Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен - Маргарет Джордж

Ловко завладев моей рукой, королева повела меня в опочивальню. Ее когти слегка касались моего рукава. Я надеялся, что они не порвут ткань.

Очнулся я в глубоких сумерках. Я лежал на спине полностью одетый, тем не менее чувствовал себя прекрасно отдохнувшим, даже счастливым. Да уж, мне давно следовало вволю выспаться. Именно об этом, видимо, говорил доктор Баттс, беспокоясь о быстром истощении моих сил. В постоянном напряжении и треволнениях французского похода я и думать забыл о здоровье. Конечно, тяготы войны не преминули сказаться на нем. Ничего, после хорошего отдыха меня перестанут угнетать демонические видения.

Булонь была трофеем, достойным пары галлюцинаций. Фантомы растают, а Булонь останется.

Вскоре прибыли французские послы. Я великодушно позволил им пересечь Канал и дал согласие их выслушать. Переговоры сразу зашли в тупик, поскольку мои условия — сохранение за Англией Булони и невмешательство Франции в дела Шотландии — Франциск не мог принять. Послы быстро ретировались и в конце октября, совершив рискованное плавание, вернулись в Париж, где Франциск намеревался провести зиму в уютном гнездышке с очередной фавориткой, Анной, герцогиней д'Этамп. Ну, довольно об этом французе.

Что касается Карла, то мы с ним обменялись возмущенными гневными посланиями. Он предъявил нелепые претензии, перемежая их запутанными объяснениями. Так, он заявил, что я, во-первых, уклонился от согласованного с ним похода на Париж; во-вторых, специально затянул осаду Булони, дабы избежать наших совместных действий; в-третьих, препоручил Карлу роль «Вершителя судьбы Европы», которую он и постарался исполнить, заключив отдельный мир с Франциском. И наконец, в-четвертых, в силу его упомянутых полномочий, я должен передать Булонь ему и он сам вынесет уместное решение.

У меня, в свой черед, имелись поводы для основательных обид и недовольства его поведением. Я высказал ему обвинения, но он не ответил на них, не удосужился даже опровергнуть. В послании я, во-первых, указал, что Карл нарушил нашу договоренность, согласно которой каждый из нас мог самостоятельно вести переговоры, но не должен был заключать союзы без взаимного согласования; во-вторых, он обязался в любых договорах действовать как мой союзник, а не как посредник между Францией и Англией; в-третьих, английские купцы пострадали от испанской инквизиции; и в-четвертых, Франция получила помощь от испанских наемников.

Но все эти запоздалые возмущения не стоили и гроша. Правда заключалась в том, что я потерял поддержку и оказался в одиночестве перед любым врагом, коему взбредет в голову напасть на нас. К тому же Папу вынудили созвать Вселенский собор в Тренте, а не в Мантуе. Все покинули меня, и над нашим королевством сгустились тучи, которые нагнало с европейской стороны.

Все было бы не так ужасно, если бы на британском острове царило единство. Но половина его спелась с нашими врагами, французами. Я держал наготове войска на границах с Шотландией, и английские отряды изредка делали жалкие вылазки на чужую территорию. Как-то раз мои солдаты ненароком осквернили гробницы предков графа Ангуса в аббатстве Мелроуз. Ангус, считавшийся нашим самым надежным союзником, разгневался и заодно с Франциском и советниками, опекавшими юную королеву скоттов, начал строить планы мести. Это грозило нам франко-шотландским нападением. Было решено (судя по донесениям шпионов), что Франциск пошлет свои войска на северо-запад и восток Шотландии. Кроме того, после заключения мира с Карлом весь свой огромный флот французы стянут к юго-восточному побережью. Учитывая попутные для них ветра, высадка могла начаться фактически в любое время года.

Я едва не заболел из-за всех этих тревог, а тут еще Гардинер настоял на аудиенции, чтобы высказать свои волнения насчет английских протестантов.

— Пока вы летом отсутствовали, — заявил он, — они буйно разрослись, словно сорняки. Но в отличие от сорных трав морозы им не помеха. Более того, еретики перезимовали очень удачно, устраивая тайные встречи, распространяя мятежные призывы и привлекая новых сторонников.

Как же я устал! Устал от необходимости подавлять и карать, пресекая бунт на корню. Неблагодарные брехливые псы никогда не переведутся! Они бродят по всему королевству, вынюхивают, где что плохо лежит, без зазрения совести задирают лапы, отравляя своими ядовитыми струями землю. Эти смутьяны способны испортить благородную породу. Им только дай волю!

