Воскресение в Третьем Риме - Владимир Микушевич

Когда Платон Демьянович поздно вечером вернулся на Арбат, оказалось, что к Серафиме заходила гостья и совсем недавно ушла, научив ее, как лучше кормить Киру. «Кто она такая?» – недоверчиво спросил Платон Демьянович. «Софья… Смарагдовна», – с запинкой выговорила Серафима. Не из ее ли уст Платон Демьянович впервые услышал это отчество? А на другой день в квартире объявился другой гость, вскоре превратившийся почти в домочадца. То был Григорий Богданович Лебеда, присланный Игнатием Лукьяновичем, чтобы способствовать Платону Демьяновичу в работе над учебником латинского языка. Григорий Богданович прилежно ходил в библиотеки за выписками, писал под диктовку Платона Демьяновича, а главное, читал ему вслух древних авторов, щеголяя произношением, вынесенным из классической гимназии.

Серафима тоже не оставалась предоставленной сама себе. Очень скоро у нее завязались более чем непринужденные отношения с Полюсом. Полюс даже домой начал возвращаться раньше. Он фамильярно называл свою мачеху «Сера», говорил ей «ты», а она ему «вы», будучи моложе его лет на десять, и Платону Демьяновичу сквозь монотонное чтение Лебеды случалось услышать за стеной захлебывающийся смешок Серафимы (по мере того как зрение у Платона Демьяновича притуплялось, слух у него обострялся) и жовиальный басовитый возглас Полюса: «Сераль! Сераль!» Особенно усердствовал Полюс в отношении Серафимы, когда Платон Демьянович уединялся с Марианной. Полюс то ли просто развлекал Серафиму, как умел, то ли отвлекал ее от мужниных досугов, а может быть, брал реванш над отцом, принудившим его самого жить с Марианной как брат и сестра.

А вообще говоря, что ей делать в арбатской квартире, Серафима толком не знала. За Кирой она ухаживала, руководствуясь уроками Софьи Смарагдовны, благо та иногда заглядывала (всегда в отсутствие Платона Демьяновича, читавшего в это время свои лекции о диалектике Гегеля). Бывали у нее и кое-какие другие гости, но об этом после. Так или иначе, Серафима подолгу оставалась одна, вернее, она была одна и тогда, когда Платон Демьянович занимался с Лебедой или общался с Марианной. Только Полюс иногда скрашивал ее одиночество. Дня не проходило, чтобы Серафима не мыла полы в той или иной комнате или в коридоре. Как сказано, готовить она не умела. Впрочем, не умела готовить и Марианна, а Платон Демьянович становился по части питания все более разборчивым и привередливым. Он вернулся к строгому соблюдению постов, что отнюдь не исключало гастрономических изысков, скорее поощряло их. Платон Демьянович требовал рыбы, а рыбу он признавал только хорошую: семгу, белугу, осетрину. Заказывал он расстегаи, закрывая глаза на то, что приносят их из ресторана. Между тем заработки у Платона Демьяновича были скудные, в институт его взяли на полставки, за лекции он получал гораздо меньше, чем рассчитывал, кое-что перепадало, правда, от Игнатия Лукьяновича под будущий учебник. Но имя Чудотворцева не появлялось в печати, что делало гонорары маловероятными, и роскошествовать можно было только на деньги Марианны. Серафима очень скоро поняла это, что тем более заставило ее мириться с Марианниным музицированием, то и дело будившим Киру. (Не потому ли Кира, уже взрослая, только делала вид, что любит музыку?) Платон Демьянович не имел представления о московских ценах и полагал, что зарабатывает достаточно, Марианна продолжала приходить на Арбат не с пустыми руками и после того, как получила наконец собственную квартиру куда Кира привела меня, когда мы вернулись из Рождествена.

Товарищ Цуфилер как будто оставил Чудотворцева в покое. Письма от господина Клингсора до него тоже больше не доходили, хотя господин Клингсор не переставал наводить справки о Граале и замке де Мервей. До его сведения было доведено, что господин де Мервей читает в Москве лекции о немецкой философии, и он пытался заполучить хоть какую-нибудь информацию об этих лекциях, в чем ему не было отказано. Лекции господина де Мервей заинтриговали его. Он, кажется, раза два писал своему прежнему корреспонденту, но ответа не получал, что должно было приводить господина Клингсора в раздражение. Ведомство товарища Цуфилера, по-видимому, считало переписку господина де Мервей с господином Клингсором излишней, полагаясь на договор о ненападении. В июне 1941 года Платон Демьянович с Серафимой и Кирой жил на даче в Мочаловке, естественно, по адресу: улица Лонгина, дом 7. Там его и застало начало войны, за которым последовали бомбардировки, причем немецкие зажигательные бомбы, казалось, метили прямо в дачу № 7, что делало проживание на даче с двухлетней Кирой неудобным, и Чудотворцевы вернулись в Москву.

