Гений Одного Дня - Алиса Плис

 - Да, - вздохнул Николас, выслушивая эту исповедь. – В нашем мире деньги куда важнее человека. Главное преуспеть. Неважно, что ты теряешь этим жизнь.

 - Вот именно! – загорелся Гай. – Люди теряют жизнь на поприще денег, а нас учат ими ещё восхищаться. Мы должны идти все по стопам людей, которые становятся просто животными. Одно дело рабочие – их вынуждает судьба переменить привычный уклад жизни, заставляет опуститься до первобытного состояния. Для меня до сих загадка – как я сам не спился и не испортился в этом мире, где столько соблазнов. Многие давно уже забили на эту жизнь, ибо она их кинула в такие дали, где жизнь для них, как безделушка в доме и не приносит никакой радости. Наверное, так правильно, как думаешь?

 Серб согласно кивнул, чувствуя себя как-то не по себе при всех этих разговорах. Гай глядел вперёд глазами, повидавшими жизнь, но как далёк был этот человек с соломенными волосами от этого мира, полного утёх, и отвергшего его! Назад его уже не примет никто. И ему приходилось жить с этой мыслью в разбитом сердце, молча переживая своё состояние.

 - Это когда-то пройдёт, - заключил Гай весьма устало. – И прежний Гай снова будет работать как чёрт, успевая всем из компании надавать подзатыльников, подсчитывая доходы, провёртывая свои хитроумные аферы в маленьком часовом магазине, и потихоньку будет продолжать грызть ножки стульев великих титанов-господ вроде Рокфеллера с Морганом.

 После этого он несколько минут гладил собаку. Вдруг в нём проснулось вдохновение. Он подошёл к окну, и глаза его загорелись одержимостью.

 - Я хочу взлететь в небо! Это так ново и так притягивающее! Всегда всё новое притягивает людей, и я, я тоже хочу затянуться от этого нового занятия! Может, в этом и будет заключаться моё призвание? Кто знает.

 Он вдруг достал гитару, и стал задумчиво набирать на гитаре грустный мотив:

 В наших глазах крики вперёд

 В наших глазах окрики стой

 В наших глазах рождение дня

 И смерть огня.

 В наших глазах звёздная ночь

 В наших глазах потерянный ра-ай![2]

 Он резко прервал свою песню, взглянул куда-то в сторону и поспешил немного переключить тему, затянув совсем другую по мотиву и смыслу песню, но тоже подходившую его настроению:

 В небе над нами горит звезда-а!

 Нету кроме неё, кому нам помочь.

 В тёмную-тёмную лу-унную ночь!

 Продолжает съедать меня тоска,

 Верная подруга моя-а![3]

 После этого он отложил в сторону свою гитару, и глаза его метали молнии.

 - Уйди! Оставь меня. Я хочу побыть один. Разве ты что-то понимаешь в этой жизни? – он горько усмехнулся. – Вон!

 И Николас поспешил исчезнуть, изумляясь перемене в характере своего друга и соседа. Гаю могло помочь только время…

 В конце концов, наконец, для Гая произошло то, что окончательно испугало его, и заставило посмотреть на себя с другой стороны, с которой на него обычно смотрели все остальные люди из его окружения.

 В этот день он сидел на лавочке, наклонив голову. И его лица совсем не было видно, сидел он в своей привычной для себя одежде: штанах, уже помятых и кое-где износившихся, рубашке, давно нестиранной, и выглядевшей на деревенский лад, жилетке и кепке, тоже видевших время. Он сидел так долго, погружённый в свои невесёлые думы о туманном будущем…

 В этот миг подошёл жандарм.

 Гай, которого чутьё приучило к тому, чтобы страшиться и опасаться этих людей в форме, резко насторожился и обмер. Хотя он и знал, что ничего не совершил преступного, чутьё настроило инстинкт самосохранения, и теперь они вдвоём убеждали разум что-то предпринять, например, сбежать.

 - Ваши документы?

 - Мои документы.

 - Так дайте их мне.

 - Чтобы что-то взять, надо сначала что-то отдать.

 - Так я вам не продавец, чтобы что-то давать.

 - Так я вам не покупатель, чтобы это что-то брать! – Гай так и не поднял голову.

 - Вы больной?

 - А вы что, доктор?

 Это окончательно вывело из себя жандарма, и он решил во чтобы то ни стало подчинить себе этого прохиндея на лавочке, явно смахивающего на мафиози. Он присел на лавочку и поспешил продолжить разговор:

 - Какая хорошая погода.

 - Прекрасная погода!

 - А документы есть?

 - Прекрасные документы!

 - Так есть?

 - Так не про вашу честь! – Гай опять вошёл в свой репертуар.

 - Вы нигилист?

 - А вы домогающийся до людей? – он всё же поднял голову. Ему уже надоел этот разговор, особенно после того, как он взглянул на часы. – Извините, вы отняли моё драгоценное время.

