Я помню...(Автобиографические записки и воспоминания) - Фигуровский Николай Александрович

Я остановился на обочине для отдыха. И вдруг спасительная машина, догнав нас, остановилась и несколько марафонцев, в том числе и я, без дальнейших колебаний сняли лыжи с ног и взгромоздились в кузов. Не прошло и полчаса, как мы были уже дома, т. е. в своем бараке в Царицыно. Кажется, всего лишь несколько человек из 200 участников марафона все же добрались до места на лыжах, спустя около часа после нашего приезда. Наконец-то мы получили заслуженный отдых в тепле и на кровати с матрацем.

На другой день был разбор ученья, нас покритиковал генерал, но не очень круто. Еще через день я неожиданно был назначен начальником Химического отдела армии и таким образом стал самостоятельным начальником в штабе армии. Отдел, правда, был еще не полностью укомплектован, но скоро у меня появились довольно квалифицированные помощники. Естественно, однако, работы прибавилось, больше же прибавилось беспокойства. В Царицыно мы оставались недолго. Сначала переехали в Подольск, а через некоторое время — в Тулу. Это было в феврале 1942 г. Мой отдел получил отдельный небольшой дом, принадлежавший железной дороге, недалеко от вокзала. Все другие отделы штаба были расположены в домах поблизости. Мне приходилось впоследствии бывать в Туле, но этого дома, в котором я вместе со своими помощниками провел несколько месяцев, я так и не мог найти. Может быть, его сломали? Впрочем, у меня было очень мало времени на розыски.

Что меня поразило в Туле сразу же после переезда штаба армии — это настоящая фронтовая обстановка. Мы прибыли в Тулу всего лишь через несколько дней после трудного сражения под Тулой наших частей. Дорога на Ясную Поляну, на которой пришлось побывать сразу после переезда в Тулу, была усеяна трупами немцев и наших. Не надо было уже привыкать к фронтовой обстановке.

Основной задачей, возложенной на наш штаб в Туле, было формирование новых дивизий и полков; были назначены основные командиры, и пополнение поступало в дивизии и с севера, и из местных ресурсов (из частей, которые стали некомплектными после боев под Москвой). Для обследования и приема новых дивизий была составлена комиссия штаба армии под руководством пожилого генерала Иванова с участием всех начальников отделов штаба армии. В нашем распоряжении была большая моторная дрезина (поезда не ходили), и мы могли передвигаться довольно быстро в районе формирования новых частей. В различных пунктах мы делали остановки, посещали полки, знакомились с офицерами. Мне, естественно, в первую очередь надо было проверять химическую службу частей и соединений. В некоторых дивизиях были сформированы химические роты. Я понимал, что лично отвечаю за их подготовку.

В то время, естественно, многого не хватало. Были серьезные недостатки и с обмундированием, и с оборудованием, да и подходящих людей для занятия специальных должностей недоставало. Все давно уже были мобилизованы. Бросалось, однако, в глаза, что в химических ротах, сформированных в различных дивизиях, положение иногда оказывалось совершенно различным. В одних — плохо, неукомплектованность, жалкое оборудование и материальное обеспечение. В других — несколько лучше. Однажды, однако, я попал в роту, состояние которой на общем фоне представлялось мне образцовым. Я заинтересовался, в чем дело? Откуда они все достали? Выяснилось, что рота была сформирована из уголовников, вышедших из тюрем. Эти ребята оказались настолько инициативными и энергичными, что, пожалуй, все, что полагалось по штату, у них было. И командиры подобрались прекрасные, дисциплина была на высоте. Я побеседовал с каждым в отдельности и со всеми вместе и остался доволен. Но невольно возникло сомнение, как будут воевать эти бывшие уголовники? Устраиваться в любой обстановке они, несомненно, умели. Но как будет в бою? Со своими сомнениями я обратился к генералу Иванову. Он мне ответил: «Да, в гражданке с этим народом тяжело, но воевать они будут хорошо. Это же люди, в основном, отчаянные, привыкшие к различным перипетиям в жизни. Так что вы должны быть довольны, что подобрался такой народ».

