Управляемая демократия: Россия, которую нам навязали - Борис Кагарлицкий

Каждая ситуация требует соответствующих ей подходов и методов. Там, где требуется пинцет, не пригоден гаечный ключ. И наоборот. Ирония истории в том, что именно деятели, которые размахивали гаечным ключом на протяжении 1970-х и 1980-х гг., сегодня упорно предлагают пользоваться пинцетом. Между тем, на грубую силу надо отвечать грубой силой, на политику приватизации — политикой экспроприации. Можно ли действовать по-другому? Можно. Но тогда нужно заранее быть готовым к неизбежному поражению.

Если мы действительно хотим стать выразителями интересов масс, не плетясь за ними в хвосте и не претендуя на роль самозваного авангарда, левая политика должна быть «пограничной». Иногда «в системе», иногда «вне системы». Иногда парламентская, иногда внепарламентская, но всегда классовая. Можно быть непримиримыми в одном и идти на компромисс в другом, но нужно помнить, в чем критерий приемлемого компромисса — классовые интересы трудящихся и социалистическая перспектива это не общие слова, а конкретная формула политических задач. Надо отстаивать стратегические принципы и проявлять тактическую гибкость. Но главное — постоянно прислушиваться к тому, что происходит вокруг, критически оценивая каждый сделанный шаг. Нам предстоит постоянный трудный выбор, сомнения, риск, тяжелая моральная ответственность за каждый поступок, каждое решение. Очень легко сорваться, ошибиться, сойти на один из «простых» путей. Но лишь так можно добиться действительных перемен в обществе.

По сравнению с началом XX в. отличие в том, что тогда Россия, несмотря на всю свою отсталость, была страной растущей, с молодым населением. К началу XXI в. страна подошла с населением, стареющим и деморализованным, с экономикой, переживающей глубокий многолетний спад. Все это заставляет сомневаться в перспективах нового революционного подъема. Но в то же время опыт XX в. не мог пройти для страны бесследно, ее прошлые жертвы и достижения не могли оказаться совершенно бессмысленными. Мы (как общество) уже не так молоды, но зато опытнее и образованнее.

«Раскручивая» Путина, политтехнологи пообещали народу перемены, твердо зная, что никаких перемен (во всяком случае — к лучшему) не будет и быть не может. Какая-то часть населения поверила, но это уже в последний раз. Больше нынешним властям не поверят, даже если те начнут говорить правду. Но обманутые надежды — спусковой крючок для массовых протестов.

Для борьбы против олигархии нужно не укреплять нынешнее российское государство, а, наоборот, ломать его. Но Путина для того и поставили, чтобы он не допустил подобного развития событий.

Крах оппозиции, административные и пропагандистские успехи Кремля создали у многих в России ощущение, что путинский новый порядок пришел всерьез и надолго. Для значительной части недавних «борцов с антинародным режимом» это послужило сигналом к «примирению с действительностью». В конце концов, разве Путин не пытается построить сильное государство, выступающее наследником Российской империи? И разве не об этом мечтали ораторы на националистических митингах? В поклонников президента наспех переквалифицировались и «реалистически мыслящие» деятели из официальной компартии, и радикалы, уставшие ждать немедленной революции.

При более пристальном взгляде, конечно, обнаруживалось, что социальная база режима весьма узка, что экономический рост имел крайне ограниченные перспективы, а зависимость страны от вывоза сырья и ввоза иностранного капитала превращала в насмешку любые рассуждения об имперском величии и даже «независимой внешней политике». Но, в конечном счете, вопрос не в этом.

Если вы действительно уверены, что капитализм пришел к нам на века, если вы твердо убеждены, что рабочее и левое движение заведомо не способны не только победить капитал, но и реформировать его в своих интересах, если, наконец, демократические свободы не имеют для нас самостоятельной ценности, а Россия воспринимается как страна, для которой просвещенный абсолютизм является пределом мечтаний, тогда, безусловно, есть все основания поддерживать Путина с его программой буржуазной модернизации и авторитарного порядка. господам и товарищам, рассуждающим подобным образом, надо расслабиться и получать удовольствие.

Тем, кто рассуждает иначе, не остается иного пути, кроме борьбы.

Примечания

1

Исключением из общего правила выглядит Польша, которая смогла к 1999 г. восстановить уровень 1989 г., но не сумела существенно превзойти его. При этом важно отметить, что Польша в 1989 г. не только не находилась на подъеме, но переживала спад производства, начавшийся еще за десять лет до этого! Иными словами, поднявшись за десять лет до уровня 1989 г., Польша все еще отставала от уровня 1979 г.