Господин Клингсор дал возможность товарищу Амирану первым произнести: «вероломное нападение», но это не значит, что такая возможность не застала товарища Амирана врасплох. Не было никаких реальных оснований в тот момент нарушать договор, столь тщательно подготовленный. Очевидно, то, что Клингсор называл Граалем, значило для него больше, чем думали политики-прагматики. Не успел Чудотворцев переступить порог своей квартиры, как зазвонил телефон. Наверняка это был не первый звонок. Чудотворцеву пытались дозвониться и раньше, но не заставали его, а привоз или привод Чудотворцева из Мочаловки исказил бы или лишил бы смысла то, чего от Чудотворцева ждали. Платон Демьянович сразу узнал в телефоне голос товарища Цуфилера. Тот предложил по возможности незамедлительно написать обоим своим прежним адресатам, как он выразился, письма по поводу начавшейся войны, и Чудотворцев сел писать, продолжая писать даже в бомбоубежище, то есть на станции метро, куда приходилось спускаться на ночь из-за воздушной тревоги и откуда Чудотворцева отвели было в милицию, когда одна бдительная старушка, заглянув ему через плечо, увидела, что он пишет по-немецки. Впрочем, в милиции догадались позвонить куда следует, и Чудотворцев был немедленно освобожден.

На этот раз письма господину Клингсору и товарищу Амирану были практически идентичными, различаясь только языком, на котором написано каждое из них. (Интересно, что и письма товарищу Амирану Чудотворцев подписывал: «Платон де Мервей».) Обоим вождям Чудотворцев напомнил, что мир в Европе и во всем христианском мире был бы гарантирован священным союзом трех монархий: Австро-Венгрии, Германии, России. Такой союз был бы просто невозможен без Австро-Венгрии с династией Габсбургов. А Третий Рим и Третий рейх не могли заключить между собой подобного союза, так как чаянье сакральной монархии не делает страну монархией и еще вопрос, являются ли Советский Союз и Германский рейх государственными образованиями или просто обширными территориями под управлением своих вождей, а договоренность между вождями – не есть договор между государствами. Чудотворцев напоминал товарищу Амирану о магическом значении слова «вероломный» и на этот раз писал Клингсору, что слово «treubrüchig» оборачивается против него.

Через некоторое время Чудотворцева предупредили по телефону, что к нему (не за ним) придут. Посетитель не представился, только сказал: «От товарища Цуфилера» и передал Чудотворцеву очередное письмо Клингсора, уже перепечатанное на машинке. У Чудотворцева мелькнула мысль, не ведомством ли Цуфилера изготовлено это письмо, чтобы испытать его, Чудотворцева, но Платон Демьянович отбросил эту мысль: пожалуй, сейчас Цуфилеру не до него, и ответ действительно требуется. Сотрудник сказал, что не может оставить письма. Чудотворцев должен прочесть его и ответить по памяти. Письмо Клингсора было написано в ярости, которую тот пытался выдать за торжество. Слово «treubrüchig» не относится к нему Он задал вопрос и не получил ответа. Кто захватывает мир, тот обретает Грааль и рано или поздно находит его. Клингсору очень жаль, но господин де Мервей не оставил ему другого выбора. Завоевания Клингсора были бы невозможны, если бы Грааль уже не принадлежал ему «по праву». В этом «по праву» Чудотворцев уловил неуверенность и ответил, что Клингсор задал не тот вопрос, ибо вопрос Парсифаля исцеляет рану, а Клингсор ее наносит, но наносит он рану при этом самому себе; Грааль все равно скрыт от него: победа над Граалем невозможна. На неуверенность, которую Клингсор маскирует своей агрессивностью, Чудотворцев указывал в соответствующем письме товарищу Амирану Очередное письмо от Клингсора было передано Чудотворцеву скорее, чем можно было бы ожидать. Гитлер почти сбросил маску Клингсора. Ему сопротивляются лишь потому что боятся быть расстрелянными собственным командованием. Такое сопротивление он сломит, к зиме возьмет невидимый град господина де Мервей и сделает его действительно невидимым, когда сотрет его с лица земли.

Чудотворцев ответил на это, что Клингсор заблуждается. Если солдату все равно, кто его уничтожит, захватчики или свои, такой солдат действительно не сопротивляется. Но воинство Клингсора испытывает на себе, как ему сопротивляются. Воинство Клингсора – механическое множество, наткнувшееся на сплоченное единство, а единство всегда берет верх над множеством. Самопожертвование выше самоубийства, и перед лицом самопожертвования ничего, кроме самоубийства, не остается.