Рождение Российской империи. Концепции и практики политического господства в XVIII веке - Рикарда Вульпиус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Неудача с присуждением башкирам тарханского достоинства в колониальных целях для извлечения выгоды не умаляла метода как такового. Тот же Неплюев, который вновь лишил башкирских тарханов титулов, в последующие годы расхваливал центру данный метод как ключевой для того, чтобы в дальнейшем лоялизировать и дисциплинировать казахов Младшего жуза. По его словам, казахи почитали это чествование «за весьма немалое удовольствие» и после присвоения тарханского звания стали бы «службы и верности свои е. и. в. одни пред другими ревнительнее [чем прежде] оказывать»[1540].
Идея поставить присуждение достоинства на службу колониальной политике снова была взята на вооружение — на этот раз в сочетании с планом использовать воинственный казахский народ против китайцев. Правда, как писали в 1759 году Алексей Тевкелев и Петр Рычков Коллегии иностранных дел, благонадежность казахов все еще не была достигнута. Однако с помощью денежных вознаграждений, обещаний жалованья, хвалебных писем императрицы, а также присуждения тарханского достоинства их, возможно, удалось бы задействовать в будущем, «дабы тем сие полезное и государственное дело между ими скорее в обычаи ввести»[1541].
Присуждение тарханского достоинства являлось вершиной российской политики даров и концепции милости по отношению к степным народам, но всегда оставалось включенным во всеобщее прямое распределение даров. Тем не менее и здесь сказалась усилившаяся в XVIII веке тенденция царской администрации использовать дары целенаправленно и дополнять их условиями. Когда казахи Младшего и Среднего жузов за принесение присяги в связи с торжествами по случаю коронации Елизаветы Петровны в 1745 году в письменном виде потребовали награждения в виде сабель и других вещей (отчетливо выразив тем самым свое понимание подданства), оренбургский губернатор Иван Неплюев дал им понять, кто устанавливает правила: не хватало присяжного листа, который, наряду с печатью хана и его старшин, был условием для получения «знаков милости» императрицы. Сначала эти письма нужно было отправить императрице, и только после этого она могла дать приказ о награждении[1542].
С другой стороны, российская сторона могла потерпеть неудачу, пытаясь уговорить казахов Младшего жуза сделать что-либо без получения подарков от императрицы. Таким образом, именно в российско-казахских отношениях в культуре даров можно было говорить о взаимной зависимости. Ярким примером может послужить то, что Нуралы-хан в 1750‐х годах был готов предотвратить нападение на караван только в том случае, если получит за это денежное вознаграждение[1543]. И наоборот, невыдача подарков оренбургским губернатором Афанасием Давыдовым в 1759 году привела к тому, что казахи при Нуралы-хане вообще отказались ездить в Оренбург, пока он оставался там губернатором. В итоге это продолжалось до 1763 года[1544].
Алексей Тевкелев еще в 1748 году понял, какой потенциал для российской стороны содержится в политике даров: в случае с таким «необузданным» и «легкомысленным народом», как казахи, которые «для подарков всего зделать в состоянии», уже можно было влиять не только на отдельные модели поведения. С помощью годового денежного и хлебного жалованья вновь назначенный казахский хан мог быть приведен в зависимость от милости императрицы. А если казахи узнают, писал Тевкелев, что их хан получает регулярное жалованье, то население будет помнить Ее Монаршескую милость и впредь будет послушно хану (от которого, в свою очередь, оно тоже будет ожидать вознаграждений)[1545]. И если хан окажется верным императрице и казахское население будет его слушать, то это будет чрезвычайно полезно для интересов правительницы.
Иными словами, по мнению Тевкелева, подарки и жалованье должны были сформировать патронажную сеть, которая открывала путь для долгосрочного и структурного вмешательства в политическую модель правления Младшего жуза и его подчинения российским интересам. Подарки и жалованье в качестве мягкой силы должны были инициировать процесс лишения казахов политической власти, как это могло осуществляться и на других имперских окраинах с помощью хорошо оснащенной и представленной на местах обширной российской военной бюрократии[1546] (таким образом, например, при Петре I была упразднена должность гетмана у малороссийских казаков[1547]). Российские военные «поиски» в открытых степных регионах, напротив, не принесли успеха даже при гораздо меньших политических проблемах, если не учитывать личное обогащение от разграбления казахских жилищ. Более того, о хорошем финансовом и кадровом обеспечении оренбургской администрации в то время, спустя всего несколько лет после ее основания, еще не могло быть и речи[1548]. Все эти недостатки на юго-восточной границе державы нужно было компенсировать подарками и жалованьем[1549].
Однако прежде всего действовать заставляла конкуренция. Попытки цинского Китая переманить казахов в качестве подданных у российской державы и привлечь их к себе в 1750‐х и в 1760‐х годах настолько нервировали российскую сторону, что она видела возможность превзойти противника и предотвратить смену подданства только с помощью чрезвычайно щедрых подарков и денежных жалований[1550]. Султаны получали сабли с парчей и подписями с личным посвящением от Елизаветы Петровны, старшины — щедрые суммы, чтобы привлечь их к военной обороне от китайцев, сановникам присуждали желанные тарханские титулы[1551]. Главная мысль указа Коллегии иностранных дел оренбургскому губернатору А. Р. Давыдову звучала так: «Лутче потерять несколько иждивения, нежели его, Аблай-солтана [Среднего казахского жуза], и тамошних старшин»[1552].
На Северном Кавказе межимперская конкуренция также способствовала развитию культуры даров. Здесь планы российской стороны по удержанию кабардинцев в подданстве и по убеждению к вступлению в него других кавказских племен, таких как авары, грозила сорвать прежде всего Османская империя. Кавказский генерал-губернатор П. С. Потемкин вполне открыто поручил князю Уракову демонстрировать щедрость императрицы с помощью подарков и привлекать соответствующими «щедротами е. и. в., столь знаменитыми в целом свете». Уракову в итоге удалось добиться того, чтобы аварский Умма-хан разорвал связи с Османской империей. Однако это еще не делало его подданным российского государства[1553].
Бюджет Коллегии иностранных дел, необходимый для раздачи подарков на юго-восточной и южной перифериях, приходилось увеличивать из года в год[1554]. Особый скачок произошел в конце 1780‐х годов, когда российская сторона временно приостановила у казахов Младшего жуза господство хана и попыталась вместо единственного правителя поставить во главе политической власти коллектив казахских старшин[1555].
В 1789 году исполняющий обязанности оренбургского губернатора О. А. Игельстром счел несправедливостью критику из своих рядов за культуру даров как таковую и, в частности, за рост расходов на нее: в конце концов, писал он, раздачу щедрых подарков в отношении казахов инициировал не
