Империя. Роман об имперском Риме - Стивен Сейлор

Вопрос вывел Адриана из оцепенения. Он улыбнулся:

– Я отправляюсь с ним. Наконец-то увижу города Востока – может быть, даже Ктесифон.

Он имел в виду столицу Парфии. Траян, не удовлетворившись покорением Дакии, увлекся еще более грандиозным замыслом: исполнить давнее, прежде не осуществленное и восходящее к эпохе Юлия Цезаря намерение римлян пойти по стопам Александра Великого и расширить Римскую империю на восток, вобрав в нее земли древней Персии.

Луций Пинарий, присоединившийся к гостям в саду, откашлялся и произнес:

– Для такой войны нет никакой стратегической причины, помимо той, что Парфия – единственная в мире империя, способная потягаться с Римом.

– А я считаю, что причин захватить парфян полно, – возразил Фавоний. – Вернее, одна, извечная: богатая добыча. Дакия оставалась последней ближайшей соседкой, которая владела достойными отнятия сокровищами. За нашими провинциями на северном побережье Африки лежит непроторенная пустыня; за Египтом – край отшельников-язычников и непроходимые джунгли; северная часть Британского острова – ледяная пустошь, а края за Германией и Дакией не тронуты цивилизацией и населены такими грязными варварами, что те не годятся даже в рабы. Разумеется, есть еще Индия, а дальше лежит Серика, страна шелка, – они, бесспорно, изобильны, но земли за рекой Инд так далеки, что вряд ли там бывал хоть один римлянин, за исключением некоторых бесстрашных купцов. Захватить возможно только Парфию с ее царствами-спутниками, и богатство этой империи наверняка огромно.

– Как и трудности при ее покорении, – заметил Адриан. – Даже самые честолюбивые замыслы Флавиев не простирались настолько далеко. Но Цезарь готов принять вызов.

– Ты ведь не поедешь, Марк? – спросил Луций чуть дрогнувшим голосом.

– Нет, отец. Император решил, что мы с Аполлодором останемся в Риме.

Аполлодор кивнул:

– Я составляю руководство по строительству осадных машин, в том числе отдельный экземпляр для императора, а также готовлю к походу кое-кого из моих лучших механиков. Но в городе еще масса дел в связи с грандиозными строительными проектами Цезаря, и на кого он их оставит, если не на меня? Разумеется, ему нужен человек с опытом, который обеспечит строгое соответствие личным высоким стандартам императора.

Похвальба показалась Марку намеренной попыткой уязвить Адриана. Аполлодор же обратился к сопернику напрямик:

– Но хотя мы с Пигмалионом останемся в городе для завершения проектов, уж ты-то, Маленький Грек, обязательно убьешь пару парфян! И, как любой завоеватель, обнаружишь, что куда проще разрушать здания и обдирать отделку, чем создавать новые произведения архитектуры.

Адриан покраснел как рак. Аполлодор расхохотался и протянул чашу, чтобы подлили вина. Понял ли он, как глубоко оскорбил Адриана? Неужели ему все равно?

Луций шагнул вперед:

– Цезарь оказывает тебе глубочайшее доверие, Аполлодор, оставляя в Риме. А ты должен верить в Марка, чтобы сохранить его при себе.

– Только твой сын обладает достаточным мастерством, чтобы закончить отделку греческого крыла библиотеки, – отозвался Аполлодор, косясь на Адриана.

– Благодарю за лестные слова, – сказал Луций, – ибо, поскольку вечер подходит к концу, мне хочется напомнить о поводе к торжеству: мы собрались почтить моего сына за все его достижения в течение последних месяцев. Прошу вас выпить за него. Пожалуйста, поднимите чаши. За Марка Пинария – лучшего сына, о каком мечтает отец!

– За Марка Пинария! – подхватили остальные, кроме Аполлодора, который крикнул: «За Пигмалиона!»

Сразу после тоста явился Илларион и что-то сказал на ухо Луцию. Тот поспешил к Аполлодору.

– В вестибуле твоя дочь, – сообщил он тихо. – Илларион пригласил ее в сад, но она отказалась. Очевидно, крайне расстроена. Твоей жене стало значительно хуже.

Аполлодор, внезапно протрезвев, сделал глубокий вдох и удалился без единого слова.

Гости начали покидать сад, и наконец остались только Марк с Адрианом. Племянник императора по-прежнему созерцал статую Меланкома и потирал подбородок. Марк решил, что Адриан глубоко задумался, но затем понял, что тот снова ощупывает рубцы, обезобразившие его красивое лицо.

Гости прощались с отцом, а Марк направился в вестибул, где Аполлодор шушукался с дочерью. Марк познакомился с Аполлодорой в самом начале работы у ее отца. Тогда она была совсем малышкой, и с тех пор он ее не видел.