Проверкой формирования новых дивизий мы занимались, вероятно, около месяца. Уже появились признаки весны, мы руководили обучением новых частей, их «сколачиванием». Дела было много. Только один раз за этот месяц мне удалось съездить на штабной машине в Москву. Там было по-настоящему невесело. Бомбежки продолжались время от времени. Дома, на Малой Бронной, было холодно как на улице. Все это вызывало тоску. На обратной дороге в Тулу мы испытали ложную тревогу. Была абсолютная темнота. Фары у машины тогда не полагалось зажигать. Мы проехали уже Подольск и вдруг видим впереди в ночной тьме вспышки. Мы решили, что это где-то немцы бомбят, но звука взрывов не было слышно. Но до Тулы было еще далеко, и мы предположили, не бомбит ли немец наш штаб? Но все оказалось очень смешным. Проехав километра два, мы увидели группу солдат, которые, пытаясь закурить, высекали огонь кресалом. Мы, конечно, смеялись, но отметили, что поддались психологическому обману военного времени.

В штабе происходили, время от времени, разные малозначащие события, связанные с обучением нас штабной работе. Командиры и начальник штаба были временными, как оказалось позже. Они, видимо, по каким-то причинам использовались пока что на тыловой работе. Вспоминаю один случай, происшедший со мной. Начальник штаба, комдив Клементьев45, в общем очень недалекий человек, думавший о себе больше, чем следовало, однажды вызвал меня и приказал (я подчинялся, как начальник отдела, командарму) составить какой-то приказ учебного характера. Я знал этого «комдива» с не особенно выгодной стороны. Почему-то в нашем отделе вдруг появилась написанная им книга, посвященная способам вьючной перевозки в горных условиях пулеметов и другого оружия. Читая эту книгу, я был потрясен примитивностью стиля, полуграмотным нагромождением слов и прочими «достоинствами» подобного свойства. Да и тема-то была странная, по крайней мере, в наших условиях.

И вот автор этой книги вызвал меня и приказал написать приказ на основе данной задачи. Через 20 минут приказ был готов, и я понес его Клементьеву уже переписанным на машинке. Форма приказа зафиксирована в уставах, и даже слова приказа были обычными. Клементьев взял в руки приказ, прочитал его и вдруг заорал на меня, упрекая меня в элементарной неграмотности, хотя ни одного примера такой неграмотности и не привел. У нас в штабе говорили, как в таких случаях должно себя вести: «Наше дело телячье, обоср… и стой». Я выслушал крики без возражений и отправился к себе. Я нарочно растянул срок, минут через 40 вернулся с переписанным заново приказом и подал его Клементьеву. Опять страшный шум, крик: «Где вы учились, наверно, дальше начальной школы не потянули!». Тут я решил дать сдачи. Я вежливо сказал, что понимаю его стремление привить грамотность при составлении документов. Я читал его книгу и знаю, что сам он имеет в этой части «опыт», но я тоже автор нескольких книг и ряда статей и немного понимаю в русском языке.

Услышав о том, что я опубликовал книги, комдив выразил явное изумление и растерялся. Наконец, он спросил меня: «Где вы работали на гражданке?». Я ответил, что я профессор, доктор химических наук. Комдив был совершенно потрясен, в те времена ему действительно приходилось нередко иметь дело с офицерами, не кончавшими средней школы. Он уставился на меня и произнес: «Садитесь, пожалуйста!». Через пару минут, когда он освоился со своей промашкой, разговор принял спокойный характер. Комдив сказал, прочитав мой приказ, что он вполне доволен, но я не должен сам составлять подобные документы, а поручать это помощникам. На этом мы распрощались и с тех пор держались «на равных». Скоро комдив Клементьев совершенно исчез из нашего штаба. Говорили, что он был после начальником Суворовского училища где-то на юге.

Другое происшествие было более серьезным. Однажды ранней весной в воскресенье я, отпустив всех своих помощников обедать, сидел в отделе один и читал какую-то попавшуюся под руку книжку. Вдруг дверь открылась, и в комнату вошел важный чернявый человек с тремя ромбами. Я, естественно, встал и представился. Он спросил меня, где все работники отдела. Я доложил, что отпустил их обедать. Человек с тремя ромбами выразил некоторое неудовольствие, хотя и не сказал мне ничего. Он спросил, что я читаю. Я ответил, что случайно попавшуюся в руки книжку. Он далее спросил меня, имеются ли на сегодня у меня какие-либо задания. Я ответил, что все, что надлежало, мы выполнили в утренние часы. Он ушел.