2

Eszmelet-Consciousness / Ed. By Т. Krausz. Budapest, 1997. P. 107.

3

Троцкий Л. Д. Что такое СССР и куда он идет? Париж, 1988. С. 127.

4

В этом, кстати, существеннейшее различие между тоталитаризмом XX в. и традиционной азиатской деспотией. Параллель между советским режимом сталинского периода и «азиатским способом производства» неоднократно проводилась как марксистами, так и немарксистскими исследователями. И в том и в другом случае имеет место концентрация собственности в руках деспотического государства, связь между властью и идеологией (в древнеазиатском варианте — особая роль государственной религии и касты жрецов), и в том и в другом случае — попытки централизованного руководства экономическими процессами. Но в «азиатском» варианте речь идет о постоянной работе государства по обеспечению простого воспроизводства (поддержание ирригационных систем, установление сельским общинам ежегодных норм по сдаче зерна и т. п.), тогда как в нашем случае ставится задача форсированного экономического роста и смены старых, доиндустриальных технологий новыми, индустриальными. Отсюда следует и совершенно различный характер государства. В рамках «азиатской» системы деспотическое правительство имело неограниченную власть, но не претендовало на тотальное управление обществом. Более того, основные процессы, происходившие «в низах», были саморегулирующимися. В общинах властвовал обычай, политически они обладали значительной автономией. Напротив, тоталитаризм XX в. строится по принципу всеобщности, тотальности управления. Об «азиатском деспотизме» и тоталитаризме см.: Кагарлицкий Б. Диалектика надежды. Париж, 1989.

5

Гордон Л. А., Клопов Э. В. Что это было? М., 1989. С. 149.

6

Пастухов В. Три времени России. M.: Полис-Росспэн, 1994. С. 155.

7

Позднее те же мысли Кьеза изложил более систематично в книге: Кьеза Дж. Прощай, Россия! M., 1997.

8

WedelJ. R. Collision and Collusion. The Strange Case of Western Aid to Eastern Europe, 1989—1999. London: MacMillan Press, 1998. P. 183.

9

Гайдар Е. Т. Государство и эволюция. М.р 1995. С. 153—154.

10

Пелевин В. Generation П. М.: Вагриус, 1999. С. 17—18.

11

Пелевин В. Generation П. М.: Вагриус, 1999. С. 18.

12

Andor L. Human Objectives in Economic Policy Making: Has the Dictatorship over Needs Ended in Eastern Europe? // A paper written for the Seventh International Karl Polanyi Conference on «Rethinking Human Needs». France, Lyon, May 26—28. 1999. P. 3.

13

Альтернативы. 1988. N° 3. С. 76.

14

В XVI в. купцы, приезжавшие из уже буржуазных Англии и Голландии в еще средневековую Россию, были потрясены: «Все постановления этой страны направлены на коммерцию и торги, как это достаточно показывает ежедневный опыт, потому что всякий, даже от самого высшего до самого низшего, занимается и думает только о том, как бы он мог то тут, то там выискать и получить некоторую прибыль» (Кузьмичев А. Д., Шапкин И. Н. Отечественное предпринимательство. M.: ИПА, 1995. С. 12). Это наглядно подтверждает тезис Макса Вебера, что само по себе стремление к прибыли и обогащению, равно как и предприимчивость еще не порождают капитализма, более того, порой являются скорее препятствием для его развития (см.: Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990). Капитализм появляется лишь там, где имеет место рациональная организация бизнеса, а в этом отношении Россия как была, так и остается страной в значительной мере некапиталистической.

15

Ведомости. 20.12.2004. МЕНАТЕП был не единственной бизнес-структурой, порожденной комсомольской бюрократией. Имея меньше власти и меньше ответственности, но одновременно и больше свободы, комсомольский аппарат на первых же этапах экономических реформ получил возможность создавать капиталистические фирмы как в столице, так и в провинции. В этом отношении комсомольцы шли далеко впереди партийного аппарата.

16

См.: Московские новости. 1989. № 41.

17

Подробнее см.: Кагарлицкий Б. Периферийная империя. Россия и миросистема. M.: Ультра.Культура, 2004. См. также: Покровский М. Очерки по истории революционного движения в России XIX и XX веков. M., 1924.