губернатор, Капская эскадра. Если бы они только знали, что дочь великого путешественника находится в плену на борту невольничьего корабля!

Ход ее мыслей внезапно прервался. В последнее время Робин замечала малейшее движение Мунго Сент‑Джона, любое изменение его настроения. Он повернулся спиной к исчезавшему за кормой высокому паруснику и напряженно вглядывался в горизонт по левому борту. Лицо капитана сосредоточенно застыло, тело напряглось, побелевшие пальцы крепко сжимали подзорную трубу.

Робин проследила за его взглядом и впервые заметила над самым горизонтом крошечное белое пятнышко. Оно не расплывалось, как белые гребешки волн, а висело неподвижно, хорошо заметное на ярком солнце. Форма пятна еле заметно менялась, и Робин на миг показалось, что позади него тянется по ветру тонкая черная полоска.

— Господин помощник, что вы скажете об этом парусе?

В голосе Мунго Сент‑Джона слышалась озабоченность, даже тревога. Сердце Робин подпрыгнуло в груди. Вспыхнувшая в душе надежда смешивалась со стыдом за предательство.

Клинтон Кодрингтон отчаянно спешил на юг вдоль восточного побережья: напряжение не отпускало его ни на минуту, ни днем ни ночью, надежда и отчаяние поочередно овладевали его душой. Малейшая перемена ветра то пугала, то воодушевляла его, потому что могла ускорить или замедлить бег высокого клипера. Штиль ненадолго окрылил капитана, а когда задул устойчивый юго‑восточный ветер, Кодрингтон совсем пал духом.