От Кибирова до Пушкина - Александр Лавров

Но, как это нам с Вами (старым скептикам!) ни покажется смешно, мы начали историческое дело. И если в самом начале пути мы начинаем расходиться из-за эмоциональных пустяков, то мы не стоим этого дела и грош нам цена при всех наших литературных достоинствах.[1241]

Под определением «эмоциональные пустяки» скрывались весьма серьезные мировоззренческие и межличностные конфликты между В. Максимовым и М. В. Розановой. В том же письме от 20.07.1975 редактор «Континента» подчеркивал:

При всем моем высоком уважении к Марии Васильевне я не могу допустить, чтобы какой-либо из сотрудников журнала мог навязывать последнему свою волю. Если Вы внимательно проанализируете все конфликты внутри «Континента» за этот год, Вы неминуемо придете к выводу, что все они вытекают из химер, которые то и дело возникают в слишком эмоциональном воображении Вашей жены.[1242]

Отвечая В. Максимову, А. Синявский писал 21.07.1975: «Дорогой Владимир Емельянович! Был очень рад и даже счастлив получить от Вас такой скорый и добрый ответ. У меня, знаете, словно камень с души упал. Свобода! Наконец-то я просто автор и просто человек. И в этих качествах всегда и „Континенту“, и Вам персонально — друг». Далее А. Синявский выражал надежду «сберечь в личной сфере тот добрый контакт, который наметился», поскольку «с выходом из редколлегии страсти поутихнут, — всё примет более спокойный, бытовой оборот, и все эти странности улягутся». Заканчивая письмо, А. Синявский подчеркивал: «Вы могли уловить, что (перехожу на слог жены) — „мы Вас любим“. Наверное, такое не так часто бывает. Так что, вероятно, на этой (вне редколлегии) — человеческой, писательской скамеечке мы еще сойдемся и посидим»[1243].

Увы, внешне спокойная, почти дружеская переписка стала началом конца. Супруги Синявские с «Континентом» больше не сотрудничали, статью «Театр Галича», прочитанную и одобренную В. Максимовым, А. Синявский-Терц отдал для публикации В. Перельману в журнал «Время и мы» (№ 14, 1976). С 1978 года Синявские начали издавать в Париже свой частный журнал «публицистики, критики, полемики» — «Синтаксис». На долгие годы вперед конфликт между «Континентом» и «Синтаксисом» стал основой раскола третьей русской эмиграции на два непримиримых лагеря: консервативно-почвеннический и либерально-демократический (при всей условности и приблизительности этих определений).

Много лет спустя, в 1986 году, в «двойном интервью» Джону Глэду (на вопросы отвечали сначала супруги Синявские, а затем Владимир Максимов) редактор «Континента» пояснял суть конфликта с Синявскими несколько упрощенно:

Уверяю вас, никаких идеологических расхождений нет. Это я вам говорю совершенно серьезно. Под этим — просто интересы московской коммунальной кухни. Ведь он же мне предлагал — мне и Некрасову, — что редактором журнала должна стать его жена. Я говорю, ну, может быть, он нам тещу предложит, сына своего предложит.[1244]

В этом подробном разговоре упоминался один исключительно важный эпизод, весьма послуживший взаимному ожесточению сторон. В 1979 году в № 19 «Континента» была опубликована довольно резкая по тону «Сага о носорогах» В. Максимова, направленная против леваческих настроений западной либеральной интеллигенции, против заигрывания европейских политиков с коммунистическими режимами. Когда публикация «Саги» еще только началась (параллельно в «Новом русском слове» и в «Русской мысли»), М. В. Розанова прислала В. Максимову записку следующего содержания:

Владимир Емельянович, боюсь, что недопустимым тоном своей «Саги о носорогах» вы перебрали по очкам. Мне кажется, что пришла пора отступать. Осмелюсь рекомендовать следующий порядок действий: 1. Публично извиниться. 2. Остановить печатание отрывков в «Русской мысли» и 3. Воздержаться от публикации этого сочинения в «Континенте» № 19.

P. S. Простите, но копию этой записки отправляю в «Русскую мысль».[1245]

В беседе с Дж. Глэдом В. Максимов так комментировал суть ультиматума М. В. Розановой:

Это подлинный голос наших плюралистов — широких демократов. Они уже заранее определяют, что я могу печатать. Они не понимают, что писать такие письма просто неприлично. Даже если ты не согласен — выступи. Скажи, с чем ты не согласен. Но давать мне указания, причем на полужаргоне? Что за карточный жаргон: «по очкам»? Что это за наглость?

