Без единого свидетеля - Джордж Элизабет

Барбара поморщилась и налила вскипевшую воду в кофеварку, нагнулась над раковиной и постучала пальцем по сигарете, зажатой между губ, чтобы стряхнуть столбик пепла, по возможности поближе к сливному отверстию. Кошмар какой-то, думала она, все с ума посходили. Сошелся с этой, сошлась с этим. Хоть кто-нибудь в этом мире оставался в одиночестве хотя бы на пять минут — кроме самой Барбары, разумеется? Казалось, вся нация, каждый человек занимается только тем, что заканчивает отношения с одним и с максимальной скоростью переходит к следующему. Одинокая женщина воспринимается безусловно и однозначно как неудачница, и, куда ни глянешь, этот ярлык преследует тебя повсюду.

Она положила на стол пачку печенья и вернулась к кофеварке. Направив пульт дистанционного управления на экран, выключила телевизор. Чувства сейчас были слишком расстроены, чтобы задумываться об одиночестве. В ушах до сих пор звучали слова Ажара о том, повезет ли ей когда-нибудь стать матерью, и в нынешнем состоянии лучше держаться от размышлений на эту тему как можно дальше. Поэтому она откусила добрую половину печенья и решила отвлечься от мыслей о соседе и о замечании относительно ее семейного положения, а еще не вспоминать об одной входной двери, которую не открыли, когда Барбара постучалась. Разумеется, никто не мог развлечь лучше, чем ее любимый мужчина из Люббока. Она вставила диск в музыкальный центр и повернула ручку громкости на максимум.

Бадди Холли услаждал слух и душу, а она доедала второе печенье и допивала третью чашку кофе. Он воспевал радости своей короткой жизни с такой страстью — и так громко, — что она едва расслышала телефонный звонок, когда направлялась в ванную принять утренний душ.

Она приглушила Бадди и сняла трубку, где знакомый голос назвал ее по имени.

— Барбара, дорогуша, это вы?

Это была миссис Фло (в более официальных случаях — миссис Флоренс Маджентри), возглавляющая дом для престарелых в Гринфорде, где последние пятнадцать месяцев находилась мать Барбары в компании с несколькими пожилыми дамами, столь же нуждающимися в профессиональном уходе.

— Я, и не кто иной, как я, — сказала Барбара. — Доброе утро, миссис Фло. А вы ни свет ни заря уже вся в делах? С мамой все в порядке?

— О да, все в порядке, — ответила миссис Фло. — Она у нас большой молодец. Сегодня утром попросила на завтрак кашки и как раз уплетает сейчас за обе щеки. Чудный аппетит сегодня у мамочки. И все про вас говорит, со вчерашнего дня.

Не в правилах миссис Фло было заставлять родственников ее подопечных мучиться угрызениями совести, но Барбаре все равно стало стыдно. Она уже несколько недель не ездила навестить маму. Сверившись с календарем, она подсчитала, что последний раз была в Гринфорде пять недель назад, и почувствовала себя эгоистичной коровой, бросившей теленка. Поэтому она начала оправдываться перед миссис Фло:

— Я сейчас работаю над теми убийствами… Где подростки… Вы, наверное, читали в газетах. Дело сложное, и нам приходится спешить. А мама…

— Барби, дорогуша, не переживайте вы так, — сказала миссис Фло. — Я только хотела, чтобы вы знали: у мамочки было несколько хороших дней. Все это время она была с нами, вплоть до сегодняшнего дня. Так вот, я подумала, не свозить ли ее на обследование — проверить, что там у нас по женской части. Раз она немного лучше воспринимает реальный мир, то мы сможем обойтись без седативных средств, а я считаю, что это всегда предпочтительнее.

— Да уж, куда лучше, когда она в сознании, — согласилась Барбара, — Если вы запишете ее на прием, я вырвусь и отвезу ее в клинику.

— Только помните, дорогуша, нет никакой гарантии, что она по-прежнему будет в себе, когда вы поедете на осмотр. Да, несколько хороших дней подряд — это добрый знак, но вы знаете, как это бывает.

— Знаю, — сказала Барбара. — Но все равно запишите ее. Даже если придется накачивать ее успокоительным, я переживу.

Надо быть мужественной, говорила она себе, но в голове уже возникла почти невыносимая картина: мама, обмякшая на заднем сиденье «мини», уставившаяся пустым взглядом в никуда. Пусть на ничтожно малую величину, но все же так лучше, чем втолковывать матери, теряющей способность мыслить и понимать, что с ней вот-вот произойдет, когда ее попросят сесть в гинекологическое кресло и положить ноги на эти ужасные подставки.

