Далеко от Москвы - Василий Ажаев

Нагнувшись к Алексею, Беридзе вдруг возбужденно прошептал:

— Алеша... Я слушал Залкинда и как бы перенесся во времена фадеевского «Разгрома». Мне представилось, что я вижу перед собой Левинсона...

Пораженный этой мыслью Алексей новыми глазами воззрился на Залкинда, словно тот и в самом деле был героем книги, знакомой ему и близкой с детства.

— Ты, Василий Максимович, узнал Панкова совсем недавно, уже зрелым человеком. И ты прав: он был умен и опытен. А погубила его, видимо, та черта характера, которой ты не знал в нем. Он был горяч до крайности в некоторых случаях. Он так любил людей, так жалел их, что был способен на безрассудство, если узнавал, что им плохо. И теперь, услышав от повстречавшегося ему по дороге Санина, что где-то умирают люди, он уже думал только о них. Я представляю его в тот момент, когда он появился перед Мерзляковым с требованием немедленно вместе с ним отправиться на уминскую базу! Остается пожалеть, что вместо подлеца Мерзлякова не оказалось другого человека, более порядочного и умного. Он сделал бы, что требовал Панков, все было бы по-другому: Батманову не пришлось бы столкнуться на участке с безобразиями, а сам Сергей Кузьмич сидел бы сейчас с нами...

— Вы окончательно убедились в бесполезности дальнейших поисков? — спросил Дудин Батманова.

— Искали повсюду, обшарили все побережье. Я и сам ходил дважды. Нет никаких следов.

— Мы позаботимся о его семье, — сказал Писарев. — У него сын есть, кажется, мать и сестра?..

— Сына я хочу взять в свою семью, — заявил Батманов и посмотрел на Залкинда. Парторг сидел, отвернувшись к окну.

— Надо позаботиться и о том, чтобы сохранилась память о Панкове, — заметил Дудин. — Я подумаю, как это сделать получше.

— Товарищ Батманов, — прервал наступившее молчание Писарев. — Мы с вами говорили в Рубежанске о том, что вам надо быть особенно бдительными. Японцы интересуются нефтепроводом, а если так, то сугубое их внимание должен привлекать именно участок на проливе. Знаете, не нравится мне история с бараками. Трудно предположить, что они оказались случайно запертыми снаружи во время собрания. Мне кажется, не мешает и на историю Панкова взглянуть пристрастно — действительно ли это несчастный случай или чей-то злой умысел? Панков ведь известный в крае человек и мог помешать кое-кому. Я попрошу товарищей из органов безопасности поглубже вникнуть в дело Мерзлякова... И вообще они возьмут участок под особое наблюдение. Это, однако, не освобождает вас от обязанности и долга быть бдительными...

— Вы хорошо присмотрелись к людям? Не надо ли кого-нибудь убрать отсюда? — спросил Дудин.

— Вслед за Мерзляковым мы сняли с работы и направили в Рубежанск счетовода и кладовщика. Они воровали продукты из котла рабочих и пытались сбывать украденное нивхам. Вообще же люди направлялись на пролив по строгому отбору, и коллектив в основе своей подобрался хороший. Ему нехватало достойных руководителей. Полагаю, строители перехода через пролив получили их в лице Беридзе, Рогова, Ковшова и Филимонова — теперь уже ясно, что им придется закрепиться за участком пролива и острова до конца зимы.

— Я слышал разговор о старшем бухгалтере, — что за человек?

— Мы проверили его работу: все благополучно. Он добросовестный и довольно знающий работник. Они с Роговым быстро навели порядок в учете и хранении ценностей. Возможно, нарекания на Кондрина вызваны тем, что он старается крепко держать копейку в руках и педантичен в расчетах. Плохого о нем, по справедливости, пока ничего не скажешь. Вместе с тем мы не упускаем его из виду. Еще есть тут четыре человека; эти из бывших заключенных: механик Серегин, один десятник, шофер и плотник. У них безупречная характеристика, они в лагере получили специальности и работали там отлично. У нас тоже на хорошем счету. Думаю, трогать их не следует, пока нет к этому оснований. Ваше указание о бдительности, товарищ уполномоченный ГКО, я помню и постараюсь, чтобы каждый человек на участке тоже всегда помнил об этом...

В тот же день Дудин и Писарев, захватив с собой Батманова, Беридзе и Ковшова, вылетели на остров.

Под плоскостями самолета проносилась однообразная оголенная и застывшая тайга. Никаких признаков человеческой деятельности нельзя было заметить.

— В конце прошлого века один писатель, побывав здесь, с горечью высказал мнение, что северная часть острова Тайсина никогда не понадобится человеку. Дескать, бесполезный кусок планеты, — громко сказал Дудин, переводя взгляд на Батманова. — Я очень рад, что нам выпала честь опровергнуть это утверждение. Писатель и предполагать не мог, сколько тут черного золота. Осенью среди этих зарослей, — он показал вниз рукой, — пролягут ваши трубы, и по ним побежит нефть. Хорошо, черт побери!

