Число и культура - А. Степанов

Наш подход перекликается с ясперсовской констатацией наличия "неисторического в истории", т.е. регулярно повторяющейся каузальности [404, c. 242], и в чем-то подражает досайентистским спекуляциям – с той разницей, что от эмпирической основы он не отказывается. Во-первых, эмпирической базой служит элементарно-математическая образованность современного социума, во-вторых, так или иначе верифицируемыми оказываются и выводы. М.-Л. фон Франц указывала, что если нечто забывается на продолжительное время, то возвращается оно уже в измененном виде – более развитом или, напротив, регрессировавшем [349, c. 280]. Логико-числовой метод был надолго забыт репрезентативной наукой, но за этот латентный период он подвергся прогрессу, а не регрессу, т.к. его значение вместе с переходом ко всеобщему образованию и технологической эре лишь возросло (математический формализм относят к одной из разновидностей техники, технологии). Другой вопрос, что наука не всегда хочет признаваться в слишком элементарном происхождении своих центральных положений и в духе собственных ценностей предпочитает утверждать, что, скажем, деление на каменный-бронзовый-железный века обязано обстоятельному анализу обширного исторического материала. Аналогичную позу принимает и антипод науки, мистика, полагающая, например, свое учение о третьем царстве плодом боговдохновенных прозрений, но никак не тривиальным (вдобавок условным) рациональным соображением. Любая из отраслей знаний, базирующаяся на дистинктивной (различительной) функции, тем самым апеллирует к силе числа. Если при этом не наблюдается отказа от здравого смысла, простейшей логики, подведомственность числовым закономерностям гарантирована. В частности, трудно не согласиться с замечанием В.Б.Иорданского, что с древности "общественная мысль стала подчинять числовым моделям композицию вообще едва ли не всех своих творений. Во всяком случае, в архитектурных произведениях, в поэзии и сказках, в музыке и танцах, как правило, легко выявляется числовая основа их структуры, их внутреннего ритма" [141, c. 42].

Из характера предложенного метода вытекает и такая частная деталь. Если современная политология, социология, культурология всякий раз считают удачей открытие каких-то ранее неизвестных фактов и свойств своего объекта, а новые факты – основа новых выводов (установка на новизну), то наша установка прямо противоположна. Для выводов нам требуются не просто известные, а общеизвестные факты, трюизмы – по крайней мере для круга причастных заинтересованных лиц. Так, занимаясь политическими структурами, мы апеллировали к фактам, которые знакомы и подростку, которыми усеяны школьные курсы, романы и потоки масс-медиа. Коль социум современной эпохи является массовым, коль политика не обходится без сознания масс, материалом формообразования служит их достояние, т.е. общеизвестное. Чем близки русский и украинец, немец и австриец и что каждую из этих пар отличает от казаха или француза, средний человек уверен, что знает. Эти знания и эта уверенность представляются более непреходящими и важными, чем очередная журналистская сенсация или новейшая научная информация об очередном шаге Кремля или рейхстага, выкладки рафинированных аналитиков. Мы работаем, повторим, внутри главной, 80%-ной доли реальности, а она подвержена крайне медленным изменениям и к тому же представляет собой самосогласованную рациональную систему. При этом систему предельно простую, ибо примитивность – атрибут сознания масс, в конечном итоге и масс-медиа. Роль исследователя в таком случае заключается в наведении элементарного порядка, в систематизации того, что все знают и без него. Трудно назвать новостью выявляемые числовые структуры – подспудно они прекрасно известны, ведь во всякой науке, культуре и обществе существуют не только явно высказываемые положения, но и подразумеваемые. Говорить о последних необходимо, ибо в охоте за новизной, в искусственных построениях политики и ученые порой забывают о непреложно-простом, сами того не ведая покушаются на негласные устои существующего социума, его идентичность и тем самым увеличивают издержки развития.(3) Помнить о рамках возможного, об инвариантах нелишне.