В результате Барбара и миссис Фло пришли к соглашению, которое сводилось к перечню дней недели, когда Барбара может прибыть в Гринфорд. После они попрощались, и Барбара положила трубку с тягостным ощущением, что на самом деле она не столь бездетна, как это кажется внешнему миру. Потому что ее мать вполне соответствует роли беспомощного чада. Это не совсем то чадо, о котором иногда мечтала Барбара, но выбирать не приходится. Космические силы, управляющие вселенной, вечно подсовывают не то, что ты ждешь от жизни, а некую вариацию на тему твоих чаяний.

Она направилась в ванную, но телефон снова зазвонил. На этот раз она решила не снимать трубку, предоставив все разговоры автоответчику. Она вышла из комнаты и включила душ. Сквозь шум воды донесся мужской голос. Наверное, в расследовании появились какие-то новые данные, подумала Барбара и поспешила обратно, чтобы самой снять трубку. В гостиной ее встретил голос Таймуллы Ажара: «…по этому номеру вы сможете связаться со мной в случае надобности».

— Ажар? — схватила она трубку. — Алло? Вы еще там?

Где это — там, интересно, успела подумать она.

— А, Барбара, — ответил он. — Надеюсь, я не разбудил вас? Мы с Хадией сейчас в Ланкастере. Меня пригласили на университетскую конференцию. Я только сейчас сообразил, что до отъезда никого не попросил забирать нашу почту. Вы не могли бы…

— А разве она не должна ходить в школу? Или у нее каникулы? Посреди полугодия?

— Да, конечно, — сказал он. — То есть она должна ходить в школу. Но я не мог оставить ее одну в Лондоне, и мы решили взять с собой школьные учебники и тетради. Она занимается сама, в номере, пока я хожу на заседания. Я понимаю, что это не лучшее решение, но по крайней мере здесь дочь в безопасности. Без меня она никому не открывает дверь.

— Ажар, ей не следует… — Барбара прикусила язык. Подобные формулировки ведут к спору. Поэтому она переиначила фразу: — Вы могли бы оставить ее у меня. Я была бы только рада компании. Я всегда с удовольствием за ней присмотрю. На днях я хотела зайти к вам, постучалась в дверь. Никто не открыл.

— А-а, мы уже были в Ланкастере, — сказал Ажар.

— Да? Но я слышала музыку…

— Это мои жалкие попытки ввести воров в заблуждение.

Эти слова сняли с души Барбары огромную тяжесть.

— А вы не хотите, чтобы я проверила квартиру? Ключи не оставили? Потому что я могу забрать почту и заодно заглянуть в дом…

До Барбары в этот момент дошло, как счастлива она была слышать его голос и как сильно ей хочется сделать ему приятное. Это открытие Барбаре не понравилось, и она не стала заканчивать фразу. Ведь Таймулла по-прежнему оставался тем человеком, который считает ее никому не нужной неудачницей.

— Вы очень любезны, Барбара, — говорил он тем временем. — Пожалуйста, проследите за нашей почтой, а больше ничего не нужно, спасибо.

— Ладно, договорились, — бодро ответила она. — Как поживает моя подружка?

— По-моему, она скучает по вам. Она еще не проснулась, а то бы я передал ей трубку.

Барбара была благодарна ему за эту откровенность. Ведь он мог бы и не говорить этого.

— Ажар, насчет того диска, из-за которого мы поспорили, — сказала она, — ну, вы знаете… когда я сказала, что ваша… что мать Хадии ушла… — Барбара не очень-то представляла, что говорить дальше, а перечислять все, что было тогда сказано, и таким образом напоминать, за что именно она извиняется, не хотелось. Поэтому она сразу перешла к главному: — Я была не права. Извините.

В трубке было тихо. Она представила себе, как он сидит в безликом гостиничном номере где-то на севере, у заиндевевшего окна. Там наверняка две кровати, и тумбочка между ними, и он сидит на краю постели, а Хадия — маленький комочек под одеялом — напротив. Горит настольная лампа, но он передвинул ее с тумбочки, чтобы свет не разбудил дочку. Он одет… в халат? В пижаму? Или уже переоделся к выходу? Сидит ли он еще босой или в носках? В ботинках? Причесал ли свои темные волосы? Побрился? И… Черт возьми, девочка моя, возьми себя в руки, бога ради!