Тайга сразу оборвалась: приближались к северной оконечности острова. Пейзаж резко изменился: справа виднелось необозримое сероватое пространство залива, слева грядой встали сопки, поросшие хвойным лесом, а в середине по всему побережью, насколько хватал глаз, высились нефтяные вышки. Сверху вышки казались причудливым кружевным узором. В великом множестве они окружили раскинувшийся по берегу бухты город Кончелан.

— Баку дальневосточный! — удовлетворенно проговорил Дудин и кивнул на нефтяные вышки: — Этот лес по мне куда веселее тайги.

Дотемна приезжие ходили по нефтепромыслам и городу. Нефтью были наполнены огромные резервуары в порту и у предгорья. Нефтью сочилась черная земля. Нефть била из скважин. Запахом нефти был насыщен воздух. Дома, люди и даже их пища, казалось, были пропитаны ею.

Инженеры занялись осмотром насосной станции. Во время навигации станция перекачивала нефть в порт — в стоящие там резервуары и танкеры. С постройкой нефтепровода станция должна была начать перекачку нефти по трубопроводу до Чонгра — основного насосного узла. Дудин и Писарев дожидались, пока инженеры осмотрят помещение и оборудование. Закончив осмотр, Беридзе доложил им, какие дополнительные работы необходимы, чтобы станция могла выполнить свое новое назначение.

— Уж и справлю же я праздник, как только эти машинки начнут качать нефть к Новинску! — мечтательно сказал Беридзе Алексею, когда они покидали станцию.

— Меня не забудьте пригласить, я тоже люблю такие праздники, — засмеялся шедший впереди Дудин.

Под конец они посетили участок японской концессии. Их сопровождал толстый низенький японец, управляющий концессией. На каждый вопрос он отвечал с крайним подобострастием, низко кланяясь и показывая большие желтые зубы.

— Любезный какой, пес щербатый! — глядя на японца, пробормотал Алексей; он никогда еще не видел японцев в такой непосредственной близости. — Представляю, что у этого самурая на уме.

Ночью в кабинете секретаря Кончеланского горкома партии Алексею все мерещилось маслянистое черное море без берегов, оно сверкало радужными бликами, слепило и дурманило.

— Помнишь, свет-Алеша, пустые цистерны на заводе? — спросил Беридзе, как бы разгадав его мысли.

Секретарь горкома докладывал Дудину: через месяц добыча нефти начнет сокращаться, некуда будет ее собирать. Уже сейчас скопились запасы, исчисляемые шестизначными цифрами.

— Это огромные пороховые склады, по которым враг постарается ударить сразу же, едва начнутся военные действия, — сказал Писарев. — Пожалеешь сто раз, что нет еще нефтепровода!

Секретарь крайкома и уполномоченный Государственного Комитета Обороны обстоятельно выяснили, в чем нуждается строительство, и обещали выполнить все просьбы Батманова.

Заканчивалась электродуговая сварка первой секции трубопровода, предназначенной для погружения в пролив. Звенья Умары Магомета и Кедрина двигались навстречу друг другу. Умара заранее отметил середину секции двумя вбитыми по бокам кольями и теперь далеко зашел на «территорию» соперника, обогнав его за три дня, по крайней мере, на целую дневную норму.

Закончив очередной стык, Умара отскакивал от трубы, поднимал фибровый щиток и, пока подсобники ровняли центр в центр две следующие трубы, кричал приближавшемуся Кедрину, подзадоривая его:

— На черепаха едешь! Быстрей давай!

По сварочной площадке, просторной, словно поле, гулял ветерок, неся легкую снежную пыль. Голубое сияние сварки почти не различалось при ярком свете солнца. Батманов часто приходил сюда и подолгу стоял возле Умары, любуясь игрой сварщика с огнем, слаженной, ловкой работой всего его звена. Умара так натренировал своих подсобников, что они теперь как бы составляли с ним единый живой организм.

Обычно размашистый и неистовый, Умара преображается, едва начинает сварку. Жесты его становятся сдержанными, скупыми. На каждую трубу у него отмерена ровная доля времени — ни секунды больше.

Вот Умара стремительно идет к очередному стыку. Ему пора сменить электрод, и он делает это на ходу — достает стальной стерженек из боковой сумки — колчана — и закрепляет в держателе. Подсобные рабочие уже зачистили фаски на краях труб, отцентрировали их и ждут старшого. Он безмолвен — его понимают без слов, и все молчат тоже: сейчас идет работа, и ничто не должно отвлекать внимания. Умара надвигает на глаза щиток и нагибается, приближает электрод к стыку труб. Звонкий хлопок, будто лопается что-то, с характерным потрескиванием летит сноп золотистых искр, и возникает дуга — ярко-голубое пламя, плавящее металл.