— Пусть попробуют высунуть из своих нор морды, я укорочу их до самой шеи, — пообещал я.

Великий Турок по каким-то таинственным причинам продолжал вести со мной переписку. Он интересовался, в частности, здоровьем крокодила — который, как ни удивительно, жил припеваючи возле горячих источников Бата на юго-западе страны, — и продолжал посылать евнухов для моих дворцовых нужд. Сам он прекрасно провел зиму в Константинополе. И удивлялся: как мы умудряемся выносить жестокие северные морозы? Ему хватило одного января в Вене. В подарок халиф прислал мне Коран. Спустя месяц пришло очередное длинное и весьма забавное письмо. Сулейман был настроен весьма дружелюбно.

Не скрою, эти витиеватые послания доставляли мне удовольствие. Читая их, я грезил о неведомой благоуханной стране и забывал о тревогах, леденящих сердце, и пронизывающих все тело сквозняках. Того и другого в нашем дворце хватало с избытком.

LXI

Готов признаться, что я провел скверную зиму. Утешением служила мне только Кейт, и я ежедневно благодарил Господа за такую жену. Ибо она стала для меня источником благодатных сил, тихой гаванью, где меня всегда ожидал радушный прием, без обманчивых уловок и споров.

Дети относились к ней с уважением, и она отлично умела обращаться с ними. Под ее присмотром они собрались вместе во дворце, и я наконец почувствовал себя семейным человеком. И семью нашу возглавила Кейт, хотя никому из детей она не была родной матерью, а мне женой (в плотском смысле). Однако ее присутствие дарило свет и тепло.

Весна 1545 года. Французы подготовились к вторжению и, конечно, атакуют нас еще до дня летнего солнцестояния. Для укрепления линии береговой обороны, что протянулась от Дила до Пенденниса и защищала южные подступы с моря, мне опять пришлось собирать деньги с подданных в виде займов и налогов. Я думал, что они вызовут недовольство и ропот, но все прошло гладко.

Уилл:

Противники Хэла рассчитывали на мятежи и восстания, тем не менее их ждало крайнее разочарование. Строя планы переворотов, они исходили из понятных предпосылок: кровожадный и ненасытный монарх жестоко тиранил англичан и к тому же глубоко оскорбил их религиозные чувства (как католиков, так и протестантов); заставил подписать возмутительную присягу; сурово подавлял и грабил подданных. Народ, мол, только и ждет удобного случая, чтобы взбунтоваться и сбросить иго ненавистного правления. Но англичане, так же как и старина Гарри, считали французов врагами, Папу — назойливым, всюду сующим свой нос иноземцем, а шотландцев — предателями. Хэл справедливо ополчился на них, и народ самоотверженно встал на его сторону, защищая свою страну. Ведь король самолично командовал армией, провел всю зиму, укрепляя южные рубежи и поставляя вооружение на линию береговой обороны. Да еще намерен возглавить новую войну с французами! Так могли ли его подданные проявить скупость? В Уайтхолл ежедневно приносили золото, драгоценности, деньги, даже дорогие памятные вещи вроде распятий, привезенных из Иерусалима, гребней из слоновой кости и обручальных колец. Никто и не думал «восставать против тирана», напротив, люди поддержали короля в крайне тяжелом положении.

Генрих VIII:

Все свои силы и способности я отдавал подготовке к войне. В итоге на юге Англии нам удалось собрать почти стотысячное войско. Его разделили на три части, возглавляемые тремя опытными военачальниками: в Кенте — герцог Суффолк, в Эссексе — герцог Норфолк; а на западе — граф Арундел. Мой флот, более сотни кораблей, стоял на якоре в проливе Солент.

На северных границах с Шотландией командовал армией Эдвард Сеймур. А на берегу расположились двенадцать тысяч воинов лорда-адмирала Джона Дадли, готовые дать отпор врагам.

Из Булони, которую французы поклялись отбить, к нам вернулся Брэндон, а оборонять крепость я поручил Генри Говарду. Оставалось лишь надеяться, что в сложный момент его доблесть и мужество не перейдут в безрассудную браваду.

Восемнадцатое июля. Как раз наступила вторая годовщина моей свадьбы, и я приготовил для Кейт особый праздник. Пировать мы будем на борту «Большого Гарри», моего флагмана, стоявшего на приколе в Соленте, проливе, что отделял от Портсмута остров Уайт.