Антология Сатиры и Юмора России ХХ века - Феликс Кривин

За окном занимался день, день нового погрома. После дежурства, на котором приходилось себя сдерживать, Ходаеву требовалась особенная разрядка.

Боренька появился через три года. Стал собирать Ритины вещи — только ее, и только самые необходимые. Чтоб не подвергать Риту опасности, попросил ее выйти в дверь. Но когда она вышла на улицу, его уже взяли.

На этот раз он вернулся через пять лет, на следующий — через восемь. Его считали закоренелым рецидивистом, хотя он лазил только в одно окно — в окно любимой женщины.

Между тем жизнь с Ходаевым превращалась для Риты в один сплошной погром. Она бы давно ушла от мужа, но боялась, что Боренька ее не найдет: город большой, а страна еще больше.

А он спешил отсидеть очередной срок, но отсидеть поскорей никак не получалось.

Он спешил поскорей отсидеть, она спешила поскорей дождаться, и, подгоняемая ими обоими, жизнь летела быстрей и быстрей.

Ходаев первый устал от погромов и ушел от Риты к другой женщине. И теперь Рита могла спокойно ждать Бореньку и об одном лишь беспокоилась: сумеет ли он забраться в окно. Все-таки он был уже не так молод.

Как-то летней ночью ее разбудили странные удары под окном. Как будто что-то там падало, тяжело ударяясь о землю.

Она выглянула из окна и увидела Бореньку. Он лез к ней в окно. Срывался, падал, но упорно лез к ней в окно.

Она протянула ему ключ от двери. Он улыбнулся и покачал головой.

За все эти годы, прошедшие вдали от нее, он так и не научился ходить в двери.

Тургеневские места

Писатель Гарий Цыбуляк живет во Франции. Как Тургенев. И также пишет литературные произведения, которые, правда, пока не печатают. До лучших времен. А лучшие времена во Франции все почему-то не наступают.

Когда он жил у себя на родине, там тоже не наступали лучшие времена. Родина была большая, на нее лучшего не напасешься, но она у Гария была не одна. Родины его были расположены по принципу матрешки: сверху самая большая, на весь Союз, за ней родина поменьше, на республику, затем на город, на улицу, на дом, а в самой середке — он, Гарий Цыбуляк, самая родная, самая любимая родина.

Так уже исторически сложилось, что в большой родине было сосредоточено все плохое, поэтому Гарий боролся за независимость родины той, что поменьше, от самой большой. Но когда удалось отделить меньшую родину от большей, оказалось, что все плохое никуда не делось, его даже стало больше, потому что оно сконцентрировалось на меньшей территории.

Тогда Гарий стал бороться за независимость еще меньшей родины от сравнительно большой. Но плохое опять никуда не делось, а сгустилось еще на меньшей территории.

Так доборолся Цыбуляк до самой маленькой матрешки и, спасая ее, уехал во Францию. В тургеневские места. Хотя можно их назвать и гоголевскими местами. Русская литература всегда частично писалась во Франции, так почему бы здесь не появиться и цыбуляковским местам?

Живя в Париже, Гарий часто прогуливался по рю де Ришелье, которая чем-то ему напоминала его родную улицу Ришельевскую. И однажды, прогуливаясь, он встретил Толика с Малой Арнаутской, который метался по французской столице, ища, где бы тут преподавать физику.

Толик был учитель физики, один из лучших в Одессе. Но быть лучшим в Одессе его не устроило. И вот он в Париже. Ампер, Кулон, Гей-Люссак. Супруги Кюри, супруги Жолио-Кюри. Этот город трудно удивить хорошими физиками.

— Гарик, — сказал Толик с Малой Арнаутской, где он тоже в свое время боролся за независимость, — ты знаешь, Гарик, независимость и зависимость — это два полюса одного магнита. Сколько ни дели на части магнит, в нем невозможно отделить положительный полюс от отрицательного. Точно так же и в жизни: положительное нельзя выделить в чистом виде.

Они стояли на рю де Ришелье, тоже, в сущности, улице Ришельевской, которую, однако, никогда не переименовывали в улицу Ленина, поэтому на ней было приятно стоять. Но и немного грустно. Потому что с той переименованной улицей была связана вся их жизнь, а с этой ничего не было связано.

