Чезар - Артем Михайлович Краснов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я мрачно проговорил:
— Ронис, ты не понял. Мы уходим сегодня. Сегодня, ясно тебе?
— Не груби, Кирилл. Выспись, утром обсудим.
Он подналёг на ручку, но я зажал дверь коленом и упёрся ладонью. Он не уступил. Он был близко, и я видел, как зажигаются на его красном лице сосудистые звёздочки. Да, здоровье-то у любителя помоек уже не то.
В темноте коридора я заметил Кэрол. Она стояла с широко раскрытыми глазами, завёрнутая в покрывало, как в тогу, и лицо её бледно отсвечивало в темноте. Всё с ней ясно. Нашла себе новое гнездо.
— Верни пистолет, — тихо потребовал я. — Верни прямо сейчас. И я уйду.
— Зачем он тебе? — голос у Рониса был миролюбивее, чем лицо.
— Какая тебе разница? Это моё оружие. Верни чёртов наган!
— Ну-ка, ну-ка!
Он упёрся мне в грудь ладонью, пытаясь выдавить на крыльцо, но я чувствовал его старческую дрожь и сомнения.
— Ты не кипятись, командир, нам чужого не надо, — приговаривал Ронис противным голосом, словно убаюкивал дитя.
Я перехватил его взгляд и резко обернулся: позади крался Тогжан, готовясь напасть подло, неожиданно. Что же, маски упали. Ордынец проявил свою суть.
Я бросился к нему, он неудачно увернулся и налетел на мой кулак носом, охнул, осел, закрылся руками. Я навалился сверху и принялся месить его ударами, целясь в скулу. Он визжал и вился, как скользкая гадюка.
Ронис обхватил меня сзади и потянул вбок, что причинило мне боль и лишило опоры. Я рухнул на траву. Ронис прижимал меня всем телом и орал что-то в ухо. Прежде, чем я сумел вывернуть ему ладонь болевым приёмом, кто-то вцепился мне в волосы, а потом так сильно сжал горло, что на секунду я потерял сознание, а когда очнулся, они уже перевернули меня на живот, и чьи-то длинные пальцы перетягивали запястья, вывернутые за спину.
— Ронис! — орал я. — Посмотри, с кем ты! Они же не понимают слов! Они принимают вежливость за слабость! Для них зона — это Клондайк, Эльдорадо, это же бесконечные залежи сырья для грязной бомбы! Они всех нас порешат!
Я видел танцующие вокруг меня ноги, босые ступни Кэрол, изъеденные ногти деда Егора, кеды Лиса. Вся свора гикала и улюлюкала мне в уши, крутила руки, дёргала, тянула. Меня поставили на ноги, и я увидел их всех: напуганные и торжествующие лица, бойницы глаз, страх и торжество. Проклятые гномы, одолевшие великана. Во взгляде Кэрол читалась разочарование: да, эта сарматская дикарка почти обуздала меня и теперь видела, что её план не сработал. Я всё равно разглядел её.
Ронис что-то говорил мне в лицо, но я не воспринимал звуков. Я видел только шевеление его бороды, огромной белой скобы.
— Ронис, ты же предатель! — шипел я. — Да оглянись ты! Они же смерти нашей хотят! Гибели России! Хочешь, чтобы зона была везде? Они же всё тут уничтожат, всё! Я понял, Ронис: ты ненавидишь Челябинск! Нас ненавидишь! Ронис, ты такой же ордынец! А знаешь, что бывает с теми, кто предаёт своих?
В глаза ударил свет, я ослеп, крича в яркую пустоту:
— Ублюдки! Я в Аргуне вас мочил и дальше буду! Я не пойду в западню! Я выйду за периметр! Всех порешу! Пленных не берём!
Я щурился и видел только их суетливые ноги. Вампиры сбежались поглядеть на добычу: давайте, изменники, хлебните крови! Что же вы ждёте, убийцы? Казните меня, и начнётся ваш конец!
Я не разбирал слов. Слышался охрипший голос Кэрол. Я улыбался, когда Тогжан вязал мне ноги. Орыднец уже не прятался, и на его разбитом, опухшем лице играла торжествующая улыбка. Что ты ухмыляешься, паган? Ты есть зло, а злу иногда нужно появляться, чтобы мы снова и снова отыскивали в себе добро.
Меня затолкали в ветхую постройку на задворках его дома. Здесь было абсолютно темно и пахло сеном. Я упал во что-то колючее и липкое, а когда попытался встать, осознал, что парализован верёвками и болью. Я мог лишь согнуться, чтобы успокоить ноющий живот, куда несколько раз попал своим тощим кулаком Тогжан.
Пришёл Ронис. Я мог видеть его, лишь сильно скосившись. У него был хищный разрез глаз, но раньше я не замечал этого, потому что он всё время таращился, напуская на себя простодушный вид. Сейчас же он ухмылялся и что-то говорил. Я понимал, что меня склоняют к сотрудничеству и требуют покорности. Общеизвестно, что сарматы свирепы и жестоки, но в то же время трусоваты: эти качества часто идут рука об руку. Я был сильнее их, они понимали это, боялись, и теперь пытались меня купить. Я плюнул в его сторону, и Ронис ушёл.
Остаток ночи я провёл в оранжевом забытье, в гигантской кофемолке, которая перемалывала булыжники и мои кости, в стае воронья, клевавшего мою плоть, в мешке, погружающемся в немые толщи океана.
Очнувшись, я увидел обстановку сарая в грязном утреннем свете: колёса, лезвия для косы, охапки травы. Здесь всё было загрязнено радиацией и готовилось к отправке в большой мир, чтобы травить, травить нас, русских… Мы, славяне, всегда были готовы жить с другими народами в мире и согласии, но сарматы не такие. Эти фашисты признают лишь чистую кровь…
Моими сокамерниками оказались две мухи, которые с бешеным рвением бросались на стекло, издавая спелые звуки. Луч света выхватил из полутьмы роскошную паутину, похожую на тонкую кружевную вязь. Такая же паутина спутывала меня. Я тоже был пленником паука.
Когда рассвело окончательно, я различил движение за стенами сарая. Я стал кричать им, рассказывая, что ждёт их жалкие жизни, когда мне удастся освободиться.
Ронис засуетился и дважды пытался напоить меня ядовитой водой, но я лишь смеялся и стремился укусить его за руку: другого оружия мне не оставили.
— Ронис, — говорил я. — Что же ты делаешь, сволочь? Ты подписываешь себе приговор!
Я пытался ударить его коленями, подсечь, повалить на пол, но Ронис напоминал увёртливую муху. Ничего, я ещё размажу тебя
