Собрание сочинений в 10 томах. Том 7. Бог паутины: Роман в Интернете - Еремей Парнов

— Джентльмены! — стукнул молотком председатель.

По истечении посвященной Эвансу минуты молчания, барон Ренье Бургильон перешел непосредственно к теме:

— Бесспорно, что открытие кальдеры Санторини претворило миф в историческую реальность, но при всей важности Тиры не следует недооценивать значение Пилоса, Микен и, в первую очередь, самого Крита. Ведь это и есть Атлантида! Обратимся к фреске в Кносском дворце, запечатлевшей сцену тавромахии. Там, где другие видят спортивные игры, развлечения, вроде испанской корриды или техасского родео, я усматриваю священнодействие… «Они, — говорит Платон об атлантах, — оставшись одни в капище Посейдона и помолившись богу, чтобы им захватить приятную для них жертву без железа, с одними дубинами и петлями, выходили на ловлю и пойманного быка приводили к столбу и закалывали». Весь собранный на Крите археологический материал неопровержимо свидетельствует о главенстве бычьего культа. Эта жертва одинаково угодна и Посейдону, и Зевсу. Человекобык Минотавр — ипостась Зевса Астерия, Зевса Критского. Именно на Крите сохранились его священные атрибуты. Лабрис — магическое оружие, отнимающее земную и дарующее вечную жизнь. Темный бог Крита, повелитель буйных сил подземного мира, на тысячу лет старше лучезарного бога греков — Зевса Олимпийского. Лабиринт — капище Зевса Лабриса, властителя мертвых. Прежде чем воцариться в небе с громовым скипетром в руке, он должен был пройти через смерть. Архитектура, убранство, отделка храма Посейдона и Клито те же, что и в святилищах Кносса. Колонны из красного, белого и черного камня, на чем задерживает внимание Платон, мы встретим и в Тиринфе, и в Микенах. Изощренные формы, выражающие неразрывное единство обоих миров — верхнего и нижнего, изысканная раскраска, величие жертвенников и золотой блеск кумиров. Атлантида не только на Тире, но и здесь, братья. Пифосы в кладовых Кносса были полны зерном и маслом. Ваза из Агии-Триады донесла до нас пасторальную сцену сбора олив. Вспомним то место в «Критии», где рассказывается о землепашестве и садоводстве, и мы лишний раз убедимся, что Атлантида и Крит — одно. Платон повествует о могучем флоте атлантов из тысячи двухсот кораблей, о доках, в которых стояли боевые триеры, об арсеналах с оружием и оснасткой. Свидетельства о могуществе минойской талассократии разбросаны по всему Средиземному морю. Смею уверить, что на дне нас еще ждут замечательные открытия.

Следующим выступил Блекмен. Взойдя на помост, брат Джерри с места в карьер отождествил Зевса-Юпитера с верховными богами Океании и Америки — Тики и Кетцалькоатлом, семитским Балу и скандинавским Одином.

— Властелин нордической Вальхаллы научил людей руническому письму, наукам и дал законы. Как и в космогоническом мифе греков, битва богов «Эдды» закончилась светопреставлением. Оно сопровождалось землетрясениями и звездопадом. Морские волны, захлестнув сушу, с корнями вырывали деревья, слизывали горы, крушили дворцы и жалкие лачуги. На три долгих года мир погрузился во мрак первозданного хаоса. Луну и Солнце проглотил исполинский волк, и на земле воцарилась лютая зима — прообраз ядерной.

Как и ожидалось, природный феномен и здесь, на севере Европы, объяснялся выбросом гигантских масс пепла и газов из жерла вулкана Тиры. Блекмен полагал, что ветер задул сначала в сторону Египта, а затем повернул на священную Ультима Туле[59].

— Согласно римскому писателю Варрону, ночь в районе Центрального Средиземноморья длилась девять месяцев, — привел он единственный и весьма шаткий довод. — Тогда как в Египте солнце померкло всего на три дня.

К извержению в Эгейском море Блекмен приурочил и увековеченный в греческих мифах Огигов потоп. В подкрепление были приведены ссылки на египетские папирусы, Библию, сказание о Гильгамеше и на все того же Варрона, указавшего, что с началом потопа Венера изменила яркость и цвет.

Климовицкий твердо знал одно: шумерский герой Гильгамеш жил на семь столетий раньше. Поэтому покрывшие Месопотамию воды если кому и прибавили забот, то никак не Огигу, а скорее прародителю Ною.

Джерри окончательно пал в глазах Павла Борисовича. Не вызвало интереса и следующее сообщение, где колдунам-тальхинам, якобы обитавшим на Родосе, уделено было куда больше внимания, чем атлантам. Мистике, особенно офической[60], на симпозиуме вообще отдали щедрую дань. Поминали Кекропса, Тифона, сестричек Горгон, но главным образом Зевса, овладевшего Персефоной в змеином облике. Один клубмен настолько заврался, что принялся уверять, будто Горгоны все еще обитают где-то в районе Киклад, но только переселились под воду. Их жертвами становятся аквалангисты и ловцы губок.

Вернуть опасно рыскающий корабль на прежний курс отчасти удалось председателю. В заключительном слове он предложил остроумную гипотезу о трезубце Посейдона.

— Почему буйного владыку морей изображают с орудием римского гладиатора? Многие склонны считать античный трезубец острогой, которой и ныне бьют крупную рыбу. Но, спрашивается, зачем колебателю суши нужна рыба? Сам он любит превращаться то в быка, то в коня; в жертву ему, как и Зевсу, приносят упитанного тельца. Посейдон, хоть и отличается буйным нравом, но не настолько, чтобы устраивать охоту на собственных подданных, а рыбы и все обитатели подводного мира — его смиренные подданные. Простите за шутку, но стоит ему пожелать, и самая роскошная краснобородка, столь ценимая римскими патрициями, почтет за честь добровольно шлепнуться прямо на жаровню. Но боги не едят ни рыбы, ни мяса, а только вкушают жертвенный дым. Словом, версия насчет остроги представляется совершенно несостоятельной. В письменных знаках многих древних народов трезубец обозначал горы. Именно так читается соответствующий китайский иероглиф. По моему глубокому убеждению, трезубец представляет собой идеограмму острова Тиры с его трехглавой вершиной. Видимая издалека, она служила навигационным знаком мореходам талассократии. Это геральдический символ Атлантиды!

Исполненный в мажорном темпе финал, безусловно, удался. Ублаготворив безмолвной паузой незримо витавших духов, братья принялись поздравлять своего грандмэтра с блестящим открытием. Поступило предложение ввести трезубец в клубную эмблему, но обсуждение отложили до следующей встречи.

— Симпозиум окончен, — объявил председатель после троекратного удара. — Идите с миром.

Климовицкий вышел вместе со всеми, но никто с ним не заговорил, не попрощался, не предложил подвезти. Один лишь Блекмен, похлопав по плечу, равнодушно бросил:

— Увидимся.