Связано — это зависимость, не связано — независимость, и в целом они составляют магнит. Но почему-то так получается, что этот магнит тянет тебя в Париж, когда ты стоишь в Одессе на улице Ришельевской, и начинает тянуть в Одессу, едва ты перемещаешься на рю де Ришелье.

Граждане

Полководцы

Карл Великий был сын Пипина Короткого. Легко быть великим, имея такого отца.

Много побед одержал великий Пирр, но в историю вошла только одна пиррова победа.

Пришел. Увидел. Победил. Еще раз посмотрел. Ушел обратно.

Жребий был брошен вместе со всеми доспехами при попытке обратно перейти Рубикон.

Карла Великого даже смерть не могла уложить в постель, и его похоронили сидящим на троне, в полном воинском облачении и с мечом в руке.

Битвы за свои убеждения никогда не бывают столь кровавы, как битвы за свои заблуждения.

«От великого до смешного — один шаг», — сказал Наполеон и все-таки не сделал этого шага. Но у Наполеона были последователи.

Белый полководец Колчак спас от расстрела красного полководца Котовского. Колчака расстреляли красные. Котовского — тоже красные. Потому что на красный цвет товарищей нет, хотя все называют друг друга товарищами.

Такому полководцу, как Сталин, не нужны были военные действия: он и в мирное время прекрасно шагал по трупам.

Начинается с того, что живые шагают по трупам, а кончается тем, что мертвые шагают по живым.

Жизнь учится у смерти на все закрывать глаза.

С древних времен человечество разделено на тех, кто воюет, и тех, кто воюет.

Там, где чужие жизни идут по дешевке, на собственную возрастает цена.

Умертвить живое, намного легче, чем оживить мертвое. Видимо, между жизнью и смертью туда и назад совершенно разные расстояния.

Армия побеждает, но не сдается. Победителей не судят. А зря.

Политики

Философии, которая учит счастью каждого человека в отдельности, никак не поспеть за политикой, которая учит счастью человечество в целом.

Жизнь на Земле появилась тогда, когда появилась первая клетка.

Не могучие эвкалипты и пальмы, а ползучие стебли и кустарники — вот что делает джунгли непроходимыми.

Высокие ранги — это бумеранги.

Когда человек поднимает одну руку, он отдает только голос, а когда две руки — он отдает все.

Самое страшное в наших гражданах — это уши и глаза, потому что их боится целое государство.

Страх — это тюрьма на самообслуживании, поскольку в ней человек одновременно арестант и тюремщик.

В цивилизованном обществе антисемитизм — нижнее белье, в нецивилизованном — верхняя одежда.

Слово «фашизм» в переводе означает «вязанка хвороста». Поэтому его так легко разжечь.

Если бы люди вели себя, как ангелы, а работали, как черти!

В десятичных дробях самая значительная величина — запятая.

Когда много власти, она начинает мыслить и чувствовать за человека. Когда много денег, они начинают мыслить и чувствовать за человека. И лишь когда нет ни власти, ни денег, человек может мыслить и чувствовать сам.

Не только глухота ведет к немоте, но и немота ведет к глухоте. Умеющие молчать, как правило, умеют не слышать.

Сколько у нас камней преткновения на зарплатах краеугольных камней!

Кто был ничем, тот станет всем, чем угодно.

В семнадцатом году мы обменяли Временное правительство на временные трудности, и с тех пор никак не удается произвести обратный обмен, потому что ни одно правительство не согласно считать себя временным.

Мазохизм — удел великих. Маленькие могут быть только садистами.

Маленькие люди не амбициозней больших. Просто все их амбиции концентрируются на меньшем пространстве.

Наш предок, лишенный власти среди дикой природы, обрел мудрость в качестве компенсации. Поэтому, чем большую мы получаем власть, тем больше мы теряем мудрости.

Чувство юмора — самое легкое из всех чувств и одновременно — самое тяжелое: его невозможно поднять на вершины власти.

В тоталитарном государстве молчание — знак несогласия.