Шестая койка и другие истории из жизни Паровозова - Алексей Маркович Моторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— С добрым утром! — с нажимом поприветствовал я его. — Как спалось?
— Спасибочки! — в своей обычной манере ответил Иван. — А почему я…
Наверное, он хотел выяснить, как здесь оказался, но либо вспомнил, либо передумал спрашивать. Он пружинисто вскочил, потянулся и опять помотал головой.
— Чайку бы, Алексей! — состроив жалобное лицо, попросил Ваня.
Вот ведь собака, даже не спросит ничего!
— У нас в блоке шестеро больных, все на аппаратах, я их еще не перестилал! — с каменным лицом начал я воспитательный процесс. — Но это уже твоя забота, алкоголик! Я пошел, у меня два поступления по эстакаде, оба сейчас в «шоке» лежат! Да, самое главное! Тебя Суходольская в кабинете ждет, да не одна, а с Винокуровым!
Бедный Ваня сел на кушетку и обхватил голову руками. Мне его стало еще жальче, чем Витю несколько минут назад.
Я вырвал из-под Ивана одеяло, взял подушку. Тот сидел не шелохнувшись. Уже на пороге я сказал:
— Расслабься, шучу! Сводки написал, наборы и биксы заложил, чайник на плите! Пол в блоке помыл, кварц выключил. Гляди веселей, скоро смена придет!
— Спасибочки, Алексей! — донесся мне в спину не совсем уверенный Ванин голос.
В ординаторской гудела электробритва Кимыча. Я затолкал в шкаф одеяло с подушкой и встал рядом. Кимыч перестал жужжать и недобро уставился на меня:
— Проспался?
Вместо утвердительного ответа я глубоко вздохнул и, сделав трагическое лицо, произнес:
— Виталий Кимович! Не говорите ничего Суходольской про Ивана! Если его погонят, я тут без него не останусь!
Кимыч посмотрел на меня с нескрываемой усмешкой и явным удовлетворением:
— Какой же ты глупый, Моторов! Да кому вы вообще нужны! Ты не меня обрабатывай. Ты лучше о Винокурове думай!
И снова бритву включил.
Минут через пять я уже был в нейрохирургии и скребся в дверь ординаторской. Сидевший за столом Винокуров что-то быстро писал. Он мрачно взглянул на меня, не отрываясь от бумаг и не говоря ни слова.
Да, плохо дело!
— Алексей Михайлович, — начал я, — я вас очень прошу, не подавайте рапорт, вы же знаете, какие могут быть последствия!
— А ты что, парламентер? — не удостаивая меня взглядом, продолжал писать Винокуров. — Раньше о последствиях нужно было думать! Они почему тебя послали?
— У нас поступление! — соврал я. — Они там больного принимают, отравление какое-то!
Про отравление я сказал намеренно, чтобы Винокуров не дергался сверлить голову. Мне почудилось, что он стал писать чуть медленнее, самую малость.
— Это безобразие так оставлять нельзя! — жестко объявил Винокуров. — Ты сам-то как считаешь?
Вот она, настоящая проверка моих дипломатических способностей, момент истины, так сказать!
— Алексей Михайлович, — пытаясь выглядеть достойно, произнес я, — вы же знаете, Кимычу начхать на любой рапорт, а вот у Ивана настоящие неприятности могут быть. Ивана… его могут, могут…
Тут Винокуров впервые заинтересованно посмотрел на меня, и я понял, что это шанс и выстрел должен быть без осечки! Эх, врать так уж врать!
— его из ИНСТИТУТА ВЫГОНЯТ!!!
— Из института??? — удивился Винокуров. — А я и не знал, что он учится!
Я смотрел на него и видел, что он лихорадочно думает.
— Нет, ну если так, тогда ладно! Это меняет дело!
Он заметно повеселел, даже жестом пригласил меня сесть.
— Ты бы его научил хорошим манерам, приятеля своего, а то сам студент, а гонору как у профессора!
Я понял, что мне удалось почти невозможное.
А когда я выходил, Винокуров поднялся со стула и, подойдя ко мне, сказал напоследок:
— Да, профессору своему передай, что снимок, как он велел, я сделал!
И добавил, усмехнувшись, как мне показалось, немного смущенно:
— Пневмония там очаговая, слева!
Как только я вышел из лифта, то сразу почувствовал запах яичницы, значит, кулинар Кимыч не изменил своей традиции. И точно, он в «харчевне», сидит с Волоховым. Они завтракают, переговариваются, самовар свистит, сковорода шипит, просто какая-то дачная идиллия.
Ваня, пока я в нейрохирургию носился, уже успел смену и в блоке, и в «шоке» сдать. Это и неудивительно, без больных кто ж привязываться станет?
— Ну что, студент, — весело сказал я ему, — давай быстренько перекурим, а там и отчитаемся!
Утренние конференции — или, как их называли, пятиминутки — в реанимации проходили в два этапа. Сначала отчитывались сестры, затем их возили мордой об стол, потом сестры уходили, и тогда отчитывались врачи. Сестер на врачебную пятиминутку не оставляли из соображений субординации.
Когда я следом за Иваном вошел в ординаторскую, оба дивана и все стулья уже были заняты, поэтому мы остались стоять. Наступал последний и очень важный этап. Если Суходольской уже успели настучать о наших безобразиях, все об этом узнают прямо сейчас.
Лидия Васильевна вошла, коротко кивнула, села за стол и скомандовала:
— Начали!
Пока отчитывался первый блок, по ее лицу я пытался определить, знает она или нет. Успели ей доложить или пронесло? На всякий случай я взял с Ленки и Маринки страшную клятву не рассказывать, по крайней мере, две недели никому о том, что случилось на дежурстве. Просто Лидия Васильевна должна была на днях уйти в отпуск, а Надьку я никогда особо не боялся. Хотя в этих предосторожностях не было никакого смысла.
Дело в том, что наша Суходольская наутро обычно знала все, даже не переступая порога отделения. Информаторов у нее хватало.
Сейчас она сидела с обычным выражением лица, серьезным, немного ироничным, и смотрела на стол перед собой, как всегда чуть наклонив голову. Вот попробуй тут понять, что она думает.
Щеглова тем временем продолжала докладывать:
— Температура, давление, пульс, внутривенно, диурез…
Наступил наш черед. Я весело отбарабанил:
— Во втором блоке движения больных не было! Произведена влажная уборка с кварцеванием помещения! — и пихнул Ваню, который был еще более краток:
— По «шоку» никто не поступал!
Суходольская внимательно разглядывала нас. Неужели знает? Вот черт!
— Да… Хороши, нечего сказать! — произнесла она, выдержав паузу. — Надеюсь, что вам не всегда будет так вольготно, корифеи!
— Я тоже на это надеюсь, Лидия Васильевна! — абсолютно искренне ответил я.
— Ну что, Иван, по коням!
Мы стояли на ступеньках у центрального входа больницы. Утро было — лучше не придумать. Тепло, деревья уже вовсю шелестели новыми листочками.
«Прошел день, ничем не омраченный, почти счастливый», — вспомнился мне вдруг «Один день Ивана Денисовича».
Эх, хорошо бы по такой погоде прошвырнуться. Жаль, завтра опять дежурить, поэтому уж
