Русский святочный рассказ. Становление жанра - Елена Владимировна Душечкина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Бонжур! — воскликнул он.
И все дети — а за ними и Фриц — захлопали в ладоши, затопали ногами, засмеялись и закричали:
— Бонжур! Бонжур!
Тогда он низко поклонился, но при этом шлепнулся и перевернулся несколько раз вокруг всей арены, строя все время невероятные рожи.
Тут на арену вышел один из служителей во фраке; Бонжур погнался за ним, тот хотел дать ему пощечину, но Бонжур ловко от нее уклонялся, плашмя падая на землю, — тогда и служитель, теряя равновесие, тоже падал. Наконец служителю удалось схватить бедного отбивавшегося клоуна за голову, он принялся колотить его по конусообразной шапочке, а Бонжур преспокойно разгуливал себе взад и вперед, оставив в руках служителя только свой головной убор. Глупый служитель наконец- то заметил, что его провели, и пустился вдогонку за клоуном, которому, между тем, кинули большой резиновый мяч; он головой отбросил его прямо в служителя, тот швырнул его таким же образом обратно; тут еще появились пудель и другой резиновый мяч, и мячи принялись летать взад и вперед между всеми тремя, и Бонжур все время покрикивал «Эй, братец, ну-ка еще!», пока, наконец, оба мяча не полетели прямо в зрителей. Тогда клоун, быстро очутившись во вторых местах, обежал весь цирк; догнав мяч, он опять его отталкивал, спотыкался, подбрасывал его ногой — и мяч опять летел дальше — мимо самого Фрица. Возбуждение среди детей достигло высшей степени: они кричали, визжали и смеялись до упаду.
Бонжур исчез. Опять появились лошади в платьях и в шляпах, точно люди: они ехали в экипаже, и на козлах по-настоящему сидела белая лошадь и правила. Потом лошади показывали разные штуки. Потом вышли еще какие-то люди и проделывали гимнастические упражнения и в конце концов построили целую человеческую пирамиду. Но Фриц больше всего радовался, когда выходил смешной Бонжур и всех дурачил.
Его шутки не всегда проходили ему даром.
Один раз кто-то хотел схватить его за бороду — да у него вовсе и не было бороды. Потом принесли целую кадку мыльной пены и выплеснули ему прямо в лицо.
Няня ликовала: «Ого, сейчас его будут брить!»
Действительно, пришел человек с длинным ножом. Хотя это тоже был клоун, но Фриц его терпеть не мог. Бедный Бонжур увертывался и кричал, а тот ударил его ножом, и вдруг Бонжур остался без головы. Он бегал по цирку и искал свою голову. Все ему помогали, но так ее и не нашли; тогда он лег на землю, потому что теперь его нужно было хоронить. Это было ужасно, и Фриц, да и многие другие дети, расплакались, когда приехали дроги и увезли его. Но другие клоуны и не заметили, что Бонжур соскользнул с дрог и остался лежать на дороге, а когда все скрылись, он встал, потянулся, встряхнулся — и опять был с головой! Ее вовсе не отсекли ножом: просто-напросто он втянул ее в брыжжи своей рубашки.
Вот-то было ликованье. Многие дети кидали ему апельсины, а он играл с ними, точно с мячиками — с девятью штуками зараз; потом он вертелся на одной ноге и корчил смешные гримасы, а другой ногой, которую поднял кверху, вдруг уцепился за трапецию, повис на ней и закачался; он подлетал все выше, выше, выше — и вдруг исчез над головами зрителей.
Потом откуда-то потекла вода, зажглись огни, появились солдаты, забил фонтан; но Фриц уже ничего не видал: у него страшно жгло глаза и пересохло в горле, и он расплакался.
Няня спросила у какого-то господина, который час. «Пять часов», — ответил он. Она перепугалась и заторопилась домой.
Мальчик едва стоял на ногах; когда они очутились на свежем воздухе, у него продолжало все вертеться перед глазами.
На улице было темно, но горело много-много фонарей, и окна магазинов были освещены. Няня дергала его то в ту, то в другую сторону, поднимала его кверху, чтобы ему лучше видны были игрушки. Но Фриц ни о чем не хотел слышать; он только и говорил, что о Бонжуре.
— Ну что, миленький, — спрашивала его няня, — правда ведь хорошо было, не хуже карусели?
— Да, хорошо, очень хорошо. Только как голову отрезали большим ножом — мне совсем не понравилось… И как потом хоронили бедного Бонжура и песком посыпали — фу, гадкие клоуны!
— Фу, гадкие! — соглашалась няня.
Ей самой больше всего понравились красивые молодые солдаты, одетые в новенькую, с иголочки, форму. Но соседка, — у которой еще ребенок так кашлял, — сообщила ей, что это просто женщины так нарядились. С этим няня все еще не могла примириться.
Фриц страшно хотел пить. Она надеялась, что они скоро дойдут до гостиницы. Все встречные, у которых она спрашивала дорогу, говорили, что это всего в десяти минутах ходьбы. Но мальчик расплакался и сказал, что он не может больше идти — в толпе его ужасно толкали; тогда няня попросила городового, чтобы он нанял им извозчика. Была такая невообразимая сутолока, что их чуть не раздавили, но городовой подоспел к ним на помощь… Наконец они приехали в гостиницу.
К счастью, господ еще не было дома.
Фриц дрожал от озноба, когда его уложили в постель; он выпил залпом два стакана молока и сейчас же крепко заснул.
Отец и мать Фрица вернулись около семи часов, нагруженные картонками и пакетами, которые они немедленно уложили в сундук.
— Ему без нас здесь не было страшно? — озабоченно спросила молодая мать.
— Да с чего же это ему страшиться-то. Он был такой паинька, барыня.
Фриц торжественно обещал, что он ни одним словом не проболтается родителям о поездке. Ночью няня ужасно перепугалась: Фриц говорил во сне, как-то странно, сильно кашлял, и ему, по-видимому, было очень тяжело дышать.
Дверь в соседнюю комнату, где спали отец и мать Фрица, была приотворена. Няня босиком подкралась к двери и хотела ее закрыть, чтобы господа не слыхали, что Фриц говорит во сне.
Но госпожа Валлентин уже шла к ней навстречу.
— Что с ним? — испуганно спросила мать.
У няни сердце еще сильнее забилось.
— Он, наверное, выпил слишком много молока: он все просил еще да еще.
Отец тоже проснулся. Зажгли свечку. Анна принесла термометр, и все трое окружили громадную кровать, в которой крошечное красное личико ребенка совсем терялось.
Родители с волненьем следили за термометром. Когда ртуть
