Мой театр. По страницам дневника. Книга I - Николай Максимович Цискаридзе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На следующий день после премьеры «Лебединого озера» мы с Григоровичем должны были ехать в Останкино на программу «Взгляд», которая шла в прямом эфире. Я поехал на своей машине, он на своей. Я доехал, а Юрий Николаевич – нет. Мы его ждали-ждали, в итоге решили начать без него, потому что он просто исчез. Видимо, передумал, был сильно не в духе. Григорович вообще публичность, как мне кажется, не любит.
Мы сели за стол, микрофоны, свет, пошел эфир, со мной рядом Александр Любимов. Приятная, комфортная обстановка, камеры меня совершенно не смущали. Посреди программы я обратил внимание на монитор с фотографиями молодых людей, возле которых работал какой-то счетчик. Я спросил Сашу – что это? Он сказал, что «Взгляд» ищет новых ведущих и во время эфира идет зрительское голосование. «А я тоже хочу», – не удержался я. Любимов попросил режиссера: «Выведите Колю на экран». Так к концу программы по итогам всеобщего голосования я выиграл роль «народного ведущего» во «Взгляде». Когда передача закончилась, Саша спросил: «Коля, а вы правда будете ведущим, если мы вам предложим?» – «Правда», – ответил я.
К тому моменту у меня накопилась какая-то усталость от балета. Все свое время я проводил в репетиционных залах или на сцене, постоянно куда-то бежал, шел, ехал, летел. Если я не танцевал, единственным моим развлечением были книги и домашний просмотр фильмов. Я не пил, не курил и спать позднее 23.00 не ложился. Мир для меня замыкался исключительно на Театре. И вдруг, оказавшись в телевизионной студии Останкино, я понял, что ничего не знаю о том, что происходит вокруг.
С февраля 2001 года раз в неделю я стал вести самую рейтинговую телевизионную программу того времени – «Взгляд» на Первом канале. С точки зрения мастерства – это была команда экстра-класса, школа настоящего советского телевидения. Работали в ней суперпрофессионалы. Все делалось на совесть, с пониманием и душой. Я имею в виду не только ведущих, но и операторов, редакторов, гримеров, осветителей. Как только я начал вести «Взгляд», я стал узнаваем без какой-либо дополнительной рекламы, что привело в ужас мое театральное начальство.
45Но судьба, видимо, воспротивилась моему отдалению от балета и совершенно неожиданно преподнесла щедрый подарок. В Большой театр приехал Ролан Пети. Тому предшествовала следующая история. Всемирно известный импресарио Роберто Джованарди стал налаживать контакты с новым руководством Большого театра. Возникла идея – пригласить кого-то из великих иностранных хореографов и поставить балет на национальную тему или на какое-то широко известное произведение русской классической литературы.
Вспомнили, что Р. Пети в 1978 году сочинил балет «La Dame de pique» для М. Барышникова, и решили пригласить именно его на постановку в ГАБТ. Однако на переговорах Пети поставил условие, что будет делать спектакль только в том случае, если сам найдет в труппе исполнителя на главную роль.
Судя по всему, у Пети остались не самые приятные воспоминания по поводу создания «русского» балета. Он сам относил «La Dame de pique» к разряду неудачных. Балет был в 2 акта, на музыку оперы П. И. Чайковского. Позднее Ролан мне рассказывал, что Барышников танцевал как бог, но, к сожалению, друг с другом они так и не смогли договориться. Барышников на предложения Пети то и дело говорил – «это не по-русски». В общем, балет не заладился.
Перед самым отъездом из Парижа директор Опера́ Гарнье Ю. Галь сказал Ролану: «В Большом театре есть танцовщик, который тебе точно понравится, это Николя Цискаридзе». Естественно, он запомнил только «Николя». На роль Германна руководство ГАБТа тут же предложило Пети россыпь премьеров всех, кроме меня. Он говорил «нет» каждому по очереди. И в момент, когда Ролан просматривал в зале очередных претендентов, я неожиданно, тенью, прошел мимо…
В тот день на основной сцене готовился прогон «Лебединого озера». Не доделав урок у Семёновой, я торопился переодеться и загримироваться, должны были ставить свет. А Зал № 1 и Зал № 2, где мы занимались утренним классом, в театре были смежные. Чтобы быстрее дойти до раздевалки, не делая круга в обход, мне, как премьеру, разрешалось срезать путь, пройти через Зал № 1. Что я и сделал. В зале, кроме Р. Пети, сидел Б. Б. Акимов, заведующий балетной труппой М. Л. Цивин и В. В. Крамская, с которой я тогда не был знаком.
До Большого театра Крамская работала в «Госконцерте», курировала направление Италии и Франции, была очень влиятельным и авторитетным человеком, через которого известные западные хореографы, европейские импресарио, интенданты европейских театров сотрудничали с СССР. Вера Васильевна была знакома с Пети около тридцати лет. Его постановки в Большом театре – «Гибель розы», «Сирано де Бержерак», а в Ленинграде, в Кировском театре – «Собор Парижской Богоматери», потом уже в переименованном, Мариинском, – «Кармен», «Юноша и Смерть», проходили через «Госконцерт», то есть через Крамскую.
Проскользнув в зал, где находился Пети и компания наших руководителей, кивнув всем, я тихо извинился и по стеночке бегом… У двери, на самом выходе, Крамская схватила меня за руку: «Вы Николай Цискаридзе?» – «Да», – удивился я. Повернувшись к Пети, она громко сказала: «Ролан, это Николя Цискаридзе!» Позднее Вера Васильевна мне рассказала, что, приехав на два дня в Москву, Пети выяснил, что в Большом театре есть только один Николя по фамилии Цискаридзе. «Я хочу просмотреть артиста Цискаридзе», – заявил он дирекции. Ему сказали: «Он очень болен». – «Позвоните ему, пусть он придет хотя бы больной», – настаивал Ролан. Тут ему разъяснили, что разговаривать и работать с Николя в силу его несносного характера невыносимо, и заверили, что «у нас есть другие очень хорошие артисты».
Услышав имя Николя Цискаридзе, Ролан, забыв про просмотр, подбежал ко мне: «Почему вы не ходите на класс?» – сварливо поинтересовался он. «Как не хожу? Он у меня в соседнем зале», – удивился я и понял, что сейчас у моих начальников случатся инфаркты. «А куда вы сейчас бежите?» – не унимался Пети. «У меня сейчас репетиция, я должен быстро загримироваться, одеться, потому что на сцене прогон в 12.00». – «Я хочу на вас посмотреть!» – «Я сейчас не могу, могу только после прогона!» – уже, стоя на одной ноге, чтобы не опоздать к Григоровичу, взмолился
