Преступный человек (сборник) - Чезаре Ломброзо

У австралийцев, например, замечаются некоторые остатки цивилизации (воспрещение кровосмесительных браков, обрезание и прочее), общие с другими племенами, живущими весьма далеко; это заставляет подозревать, что они когда-то составляли одно обширное государство.

На равнинах очень жаркий климат делает семитов-феллахов и берберов Египта антиреволюционными; между тем те же берберы в качестве алжирских горцев постоянно восстают против Франции, как прежде восставали против собственных своих правителей: в Алжире показывают гробницы семи беев, избранных и убитых в один и тот же день.

Под влиянием новой среды и новых скрещиваний голландские земледельцы стали бродячими пастухами (буры), норманнские охотники – смелыми мореплавателями, пастухи-евреи – торговцами, упорный консерватор англосакс – новатором и революционером янки.

5)  Status nascendi. В социологии, как в химии, влияние некоторых агентов, находящихся in statu nascendi [94]  проявляется гораздо сильнее и оставляет более прочные следы.

«Влияние местности, – пишет Спенсер, – было преобладающим при начале цивилизации. Только развившись до настоящего своего состояния, последняя может одинаково выносить самые разнообразные и неблагоприятные для нее климаты».

Религиозные верования теперь мало влияют на цивилизацию и эволюцию, но когда они зарождались, то очень благоприятствовали бунтам и революции. Появление новых религий почти всегда сопровождается прогрессивной эволюцией нравственности и улучшением характеров, что сильно помогает прозелитизму. Христианство и лютеранство – в Европе, бабизм – в Персии, буддизм – в Азии могут служить тому примерами. То же самое можно сказать и о появлении новых сект вроде лаццареттистов, квакеров и русских диссидентов разного толка; но спустя некоторое время новые религии перестают улучшать человека и становятся даже иногда рассадницами безнравственности.

Когда народы жили уединенно, то первые скрещивания, в некотором роде этнические прививки, вызывали в их среде гораздо больший порыв к эволюции, чем вызывают теперь. Достаточно вспомнить дорийцев и римлян. Этими скрещиваниями, как мы видели, объясняется преждевременная эволюция Польши, прекратившаяся после первого порыва.

6)  Недостаток сродства. Влияние недостатка расового сродства на революции было сильно преувеличено, потому что оно первое бросается в глаза и скрывает от нас другие причины, трудно объяснимые. Мы видим в самом деле, что сарды, столь несродные с пьемонтцами, как и французы с корсиканцами, уживаются, однако же, прекрасно друг с другом.

Вся Европа представляет собой смесь несродных друг с другом рас, тем не менее живущих в мире, а между тем иногда расы, родственные друг другу и рядом живущие, никак не могут слиться благодаря каким-нибудь разъединяющим причинам. Так, поляки ненавидят русских, своих единокровных братьев по славянству, и прекрасно уживаются с австрийцами, с которыми ничего общего не имеют.

Точно также рейнские народности, по большинству немецкие, больше тяготеют к Франции, чем к своим ближайшим родственникам немцам, потому что французские порядки, которые им больше нравятся, так же как и торговые интересы, превозмогая этническое сродство, сближают их с французами.

Подобным же образом одним только недостатком расового сродства нельзя объяснить ненависть ирландцев к англичанам, так как она достаточно объясняется долголетними насилиями последних и религиозными предубеждениями. В самом деле, Уэльс, так же как Ирландия населенный кельтами, слился же совершенно с Англией; то же можно сказать и относительно Шотландии, населенной наполовину кельтами.

Хорошее управление особенно способствует слитию рас, тем более если ему помогает притяжение, оказываемое крупными народностями на мелкие. В этом и лежит главная причина слития семитических рас Сардинии с кельтскими расами Пьемонта и чисто италийской расы корсиканцев с французами.

Не надо забывать также о колонизации, которая может сближать народы, создавая между ними общий интерес, особенно когда дело касается низших рас. Древняя Римская империя завоевала мир скорее своими колониями, чем оружием. То же самое повторяется теперь с Англией и Голландией.

Постыдная особенность нашей современной цивилизации – антисемитизм – объясняется обыкновенно отсутствием расового сродства, и, конечно, оно препятствует сближению, особенно там, где расы не скрещиваются и не имеют общих интересов.

