Я дрался на штурмовике. Обе книги одним томом - Артем Драбкин

На второй день тоже я искал подводные лодки. Нашел, но побоялся зацепиться за воду, не успел ракеты сбросить и бомбы. Опять упустил.

Встречались нам и «удильщики» – истребители с фарами.

Сергей Мишин первым обнаружил, как красиво взрывается реактивный снаряд, когда ночью попадает в корабль. Фейерверк, огненные трассы такие красивые. А потом у меня тоже были такие пару случаев. Главная задача – не дать морякам, что охраняли минную позицию, спать. Но наступает день, и наша эскадрилья так же летает на задания, как и две другие. Прошло достаточное количество дней. Летчики-то еще спали, а техники готовили самолеты на ночные полеты и на дневные, никакого перерыва им не было, они не спали. Третьяков мне сказал:

– Это катастрофа…

И пошел в штаб. Доложил.

– Ночью в армейской авиации летали?

– Не надо было. Не было нужды. Опыт применения штурмовиков ночью очень небольшой. На Черном море, по приказу высшего командования, надо было бомбить летное поле и штурмовать аэродром Туапсе. Подготовили летчиков с двух полков. Несколько летчиков сделали два полета, и все.

Рассказывал мне про это Борис Михайлович Морозов, командир эскадрильи с 8-го гвардейского полка Черноморской авиации. Он летал туда.

Еще случай описал в книге «В военном воздухе суровом» Герой Советского Союза Емельяненко Василий Борисович. Штурман 7-го гвардейского полка, армейского, не морского, захотел полетать ночью. Взлетел, кружился, кружился, кружился, кружился и, наконец, сел и говорит:

– Ребята, невозможно сесть. Потому что ослепляют выхлопы мотора.

На этом все. Единственная эскадрилья, которая сделала около сорока вылетов боевых и около восьмидесяти и больше вылетов учебных, – это наша.

– Вы говорите, что первая эскадрилья совершила восемьдесят учебных ночных вылетов и сорок боевых?

– Примерно восемьдесят, не меньше, потому что надо же провозить, показывать, как садиться. И не раз…

– И лично у вас более двенадцати ночных вылетов?

– У меня ночью боевых вылетов двенадцать. А у Семишина тринадцать. У других ребят чуть поменьше. Там были такие летчики очень опытные, старше меня на девять лет, Симихин, Урывин, Харламов – это был рекордсмен по высотным прыжкам ночью с самолетов… Поповский, командир звена. В последнем вылете мы с двух сторон атаковали ночью группу кораблей. Мы прилетаем, о том, что чуть не столкнулись, честно доложили. Нам говорят:

– Командующий запретил ночные полеты, в это время в другом полку тренировались летать ночью, один летчик врезался в щит, потому что при учебном полете ослепил себя стрельбой из пушек.

Так ночная эскадрилья кончилась. Командующий, Самохин Михаил Иванович, закрыл ночные полеты. А у меня уже были все бумаги, чтобы вмонтировать в самолеты авиагоризонт. Мы были готовы не только получать авиагоризонты, уже был договор со штурманом дивизии полковником Клоковым, что нам дадут светящуюся бомбу на парашюте. Один бросит на парашюте бомбу, она висит в воздухе и освещает. А мы со стороны темной должны их атаковать. Были такие планы большие. Но приказ есть приказ. И все прекратилось.

– Вот фотография. Аэродром Кёрстово, 1944 год, командиру 12-го ИАП Волочневу вручают правительственную награду.

Вообще-то его не Волочнев называли, а Волочнев Валентин Васильевич. Не знаю, что про него и сказать. Я знаю, что он прибыл на фронт не в начале войны. В первом вылете «присел»… Ребята, кто уже повоевал, рассказывали, что после первого своего вылета он рассказывал свои впечатления так:

– Одни кресты кругом, наших не видно, кругом одни кресты…

– Поговорим о летчиках. Романов был командиром эскадрильи?

– Не просто командир эскадрильи. Старший лейтенант Романов командовал эскадрильей штурмовиков 7-го гвардейского полка на острове Сейскар. Остров этот узкий и маленький. С аэродрома истребители кое-как взлетали, а для штурмовиков он был маловат, хотя полосу удлинили. Трудно было удержаться на таком аэродроме, чтобы не выкатиться. Про это сочинили песню на мотив песни из кинофильма «Заключенные», или «Аристократы». Был такой фильм то ли до войны, то ли во время… Там девушка-наркоманка поет, как она погубила свою жизнь, что «кокаином серебряной пылью, все дороги пути замело». Наркотой.

Эту песню, сочиненную летчиками, я помню:

Порулили на старт самолеты,Дан приказ им в Сескар улетать,Надоели мне эти полеты,Ах, по век бы вас не видать…Перебиты, поломаны крылья,Дикой болью всю душу свело,А в кустах белоснежною пылью,Две кабины совсем занесло…

При странных обстоятельствах погиб мой командир звена старший лейтенант Юшкевич, ленинградец. Он взлетел, взлетел он со странным стрелком из другого полка. Зачем, почему непонятно. Не то штрафник… Они взлетели, и что-то случилось с мотором, и Юшкевич сел рядом с островом. Там, где взлетел, там и сел самолет в воду. Там мелко было, и кабина, и верхняя часть хвоста самолета видны были. Никто из самолета не выскочил. Ни летчик, ни этот стрелок, который был лейтенант с орденом Боевого Красного Знамени. У этого лейтенанта в задней кабине, когда его обнаружили, оказалась пуля в голове. Похоже, что он застрелился… Что за трагедия, так и непонятно[29].

Возможно, трагедия с Юшкевичем началась раньше. Он промазал на линии фронта и высыпал зажигательные ампулы по нашей линии фронта. Несколько солдат пострадали от этой зажигательной смеси. Это он переживал…

– Столярский…

– Кирилл, он же Икар, Столярский мне лично рассказывал, поскольку я одно время был у него заместителем эскадрильи, на реактивных истребителях.

Они зимой, на 1944 год, точно дату не скажу, перехватили бомбовозы. Немцы послали бомбардировщики, наши радиолокаторы засекли их, и истребители вылетели навстречу и встретили немецкие бомбардировщики на занятой немцами территории. Начали атаковать, бой воздушный был с немецкими истребителями, и Кирилла подбили, подстрелили еще Вальку Поскрякова. Но Валька Поскряков по льду ушел…

Они воевали над Чудским озером, примерно где было Ледовое побоище, где Александр Невский разгромил псов-рыцарей. Над этим местом бой был. Я тоже над этим местом летал потом. Даже под водой видел этот Вороний камень, с которого, говорят, Александр Невский наблюдал за боем…

Кирилл Столярский совершил вынужденную посадку. Где он находится, непонятно. До берега дошел. Идет по лесу, кто-то кричит на немецком:

– Хенде хох!

Кирилл говорит, я, мол, схватился за пистолет, а оттуда другой голос раздается: