Белый вепрь - Мэриан Палмер

Под вечер брат Мартин, внимательно осмотрев раненого Фрэнсиса, сказал, что лечение займет несколько недель. Филипп согласился — достаточно было взглянуть на кузена, чтобы понять, насколько были серьезны повреждения.

Наутро Филиппу предстояло ехать дальше. Фрэнсис все еще был погружен в глубокий сон, действовала большая доза снадобий, поэтому попрощаться с ним не удалось. Он безвольно раскинулся на белоснежных простынях, дыхание едва было слышно. Временами казалось, что Фрэнсис мертв.

Приор{166} обещал держать Филиппа в курсе всех событий. Филипп поблагодарил, но не успокоился. Как бы ни тревожился он о кузене, как бы ни хотелось задержаться — нельзя: надо было срочно отправляться в Оксфордшир, где его с нетерпением ждали.

Снова продвигались вперед медленно — у Хью опять разболелась рука. До Ипсдена добрались только через неделю. У Филиппа не было никакой возможности увидеть сестру или хотя бы послать ей весточку. Она, наверное, сходила с ума — боялась за своего мальчика. Может, госпожа Алиса послала кого-нибудь из своих людей, вернувшихся в Уиллоуфорд после сражения, успокоить ее. В Босворте из Ипсдена не было никого.

Гилберт оказался дома и встречал гостей в большом зале. Они с Филиппом перекинулись несколькими словами. Филипп спросил о здоровье Кейт и всех остальных. Гилберт, казалось, искренне, но довольно сдержанно выразил сочувствие по поводу случившегося. Вежливо поинтересовался, как дела у лорда Ловела. Узнал о его ранениях, заговорил о надежде на скорое его выздоровление. Все это он произносил сдержанным тоном.

— Не скажите, Гилберт, досталось ему крепко, — возразил Филипп. — Уход за ним… — что-то заставило его сделать паузу, — уход за ним хороший, но встанет он еще не скоро.

— В самом деле? А где он? Надо полагать, где-нибудь неподалеку от Босворта? — Гилберт с любопытством посмотрел на Хью. Тот ответил совершенно растерянным, непонимающим взглядом. Филипп демонстративно отвернулся.

— Пожалуй, не слишком далеко, братец Гилберт, — ответил наконец Хью. — Ехали мы довольно долго, хотя сколько точно — не скажу. Меня самого немного поцарапало, так что в голове все смешалось.

Гилберт коротко кивнул. Он отправил сводного брата к матери, которая была в своем будуаре. Хью двинулся неуверенным шагом, ссутулив плечи. По его походке можно было с уверенностью сказать, что молодой воин, только вернувшийся с поля брани, был измучен до предела.

Филипп не сделал ни малейшей попытки последовать за ним. Постепенно становилось ясно, что в доме Гилберта Секотта им не рады. Нетрудно было понять причину сдержанного отношения. Филипп слегка покраснел. Он хорошо помнил, что раньше здесь всегда встречали с распростертыми объятиями. Поэтому он поспешил раскланяться.

На прощанье Филипп сказал:

— Хью, разумеется, на некоторое время останется здесь, под присмотром матери. С вами, Гилберт, я свяжусь позже. Надо будет поговорить о дальнейшей службе мальчика в Уиллоуфорде. — На пороге он не удержался и с горечью добавил: — Собака, которую вы подарили, все еще у меня. Она великолепна! И знаете, такая верная: надолго я никогда не уезжаю, но она всякий раз встречает, словно меня десять лет не было дома.

Гилберт и бровью не повел. Филипп подумал, что он не видит за собой никакой вины.

При виде Уиллоуфорда Филипп и думать забыл о Гилберте Секотте. Он добрался до дома под вечер. Минуя мост, затем заброшенную хижину, Филипп пустил лошадь вброд. За время его отсутствия ивняк сильно разросся. По обе стороны изрядно вытоптанной тропы поднималась бархатная трава, похожая на степной ковыль, — ее мохнатые соцветия опадали, едва Филипп прикасался к ней.

С высокого противоположного берега открывался вид на широкое поле — такое знакомое и такое мирное, словно не было никакого Босворта. Филипп увидел крестьян, которые укладывали сено в стога. Чуть поодаль пахари готовили землю под озимые. Заметив Филиппа, все побежали к нему. Окружив хозяина, крестьяне наперебой укоряли его за то, что от самого Ланкастершира он путешествует лишь в сопровождении грума и оруженосца. Еще больше жителей Уиллоуфорда поразило то, что на пути Филиппу не встретились ни французские, ни валлийские мародеры. Пока милорд отсутствовал, наперебой рассказывали ему собравшиеся, кого только в доме не было! На пути в свои поместья заезжали многие господа, уцелевшие в битве при Босворте, и все, между прочим, в сопровождении охранников. По-видимому, они хотели о чем-то потолковать, посоветоваться с сэром Филиппом. Но кто они и откуда — даже управляющий не смог распознать все эмблемы.

Филипп медленно ехал к дому. Он испытывал какое-то незнакомое доселе чувство — глубинный, первобытный инстинкт собственника, неудержимую радость оттого, что, родившись как бы заново, видит широкие, плодородные поля, принадлежащую ему землю. Пусть богатые имения, которые Ричард собирался подарить ему, ушли навсегда, похоронив вместе с собой частицу души Филиппа. Та земля, которую он сейчас видел, осталась. Ничего не изменить, пока Генри Тюдор топчет сапогами своей наемной солдатни часть Англии. Принцы и короли рождаются, живут и умирают, а они — зеленые холмы у дома — старше всех королей и принцев, вместе взятых, старше Рима и Цезаря, воины которого однажды достигли туманного Альбиона.

Филипп невольно подумал о том, как поведет себя победивший Тюдор по отношению к сторонникам поверженного короля. Свежа еще память о том, сколько крови было пролито под Босвортом и Лейсестером. Но находясь здесь, под этим ласковым солнцем Оксфордшира, не хотелось верить, что предстоят новые тяжелые испытания. Филипп искренне надеялся, что все образуется. Он не представлял себе, что Линкольн — честный, разумный, осторожный, неизменно верный Ричарду — пойдет против Тюдора. Если Генриху так уж нужна английская корона, пусть носит ее, а Филипп Ловел постарается забыть, как он обошелся с тем, кто был ему другом. Он будет добропорядочным подданным. Он принесет, как бы это ни было противно, клятву верности Тюдору. Более того, в случае необходимости послужит ему своим оружием, как того требует честь. Все, что угодно, лишь бы не пришлось ехать в Вестминстер и лицезреть на месте Ричарда какого-нибудь валлийца.

Филипп ощутил чувство утраты. Он почувствовал почти физическую боль. Его бросило в дрожь. В этом лихорадочном состоянии его согревали мысли о Маргарэт. Конечно, после роскоши, в которой она жила все эти годы, это поместье покажется ей более чем скромным. Хотя возможно, и она устала от всех этих принцев и придворных церемоний. В конце концов она поймет, что необходимо позаботиться о будущем Хью. Мальчик должен получить все, что ему было обещано. Если события будут развиваться так, как рассчитывает Филипп, кое-что Маргарэт унаследует от покойного мужа. И хотя эта доля едва ли будет значительно превосходить то, что досталось ей в качестве приданого в Англии, — все равно немало. В любом случае Филипп не собирается грабить детей Маргарэт в интересах своего племянника.