Но эту причину нельзя считать единственной, потому что народы сливаются иногда и при большем отсутствии сродства. Можно даже сказать, что нет в Европе страны, которая бы не представляла собой сплава самых разнообразных рас. Доказательством может служить смесь долихоцефалии с брахицефалией в одном и том же народе. Во Франции, например, мы имеем сплав кельтской расы с латинской, баскской и германской (Нормандия); в Англии – кельтской с англосаксами и латинянами. Да еще надо помнить, что в Европе климат поднял семитическую расу до уровня арийской.

Надо, значит, поискать другие причины антисемитизма; их две – обе атавистические и потому очень могущественные.

Первая лежит в той полупрезрительной снисходительности, которую высший питает к низшему и которая является остатком древнего преобладания свободных арийцев над рабскими народами. Становясь национальным, это чувство еще усиливается, потому что сбрасывает с себя личное тщеславие и поддерживается подражанием.

Тем же чувством можно объяснить себе взаимную ненависть между поляками и русскими, австрийцами и итальянцами. Преобладающий всегда чувствует некоторое презрение к обладаемому, а потому и считает себя стоящим выше по натуре. Брамин считает преступником шудру, осмелившегося к нему прикоснуться; англичане до Гладстона считали ирландцев неспособными к развитию. Ну а презираемый в силу реакции начинает, конечно, ненавидеть презирающего, и таким образом взаимная вражда усиливается. Другой причиной антисемитизма является накопление в памяти взаимных обид. Римляне впервые возненавидели еврейский народ, осмелившийся им противостать, и впоследствии, путем распространения христианства, даже победить в области религии. В Средние века под влиянием духовенства, обратившего ее в долг и в ритуал, эта ненависть разгоралась еще сильнее.

Нельзя поэтому удивляться, что вся Европа с радостью ухватилась за преследование евреев, дозволявшее не только безнаказанно творить зло и наживаться легким способом, но и возводившее все деяние в религиозный долг. А затем ненависть стала наследственной и тем более деятельной, что превратилась в бессознательный инстинкт. К этому надо еще прибавить раздельную жизнь; разницу в языке, обычаях, пище; торговую конкуренцию, возбуждавшую низкие страсти и заставлявшую стремиться к унижению евреев; наконец – психическую эпидемию, породившую множество невероятных легенд.

7)  Аналогичные агенты. Из множества агентов, влияющих на эволюцию, весьма многие могут оказаться аналогичными друг другу, и если они преобладают над остальными, им противоположными, то и эффект может выйти одинаковым.

Так, у кочующих семитов, так же как у киргизов и номадов Верхнего Нила, – значит, у трех совершенно различных рас – мы встречаем один и тот же патриархальный строй, основанный на возвышенных, почти пуританских религиозных идеях, чего не находим у ассирийцев и химьяритов, принадлежащих тоже к семитической расе. Следовательно, здесь мы видим между различными расами, живущими в разных климатах, полную аналогию, не встречающуюся у народов одной и той же расы, живущих в одном и том же климате. Ренан объясняет это «кочевой жизнью народов, которая являлась главным фактором отбора в религиозных аристократиях. Безграничная вера номадов два раза покоряла мир. Их образ жизни, невозможность переносить с собой монументальные здания и статуи – а я прибавлю еще однообразие пустынь и степей, препятствующее развитию воображения, – отклонили их от постройки храмов и таких статуй, а отсутствие последних устранило возможность идолопоклонства, упростило культ и заставило вообще полюбить простоту».

«Кочевник есть прирожденный протестант, – продолжает Ренан. – Дождь, являющийся для индоевропейца результатом объятий между землей и небом, для семита служит проявлением воли Божией, которой он объясняет себе и гром, и молнию, и победы, и поражения».

8)  Вторичные факторы цивилизации. Нельзя оставить без рассмотрения и вторичные факторы, которые, размножаясь и усложняясь с каждым столетием, затушевывают влияние факторов первичных. Так, мы выше видели, что за последние годы экономические причины стали действовать сильнее, тогда как в прежние времена их влияние было незаметно. Когда человек ходит почти голый и довольствуется самым скромным удовлетворением своих насущных нужд, то заботы об этих нуждах, разумеется, его тяготить не могут; но когда цивилизация прибавит к первобытным нуждам еще множество новых, гораздо труднее удовлетворимых, то дело должно значительно измениться. Давно ли мы прибавили к своему пищевому режиму кроме вина еще кофе – из Аравии и чай – из Китая, опиум – из Индии, а табак и какао – из Америки и листья кока – из Перу?