Рождение легиона - Gedzerath

Сидящий напротив меня дромад лишь вскинул ногу, призывая сына замолчать, и не отводил глаза от моей морды. Слова молодого багадыра ударили меня словно хлыст, заставив подскочить на подушках и уставиться на своих собеседников дикими глазами, когда мое предчувствие переросло в практически осязаемую уверенность – скоро быть беде.

– «К-какой еще… Темный Страж?».

– «Согласно легенде, на Хавру накинется посланник Лукавой, известной правоверным как Темная Кобылица» – осторожно ответил Рагум, не сводя подозрительно заблестевших глаз с моей нервно подергивающейся мордочки – «Но склонится он перед ней, почувствовав родственную душу, и поймут тогда правоверные, что пришел ихтыдер – время испытаний. Хавра и Тем…».

– «Молчи!» – вдруг выкрикнула я, вытягивая вперед правую ногу, словно стараясь дотянуться и зажать рот сидящему напротив меня верблюду. Шумно выдохнув, я зажмурилась и тихо, по слогам произнесла, клацая оскаленными зубами – «Не-на-до мне рассказывать эту легенду, ясно? НЕ-НА-ДО!».

В доме установилась звонкая, практически осязаемая тишина. Лишь неумолчный гул большого города едва слышным шумом проникал сквозь запертые ставни, да мелкие, надоедливые мухи, звеня слюдяными крылышками, залетали в прохладный зал, но тот час же улетали обратно, спасаясь от запаха благовонных ламп.

– «Мы отбили нападение, но вряд ли бы справились одни» – наконец тихо произнесла я, поднимая глаза на обеспокоенно подобравшихся верблюдов – «Мне на помощь пришел мой жених, Графит… И да, он является ночным стражем – одним из приближенных моей Госпожи. Именно тогда и началась эта страшная буря».

После сделанного мной признания, разговор не клеился, перейдя в перекидывание вежливыми, ничего не значащими фразами. Поглядывавшие друг на друга отец и сын общались в основном между собой, оставив меня неподвижно сидеть на горе подушек, задумчиво уставившись в блестящую веселыми искорками воду бассейна. Дождавшись вежливого кивка хозяина дома, несколькими хлопками копыт я позвала юную служанку, попросив ее отнести корзинку спелых фруктов моим товарищам, томившихся на солнцепеке во дворе, старательно изображая мой почетный эскорт. Наконец, наговорившись и придя к какому-то единому мнению, хозяева дома встали – и почтительно поклонившись, пригласили меня за стол.

Верблюжий обед мне понравился. Это спокойное, неторопливое действо растянулось на несколько часов, во время которых мы возлежали на мягких подушках, раскиданных вокруг большого овального стола, в центре которого красовался оазис из фруктов и вин, таящихся в узкогорлых, с изящными ручками амфорах и кувшинах. Атмосфера непринужденности, с которой возлежащий во главе стола Рагум айль-Хаткан клал в рот очередной персик или кусочек острого, белоснежного, рассыпчатого сыра, обильно сдобренного чем-то вроде укропа, подействовала и на меня, и вскоре, я отмякла и принялась поддерживать беседу, которая, как выяснилось, шла о Черной Кобылице.

– «Дромады и бактри – все они боятся нечистой, внушающей страх любому праведному» – неторопливо рассказывал Рагум, взмахом ноги приветствуя очередного гостя, входящего в большую, уютную комнату, в которой расположилась наша компания – «На востоке, двугорбые коротышки называют ее Черной Верблюдицей, дромады центральной и западной Камелу – Черной Кобылицей. Нечистая уже давно смущает праведных, подталкивая их на не всегда пристойные дела. Но в то же время, плотская любовь или тяжелая, как дикий мед, страсть – тоже ее удел, поэтому многие мои соплеменники всходят на ложе своих жен и наложниц только когда Седой Старик покидает небосклон, закрывая свой палящий, безжалостный глаз. Мы опасаемся ее, даже боимся – но все же отдаем дань тем ее дарам, без которых жизнь бы просто прекратилась».

– «Каку странный тема вы выбрал для застольная песета, о ученый Рагум айль-Хаткан» – каркающим голосом произнесла высокая верблюдица, удивленно поглядывая на мою фигурку, практически незаметную среди окружавших меня горбов – «Хоть ваш ученость и не вызываит сомнений, мой каспадин, но все же я, та и многие почтенные дромады, с радостию откликнувшиеся на ваш зоф, все же болше баимся ту, имя чие предпочитаим не произнасить».

– «Я всего лишь занимаю разговором нашу новую гостью, милая Михрука Нумар» – отмахнулся Рагум, небрежно кладя в рот целый персик и принимаясь деловито его жевать, похоже, нимало не смущаясь наличием внутри толстой, горькой косточки – «Всем в Камелу известно имя Рагум айль-Хаткана, главного улемы нашей благословенной страны. Учиться Заповедям Всеединого ко мне приходят множество умных дромадов, и все знают о том, что я не делаю разницы между верблюдами и верблюдицами, поэтому ты сможешь ответить честно, когда муж твой спросит, чему же научил тебя сегодня старый улема. А что скажешь ты, Скраппи-ханум? Не претит ли тебе, дорогая гостья, широта моих взглядов, столь часто порицаемая глупыми факихами, призванными знать наши законы и право?».

– «Отнюдь, почтенный Рагум айль-Хаткан» – я решила не слишком выделяться из горбатой толпы, и тоже перешла на длинные, велеречивые фразы, почему-то так нервировавшие моих соплеменников – «В моей стране законы мягки, а самих кобыл – больше жеребцов, поэтому я могу лишь порадоваться вашему космополитизму».

– «О, это очень хорошо» – кивнул головой хозяин дома, и громко захлопал подушечками ног, призывая себе слуг – «И раз все те, кто откликнулся на мой зов, уже почтили нас своим присутствием, то думаю, нам стоит сделать перерыв – и насладиться скромным обедом».

«Ага, скромным, как же!» – думала я, провожая взглядом очередное блюдо, вносимое молодыми, легконогими верблюдицами в нашу миниатюрную залу – «Однако все довольно вкусное, в особенности – суп».

Поставленные перед нами глубокие пиалы исходили ароматным паром. В глубине прозрачного, душистого супа плавали зеленые островки овощей, даже после варки кажущиеся только что сорванными с грядки, между которыми, словно резвившиеся на глубоководье киты, мелькали розовые спинки крошечных креветок. Глубоко втянув в себя чарующий аромат, я было улыбнулась, но…

– «Возблагодарим же Всеединого, друзья мои!» – торжественно произнес Рагум, делая передней ногой тройной религиозный жест, по-видимому, посвященный как раз этому самому Всеединому – «За то, что дал он нам собраться вкруг дружеского достархана и порадовал нас новой гостьей, с которой мы связываем столькие наши надежды. Кушайте, пейте, дорогие гости, и да ничто не омрачит благоденствие ваших желудков».