Причем это не просто еще писатель, а жена писателя (подчеркивал В. Максимов. — Е. С.). Это за пределами допустимого. Есть, знаете, люди, сами себя разоблачают, свою меру терпимости. Между прочим, все западные рецензии о «Саге» были не просто положительными, а хвалебными. И только наши эмигранты оказались святее Папы. Они знают, что нужно делать в демократическом обществе. Что нужно писать, что — публиковать. Я ей ответил спокойно. Все обязательно напечатаю. Так что уж извините…[1246]

Редактор «Континента» не только полностью опубликовал «Сагу о носорогах», но и обнародовал «вместо эпилога» текст записки М. Розановой. Год спустя В. Максимов издал «Сагу о Саге» — собрание критических откликов западной и эмигрантской прессы на свое самое острое публицистическое произведение.

Необходимо подчеркнуть, что в «Континенте» довольно редко встречались аналитические материалы и статьи, впрямую направленные против «Синтаксиса» и его создателей. Полемика по конкретным поводам общественно-литературной жизни русской эмиграции, а также прозрачные намеки на сотрудничество супругов Синявских с КГБ (одна из навязчивых идей В. Максимова) содержались в «Колонках редактора» и разделе «Наша почта». Редакторы «Синтаксиса», напротив, предпринимали целенаправленные и постоянные усилия по дискредитации «Континента» как «партийного» издания и В. Максимова как его главного редактора (близкого по убеждениям А. Солженицыну).

В 1979 году Андрей Синявский, отвечая на вопрос «Русской мысли», чем было вызвано создание «Синтаксиса», пояснял:

Ощущением невозможности выразить какие-то идеи, мысли, стили в рамках современной эмигрантской периодики. Мы столкнулись с каким-то подобием цензуры — конечно, не в советских масштабах, но тем не менее — с цензурой: о том-то нельзя писать или надо писать не так. Столкнулись с некоторой своего рода партийностью. И вот захотелось создать скромный журнал, ставящий задачу дополнения других журналов. Само название «Синтаксис» возникло по аналогии с первым самиздатским журналом в России, с журналом «Синтаксис» А. Гинзбурга. В названии журнала есть и другая идея: слово «синтаксис» означает «связь в предложении». Это тоже единство — единство непринужденной, свободной речи, будь то обыкновенная человеческая или поэтическая речь. Я воспринимаю это как возможность одной ветке расти в одну сторону, а другой — в другую, но тем не менее — при общем, синтаксическом стволе русской культуры. Было ощущение еще одного пробела — чисто жанрового, в области критики, эссеистики, публицистики — публицистики не в виде пламенных воззваний и атакующих статей, а размышляющей публицистики. Оказалось, что помимо меня ряд авторов не могут уложиться в рамки современной эмигрантской периодики.[1247]

Действительно, у «Синтаксиса» — журнала «публицистики, критики, полемики» — довольно быстро сложился устойчивый круг авторов, куда вошли А. Есенин-Вольпин, З. Зиник, Л. Копелев, П. Литвинов, Б. Шрагин, А. Жолковский, И. Ефимов, Г. Померанц (продолжавший жить в СССР), А. Янов, Е. Эткинд и другие представители либерально-демократической интеллигенции. Подчеркнем, что Е. Эткинд, поначалу сотрудничавший с «Континентом» («„Человеческая комедия“ Александра Галича» — 1975, № 3; «Наши присяжные» — 1976, № 1), затем резко разошелся с В. Максимовым и стал постоянным автором журналов «Синтаксис», «Время и мы». В № 5 (1979) «Синтаксиса» была напечатана чрезвычайно резкая по тону статья Е. Эткинда «Наука ненависти», посвященная «Саге о носорогах» и личным качествам В. Максимова. Подчеркивая, что это произведение «прежде всего очень слабо литературно», Е. Эткинд писал: «Ни В. Максимову, ни журналу „Континент“, ни делу защиты прав человека не угрожают стада носорогов. Угрожает взаимная ненависть, которая поднимет первую эмиграцию на третью, третью на вторую, православных на евреев, правых на левых, молодых на старых, французов на русских, Восток на Запад… Зерна всех ненавистей содержатся в „Саге о носорогах“»[1248]. Отметим попутно, что в № 5 «Синтаксиса» содержались еще два сугубо отрицательных отзыва о «Саге»: статья Б. Шрагина «Синдром нормального человека» и письмо Л. Копелева «Советский литератор на Диком Западе», присланное им из Москвы.

Годом раньше Лев Копелев опубликовал в № 16 «Континента» литературно-критический очерк «Памяти Александра Галича», однако в дальнейшем с этим журналом не сотрудничал. Поскольку в период эмиграции резко усилились мировоззренческие расхождения между А. Солженицыным и Л. Копелевым, а «Континент», как правило, отстаивал позиции А. Солженицына, то трещина раскола пролегла также между Копелевым и Максимовым. Но подлинной причиной личного конфликта между ними стал, на наш взгляд, именно уничтожающий отзыв Л. Копелева о «Саге», которого В. Максимов уже не смог ни забыть, ни простить. Начисто отрицая художественные достоинства данного текста, сравнивая литературный стиль и уровень полемики «Саги» с фельетонами Д. Заславского, статьями Вс. Кочетова и Н. Грибачева, Л. Копелев писал: