Талтос - Энн Райс

И теперь вы видите, что, когда беретесь за оружие… Когда ты, Роуан, подняла ружье и сделала выстрел, убивший то дитя, девочку, предложившую тебе свое молоко, — это был не просто поступок, которого тебе предстоит вечно стыдиться, но сама судьба.

Вы спасли нас обоих. Вы, возможно, спасли нас всех. Вы спасли меня от самой ужасной дилеммы, какую только можно представить, и от женщины, которую мне не суждено было узнать.

Как бы то ни было, не стоит оплакивать Эмалет. Не стоит оплакивать расу странных людей с добрыми глазами, давным-давно изгнанную с земли более сильным видом. Таков путь природы, а все мы — ее часть.

Какие еще странные безымянные существа живут в городах и джунглях этой планеты? Я замечал очень многое. Я слышал множество рассказов. Дождь и ветер будут всегда, пока есть земля, — так говорила Жанет. Что еще вырастет в каком-нибудь тайном саду?

Сможем ли мы — Талтосы и люди — жить вместе, в одном мире? Разве такое возможно? Это ведь такой мир, в котором человеческая раса непрестанно сражается, где люди одной веры продолжают убивать людей других убеждений. Религиозные войны идут от Шри-Ланки до Боснии, от Иерусалима до американских городов и до тех мест, где христиане по-прежнему во имя Иисуса Христа, Его именем убивают своих врагов, всех, даже детей.

Племя, раса, клан, семья…

В глубине наших сердец все так же таится семя ненависти к тем, кто от нас отличается. Нас не нужно этому учить. Нас нужно учить не поддаваться этому чувству. Но оно у нас в крови; однако в наших умах есть и милосердие, и любовь, чтобы преодолеть его.

И как бы мог мой мягкий народ выжить в это время, если бы он вернулся, — такой же наивный, как прежде, неспособный противостоять жестокости человеческого рода, все так же пугающийся даже самых невинных человеческих существ с их наглым эротизмом? Может, мы выбрали бы какие-нибудь тропические острова и продолжили там свои чувственные игры, танцевали и поддавались чарам танца и музыки?

Или нашей стала бы сфера электронных развлечений, компьютеров, фильмов, виртуальных игр либо решение сложных математических головоломок — ведь наука вполне подходит нашим умам, с их любовью к деталям и неспособностью поддерживать иррациональные состояния вроде гнева или ненависти? Может, мы влюбились бы в квантовую физику, как некогда влюбились в ткачество? Я могу представить своих сородичей, день и ночь напролет наблюдающих за движением частиц в магнитных полях на компьютерных мониторах! Кто знает, как могли бы мы продвинуть все вперед, если бы такие игрушки захватили нас?

Мой мозг в два раза больше мозга человека. Я не старею ни по какой известной системе счисления. Мои способности осваивать современную науку и современную медицину невозможно даже вообразить.

Но если среди нас появится хотя бы один — будь то мужчина или женщина — с большими амбициями, некий Лэшер, если хотите, который пожелает восстановить превосходство нашей расы, что тогда может случиться? За одну-единственную ночь пара Талтосов способна произвести на свет батальон взрослых, готовых захватить цитадели человеческого могущества, готовых уничтожить то оружие, которое так хорошо умеют использовать люди, стремящиеся забрать у этого перенаселенного мира пищу, воду и отказать в них тем, кто не так мягок, не так добр, не так терпелив, — в возмещение за эру их кровавого владычества.

Конечно, я не желаю учиться такому.

Я не изучал веками физический мир. Или способы применения власти. Но когда я решал одержать какую-то победу для самого себя, мир тут же отступал передо мной, как будто все его препятствия были построены из бумаги. Моя империя, мой мир создан из игрушек и денег. Но ведь куда проще было бы построить его на базе медицины, чтобы утихомирить человеческих самцов, ослабить ток тестостерона в их венах и навсегда заглушить воинственные крики.

И представьте, если хотите, Талтоса, полного истинного энтузиазма. Не какого-то мечтателя, который проводит свои недолгие годы в туманных землях, питаясь языческой поэзией, а провидца, верного заветам Христа, решившего, что насилие должно быть уничтожено, что мир на земле стоит любых жертв.

Представьте легионы новорожденных, которые могут посвятить себя этой цели, армии, рожденные для того, чтобы принести любовь в каждую деревушку и долину и в буквальном смысле уничтожить тех, кто этому воспротивится.

Так что же я такое в итоге? Некое хранилище генов, которые могли бы заставить мир рухнуть? И что такое вы, мои маги и Мэйфейрские ведьмы? Донесли ли и вы сквозь века те же самые гены, чтобы мы могли наконец установить царство Христово с нашими сыновьями и дочерями?

Библия дает имя такому существу: тварь, демон, Антихрист.

У кого достанет храбрости на такую славу? У глупых старых поэтов, до сих пор живущих в башнях и мечтающих о ритуалах на холме в Гластонбери, чтобы обновить мир?

Но даже для такого старого безумца, для такого полуживого старика не станет ли первым необходимым действием убийство?

Я проливал кровь. Она и теперь на моих руках. И это было ради мщения, это был жалкий способ излечить некую рану. Но ведь мы в своем убожестве обращаемся к нему снова и снова. Да, Таламаска снова восстановлена. Не стоило дело такой цены, но оно сделано. И наши тайны пока что в безопасности.

Мы друзья, вы и я, я надеюсь на это, и мы никогда не причиним зла друг другу. Я могу во тьме потянуться к вашим рукам. Вы можете позвать меня, и я откликнусь.

Но что, если случится нечто новое? Нечто абсолютно новое? Мне кажется, я это вижу, мне кажется, я это воображаю… Но потом оно ускользает от меня.

У меня нет ответа.

Я знаю, что никогда не должен тревожить вашу рыжеволосую ведьму, Мону. Я никогда не должен беспокоить кого-то из ваших могущественных женщин. Много веков прошло с тех пор, как желание или надежда толкали меня на подобные приключения.

Я одинок. И если я проклят, то забыл об этом.

Я люблю свою империю маленьких прекрасных вещиц. Мне нравятся те игрушки, которые я предлагаю миру. Куклы с тысячами лиц — мои дети.

И в каком-то смысле они и есть мой танец, мой круг, моя песня. Символы вечной игры и, может быть, деяние самих небес.

Глава 31

И снова повторялся тот же самый сон. Роуан выбирается из кровати, сбегает вниз по лестнице.

«Эмалет!»

Лопата лежит под деревом. Кому бы пришло в голову убирать ее?

Она копает и копает… И вот она, ее девочка, с длинными распущенными волосами и большими голубыми глазами.

«Мама!»

«Сейчас, дорогая…»

Они вместе в яме. Роуан обнимает ее, укачивает.

«Мне так жаль, что я убила тебя!»

«Все в порядке, милая мама», — отвечает Эмалет.

«Это была война, — говорит Майкл. — На войне людей убивают, а потом…»

Роуан проснулась, задыхаясь.

В комнате было тихо, из маленьких отверстий по периметру пола слабо дул теплый воздух. Майкл спал рядом с ней, и его пальцы коснулись ее бедра, когда она села, прижав ко рту ладонь и глядя на него.

Нет, не надо его будить. Не стоит снова заставлять его переживать все это. Но сама Роуан уже понимала.

Когда все их разговоры с Эшем закончились, когда они поужинали, а потом долго гуляли по заснеженным улицам, когда они проговорили до рассвета, позавтракали, снова обсуждали все и клялись друг другу в вечной дружбе, она уже понимала. Ей не нужно было убивать свою девочку. К тому не было никаких причин.

Разве могло это существо с нежными глазами, так утешавшее ее, с таким добрым голосом и льющимся из груди молоком… — о, вкус этого молока! — разве могло это трепетное существо причинить кому-то зло?

Какая логика заставила Роуан вскинуть ружье, какая логика заставила ее нажать на спусковой крючок? Дитя насилия, нестандартное дитя, дитя ночного кошмара… Но все равно дитя.

Роуан выбралась из постели, в темноте нашарила тапки и потянулась за лежавшим на стуле длинным белым пеньюаром, еще одним из тех странных нарядов, что заполнили ее чемодан, пахнувший другой женщиной.

Убила ее, убила ее, убила это нежное и доверчивое существо, полное знаний о древних землях, о долине и равнинах и кто знает еще о каких тайнах! Ее утешение в темноте, когда она была привязана к кровати.

«Моя Эмалет…»

Бледное светлое окно маячило в темноте в дальнем конце коридора — огромный прямоугольник сияющего ночного неба, и свет проливался на длинную дорожку цветного мрамора.

Роуан двинулась к этому свету, и пеньюар раздувался вокруг нее шаром, а ноги мягко шлепали по полу… Рука потянулась к кнопке лифта.

«Отвези меня вниз, вниз, вниз, к куклам. Увези меня отсюда. Если я выгляну в то окно, то прыгну. Я открою его, посмотрю на бесконечные огни самого большого города в мире и встану на подоконник, раскинув руки, а потом брошусь в ледяную тьму.