 - Но участок…

 - Но время…

 И всё же Гай достал свои документы, хотя это никакого удовольствия ему не доставило. Жандарм было протянул за ними руки, но Гезенфорд тут же убрал руку. И тоном адвоката, держащего в страхе весь суд, поспешил продолжить темы разговора:

 - Сначала я должен убедиться, что вы не примете как взятку мой паспорт. Разве могу я дать первому попавшемуся человеку свой паспорт? А, хотя берите, мне уже терять нечего…

 Жандарм наконец добился того, что хотел. Открыв паспорт на первых страницах, он подозрительно прищурился, сравнивая лицо Гая с фотографией в паспорте. Лицо его выразило злорадную усмешку, словно бы он раскрыл преступление века. Гезенфорд остался абсолютно равнодушен ко всему происходящему вокруг него.

 - Это не ваш паспорт, - заметил жандарм.

 - Да, ведь это паспорт Гая Гезенфорда. А он немой. Он абсолютно слеп, представляете? Ну, хорошо. А если так? – и он выдавил на своём кислом лице улыбку. Но она смотрелась на его лице весьма скромно и теперь уже не подходила его нынешнему образу жизни.

 - Вас пугает прошлое? – спросил вдруг жандарм.

 - Меня пугает настоящее, - вздохнул Гай. – И будущее.

 - Извините, я ошибся, - он вручил паспорт обратно в руки валлийца и поспешил уйти.

 Гай так и остался стоять с прижатым к груди паспортом, где на фотографии продолжал красоваться парень с молодым лицом, у которого глаза были ещё полны Больших Надежд. Этот парень ещё не ведал жизни в полной мере, и у него всё ещё было впереди. Гай словно бы что-то вспомнил и побрёл вперёд. Солнце ярко очерчивало силуэт забитого, усталого человека, которому жизнь круто насадила и загнала в тупик, из которого приходилось обороняться.

 «Лучшая рифма к слову работать – «не надо», - так решил Николас, когда раздумывал над своим сложившимся положением. – Но работать надо». Средств к существованию явно не хватало на дальнейшее образование, а мать итак обременена долгами после смерти отца и сама едва сводила концы с концами. Что в такой ситуации оставалось делать? Бросить учиться и пойти работать – иного выхода не дано, если хочешь выжить в этом капиталистическом мире с его страшными и жестокими законами, призывающими к равенству, и его же, равенство, разрушавшие.

 Так или иначе, но третий курс был последним для Николаса в Карловом Университете. Надо было работать. И эта потребность в деньгах закрыла все великие помыслы и заставила бросить все проекты, чтобы пойти заработать себе на хлеб и не просить милостыни. Работа на Вингерфельдта огромного дохода не приносила, всего восемнадцать долларов, сумма весьма скромная для той работы, что он вынужден был проходить.

 Мало того, в связи с тем, что ему требовалось заработать денег, он посвящал всё своё время – работе, а не учёбе! Экзамены поставили свою точку в споре, когда Николас с треском провалился по всем. Впрочем, его это не сильно пугало. Нужны были деньги. А образование он сам себе сделает…

 Николас как-то заикался о прибавке зарплаты, выставляя своё совсем уж нищенское положение, но это привело Вингерфельдта и его «министра финансов» к яростному гневу. А Витус даже закричал гневно: «Да я за эти восемнадцать долларов найду полным-полно таких людей, как Фарейда в лесу! И которые не будут требовать денег за свой нечестный труд!!!»

 Так разрушилась ещё одна Большая Надежда Николаса. Он забросил свои эксперименты и решил попытаться усидеть на двух стульях. Для этого он стал искать работу, любую работу во всех концах Австро-Венгрии. Так, в Мариборе ему предложили подрабатывать учителем, а сам дядя Алекс с радостью перевёл его туда, ибо в этом городишке так же был один из филиалов компании, где Николас мог продолжить свою деятельность.

 Работа учителя была Николасу не по плечу, но делать было нечего – кушать очень хотелось. Первое время было очень тяжело – он жил впроголодь, и с этими горящими от голода глазами он преподавал математику рабочим. Да, именно рабочим в вечерней школе. С утра и весь день эти люди пахали на своих работах и фабриках за жалкие гроши, а вечером ещё и шли в школу, чтобы выучиться на какую-нибудь профессию, которая позволила бы подняться выше своего низкого сословия.

 Николас много уставал, преподавая в этой школе. Впрочем, уставали и ученики, жизненный опыт которых гораздо превосходил его собственный. Но этого одержимому сербу, как всегда, казалось мало, и он решил продолжать и здесь свою старую наболевшую идею. Ему грозило переутомление. Он работал на пределе своих сил и возможностей, стараясь как можно больше вырвать драгоценных минут у сна, и тем самым сократил свой сон до целых четырёх часов. Это сказывалось на нём в полной мере.