Упоминание об инвариантах заставляет вновь вернуться к привычкам, т.к. ряд элементарно-математических понятий и действий, несомненно, попадают в круг таковых. Привычка зачастую заменяет собой понимание, как узнавание (знакомого) заменяет знание. В ходе многократного повторения арифметических представлений и их эвфемизмов они обрастают живыми ассоциациями и приносят заметное удовлетворение: нас понимают и принимают. Акт подражания исключительно важен в социо-культурных процессах. В рамках традиционного, донаучного (т.е. до Древней Греции, а потом до Ренессанса) знания не требовалось доказательств – было достаточно сослаться на авторитет реального или мифологического Учителя. Этот момент не исчез и в жизни современного социума: мы пользуемся, скажем, некоей идеологемой только потому, что слышали ее по TV и в этом с нами солидарен сосед. Но сказанное не снимает вопроса, почему одна идеологема подхватывается, овладевает умами и сердцами, а другая отторгается и угасает. Мы выделяем в этом явлении рациональное измерение, наличие или отсутствие логического стержня, т.е. выясняем, подтверждает или, напротив, опровергает идеологема саму себя. Хотя не следует сбрасывать со счетов и эмпатический, суггестивный аспект: ведь мы имеем дело не столько с доказательностью, обоснованностью, сколько с убеждениями, обязанными, в частности, количеству "рекламных" повторов. Как бы там ни было, в Новейшее время принято полагаться на собственный разум, реагировать на критику, и явные логические противоречия по существу приговаривают общественные концепты к скорому разрушению. Несмотря на прогрессивность современного социума, на быстроту перемен, он опирается на более глубокий, более незыблемый, чем прежде, фундамент – элементарное рациональное, имеющее дочеловеческие корни.(4) "Омассовление", демократизация, рост коммуникаций придают этому феномену тотальный характер: мы заражаем друг друга простейшими истинами поверх и помимо государственных, социальных, дисциплинарных границ, чем проще – тем безусловней, тогда как истины сложные большей частью не переступают порога кафедр и специализированных конференций. На этаж выше осуществляются вариации, например, солидарные переходы от М = 3 к М = 4 или обратно, однако и они зиждутся на той же почве. "Привычка – вторая натура", и мы строим "вторую природу" – культуру, общество – согласно врожденной и благоприобретенной привычке к простейшей рациональности. Соответствующие идеи давно овладели массами, превратившись тем самым в материальный фактор; каждый существенный акт идентификации и самоидентификации осуществляется в названных рамках, придавая числу экзистенциальную силу. Даже новое изобретается на той же интеллектуальной и имагинативной платформе. Кто или что в состоянии изменить подобную ситуацию и способны ли радикально повлиять на нее самые свежие новости? Другой вопрос, что коллективному бесознательному зачастую не сразу удается подняться до последовательного даже самого элементарного рационального уровня, и тогда ему приходится искать решения имплицитных (представленных в разделе 1.2) уравнений путем более или менее случайных аналогий, проб и ошибок (чему соответствует упомянутая бессознательность – как самих уравнений, так и процесса их решения), проходя через череду в конечном счете неприемлемых положений, например политических. Впрочем, и в самой математике метод итераций (последовательных приближений) признан одним из законных, в любом случае главный критерий – логическая оправданность конечного результата, чтобы концы сходились с концами.

Выше упоминался факт теоретической нагруженности впечатлений, с ударением на "теоретическую нагруженность", но справедлива и инверсная акцентировка: с учетом "переживания истины" сами коллективные эмоции текут по давно проложенным теоретическим знанием руслам. Когда приходит время, чтобы общество изменило свою структуру, возникает настоящая психическая эпидемия, и в самых разных областях культуры и социальной организации практически синхронно формируются одни и те же паттерны (см. выше: в литературе, физике, политике, истории, философии"). Когда упоминают, например, новые страхи, обычно обращают внимание на их техногенность и техноморфность: страх ядерной войны, экологической катастрофы, НЛО, СПИДа, – то же относится и к коллективным утопиям: всеобщее благополучие, которое сулит технический прогресс. Но с неменьшим основанием можно отметить преломление даже иррационального сквозь призму образования и, не в последнюю очередь, элементарной математики. Число организует жизнь общества изнутри, посредством сознания и эмоций его членов (для более тщательного обоснования стоило бы, вероятно, взять утверждение Т.Адорно: "У общественного целого нет собственной жизни поверх жизни составных частей, из которых оно само состоит" [417, S. 599]). Критичность современного человека препятствует долговременной реализации вариантов, кричаще противоречащих простейшей логике.