Я пытаюсь восстановить черты. О Бабеле – и не только о нем - Антонина Пирожкова

Был маленький частный базарчик, куда выходили торговать местные женщины, но выбор был очень скромный, в основном фрукты: виноград, инжир и шелковица. У женщины на нашей улице, имевшей козу, я покупала поллитровую банку козьего молока в день, и это было мое основное питание.

Я очень хотела гулять по окрестностям, но когда я приглашала с собой молодых инженеров моей группы, они отказывались, предпочитая играть во дворе общежития в футбол. Пыль от этой игры поднималась столбом. Иногда со мной соглашался погулять семидесятилетний В. И. Бутескул, и тут я, зная его много лет и считая «сухарем», убедилась в том, что он очень интересный собеседник.

В это лето 1952 года я взяла с собой мою Лиду и оставила ее в Новом Афоне у Арута и Оли. Проработав всю неделю, в субботу сразу же после работы пешком отправлялась на железнодорожную станцию Зестафани, чтобы сесть на проходящий поезд и доехать до Нового Афона. Приезжала часов в 11 вечера, Арут обычно меня встречал, а Лида уже спала.

Весь день воскресенья я проводила с Лидой, в основном на пляже, купаясь и загорая. Как я ни просила Лиду не уплывать далеко и надолго, она не слушалась. Уплывала так далеко, что я переставала ее видеть. Иногда я просила мальчишек плыть за Лидой и сказать, чтобы она возвращалась на берег, но чаще всего они возвращались и говорили мне, что нигде ее не нашли. Я приходила в отчаяние, да и отдыхающие стали приходить ко мне с жалобами, что и они не могут спокойно проводить время, когда видят, что ее нет и нет на пляже. Но что я могла поделать?

Поздно вечером в воскресенье я снова садилась в поезд, почти не спала ночь и рано утром в понедельник приезжала в Зестафани, а оттуда пешком шла домой, умывалась, переодевалась, завтракала и — за чертежный стол. И так каждую субботу и воскресенье.

В один из таких отъездов из Нового Афона я не смогла достать железнодорожный билет в четырехместное купе, и пришлось купить верхнее место в двухместном купе мягкого вагона. Когда я вошла в свое купе, то увидела, что у столика сидит белокурый грузин среднего возраста. Тревога кольнула мне сердце, но я не показала вида и спокойно поздоровалась. Прежде чем лечь спать, мы поговорили. Он больше расспрашивал меня, куда я еду, что делаю в Зестафани и в Новом Афоне.

Он был предельно вежлив, сказал, что уступает мне нижнее место, что будет сходить с поезда в четыре часа утра (а был уже двенадцатый час ночи), дал мне возможность переодеться, улечься под одеяло и, войдя, очень тихо поднялся на верхнюю полку.

Я успокоилась и заснула, а утром меня разбудил проводник и сказал, что должен поискать за моей постелью очень дорогой, возможно, серебряный портсигар, который ночью уронил верхний пассажир. Оказалось, что он не хотел меня тревожить и просил проводника поискать его утром, когда я встану. Портсигар нашелся, и проводник сказал мне, что передаст его Ангуладзе, когда будет возвращаться из Москвы в Тбилиси обратно. Такая изысканная вежливость меня изумила, и я на всю жизнь запомнила этого человека и его фамилию.

Гидротехнический тоннель Дон-Сал был предназначен для орошения очень плодородных, но засушливых Сальских степей. Он должен был перевести воду из реки Дон в реку Сал и был запроектирован с обделкой из чугунных тюбингов диаметром 8,5 метров. В это время в Метропроекте разрабатывалась обделка из железобетонных блоков для тех условий, где совсем необязательно было применять чугун. Мое предложение такой обделки было признано лучшим, и поэтому мне предложили применить ее для тоннеля Дон-Сал, располагавшегося в плотных, чуть влажных песках.

Работы по сооружению тоннеля Дон-Сал уже начали вестись, завод для изготовления железобетонных изделий имелся поблизости, и я поехала туда в командировку, чтобы познакомиться с заводом, а также заинтересовать такой обделкой руководство и инженеров метростроевского коллектива, которые там работали. Поездом я доехала до Ростова-на-Дону, а потом на машине — на место строительства.

К ужину были зажарены куропатки, которых мы встречали в степи то тут то там по дороге на строительство. Они здесь были белые, а не серенькие, как в Сибири. После ужина с вином пошли рассказы, говорили о том, что работают здесь бригады из заключенных. Утром охранники приводят их на работу, а после работы отводят в лагерь, расположенный поблизости.

Среди рассказов о заключенных был и такой. Рабочие были недовольны бригадиром, чем-то он им досаждал; тогда однажды в ночную смену они убили его, а может быть, только оглушили, вырыли в песке нишу и положили туда, а потом собрали на этом месте очередное кольцо чугунной обделки. Труп бригадира оказался за обделкой и не был найден.

Другой рассказ был о том, что какой-то пассажир из рабочих железобетонного завода попросил шофера грузовой машины подбросить его куда-то по дороге. В кабине шофера места не было, а сажать пассажиров в кузов с железобетонными изделиями категорически запрещалось. Пассажир упрашивал, предлагал хорошие деньги, и шофер согласился и разрешил ему сесть в кузов. Во время поездки машину сильно тряхнуло, железобетонные изделия переместились и сильно поранили ехавшего пассажира. Боясь ответственности, шофер с помощником повернули машину в лес, убили пассажира и, торопясь, закопали его, но так мелко, что его вскоре нашли, но кто убил, так и не узнали.

А потом еще мне рассказали, что заключенные по вечерам играют в карты и иногда проигрывают людей. Если при игре в карты кто-то остается в дураках, то ему по предварительной договоренности предлагается убить человека. И проигравший обязан это требование выполнить, иначе убьют его самого.

От этих рассказов я не могла уснуть и представляла себе, что заключенные проиграли в карты меня. Не какого-нибудь простого рабочего из зэков, а инженера, женщину из Москвы. Шикарно было бы убить именно меня, вот много шуму было бы. Эта мысль долго сверлила меня ночью, но наконец я заснула, а утром уже не думала об этом.

Мы съездили на завод железобетонных изделий, я познакомилась с его оборудованием и руководством, и решили, что изготовление блоков для тоннелей на этом заводе вполне возможно. А возвращаясь обратно, я всё вспоминала рассказ об убийстве пассажира и искала глазами то место, где машина углубилась в лес. Затем мы побывали на строящемся тоннеле, я увидела рабочих из заключенных и всё думала, за каким из колец чугунной обделки они закопали своего бригадира.

После обеда инженеры разошлись по своим рабочим местам, а я осталась в кабинете начальника строительства, чтобы подготовиться к докладу, который я должна была прочесть вечером всему коллективу метростроевцев. Сижу за письменным столом, работаю, и вдруг дверь открывается и появляется явно заключенный: землистый цвет лица, одет в поношенную телогрейку и на голове зеленоватая шапка-буденовка времен революции семнадцатого года.