Когда Илларион отворил Аполлодору с дочерью дверь, девушка коротко оглянулась на Марка. Его поразило, какой она стала красавицей: темные волосы, сияющая кожа, огромные глаза.

Позже, лежа в постели, Марк заснул с мыслями о ней.

По утверждению Луция Пинария, вино нарушает сон, в чем состоит еще одна причина от него воздерживаться; возможно, вином и были навеяны странные видения Марка.

Едва он уснул, приятные мысли о дочери Аполлодора улетучились. Он снова был в Дакии. Деревня пылала. Он птицей летел за растрепанным мальчиком в рубище, который бежал по узким улочкам. За ним со смехом и непристойными возгласами гнались римские солдаты. Мальчик перескочил через труп, миновал очаг пламени и устремился в развалины. Вдруг путь ему преградил тупик. Беглец угодил в капкан. Он закричал, но голосила вся деревня, и его голос лишь добавился к остальным.

Внезапно мальчик превратился в самого Марка. Солдаты подступили к нему. Он был мал, и огромные преследователи возвышались над ним во мраке, так что он не видел лиц. К нему потянулась гигантская рука…

Марка уже мучил либо тот же, либо очень похожий кошмар, и в ключевой момент он обязательно просыпался, дрожа и весь в поту. Но сегодня он провалился в сон глубже. Исчезли охваченные похотью солдаты и развалины. Все напиталось золотым светом. Перед Марком в нерешительности замер прекрасный обнаженный юноша. Он напоминал статую Меланкома, но лучился сверхчеловеческой красотой. Не бог ли он? Юноша взирал на Марка с такими нежностью и сочувствием, что у того слезы подступили к глазам.

Юноша коснулся его. Прошептал: «Не бойся. Я спасу тебя».

Тут Марк проснулся.

Спальню освещали первые слабые лучи утренней зари. Марк подцепил покрывало, сброшенное за время кошмарных видений, и натянул его до подбородка. Приятное тепло окутало молодого Пинария, но истинную благодать ему дарило длящееся послевкусие чудесного сна. Ни разу прежде Марк не испытывал такой уверенности, что где-то во вселенной существует совершенная сила, исполненная любви и способная оградить его от всякого зла мира.

Кто же тот божественный юноша из сна? В нем не угадывался ни один известный обитатель Олимпа. Может, то был Аполлоний Тианский, часто посещавший отца в сновидениях? Вряд ли: конечно же, Аполлоний явился бы таким, каким его описывали, – седобородым старцем. Или это проявление Божественной Сингулярности, о которой говорил отец? Возможно. Но Марку казалось, что юноша из сна был созданием абсолютно новым, ранее не существовавшим. Он явился Марку, и только Марку.

Когда ощущение от сна начало таять, молодой скульптор попытался вспомнить облик юноши и даже попробовал зарисовать его, взяв с прикроватного столика стило и восковую таб личку, но обнаружил, что не способен воссоздать черты. Лицо, изображенное Марком, выглядело лишь грубым приближением к оригиналу, ничуть не передающим его неземного совершенства.

Возможно, ослепительный юноша был всего-навсего плодом воображения. И все-таки сон представлялся реальнее действительности. Марк не сомневался, что волшебное создание прибыло извне, из мира непредставимо огромного, прекрасного и полного чудес.

118 год от Р. Х.

Траян умер.

Четырехлетняя восточная кампания повлекла за собой ряд завоеваний, включая захват Ктесифона и покорение значительной части Парфянской империи. Армения стала римской провинцией, так что государство расширилось до берегов Гирканского моря[34]; такая же участь постигла Месопотамию и Ассирию с легендарным Вавилоном и реками Тигр и Евфрат, после чего Рим получил прямой доступ к Персидскому заливу и приобрел контроль над всеми товаропотоками из Индии и Серики, включая шелка. Траян направил сенату письмо, в котором заявил, что миссия выполнена; он сожалел лишь о том, что слишком стар для похода в саму Индию по примеру Александра. В действительности же на протяжении всех кампаний он демонстрировал энергию человека вдвое моложе его реальных лет, шагая пешком и форсируя быстрые реки наравне с солдатами, которые его обожествляли.

Потом, как раз когда на завоеванных землях вспыхнули разрозненные мятежи, Траян занемог. Состояние его здоровья внушало настолько серьезные опасения, что находившаяся рядом с мужем Плотина уговорила его отплыть в Рим. Однако далеко они не продвинулись. Близ побережья Киликии императора хватил удар, вызвавший водянку, от которой чудовищно раздулось тело. Дальнейшее путешествие не представлялось возможным, и имперский флот встал на якорь у портового городка Селинус. Траян скончался там в возрасте шестидесяти четырех лет, процарствовав двадцать из них, благодаря ему империя обрела невиданные богатства и новые территории.