Бегущая в зеркалах - Людмила Бояджиева

А на дороже, среди олеандровых кустов у зеркальной глади причудливо изогнутого бассейна виднелись две фигуры — женщины и девочки, направлявшихся к дому. Женщина подняла голову, помахав издали рукой. Браун ей ответил и, повернувшсь к гостям сказал:

— Моя жена и дочь.

— Вот это да, Остин! И все втихаря! — возмутился Дани. — Мы считаем тебя угрюмым бобылем, сторонящемся женщин, а здесь — сразу целое семейство!

— У меня вообще, как вы уже заметили, есть слабость окружать себя тайной. Мне не следовало афишировать свое семейное положение — уж так сложились дела… К тому же, мы лишь недавно вернулись сюда и отнюдь не собирались прятаться, — объяснился Браун, тщетно пытаясь скрыть радость, звучавшую в голосе. — Надеюсь, вам понравятся мои девочки.

— Издали они кажутся очаровательными, а дочка, кажется, похожа на тебя, — вглядывался, прищуриваясь Дани. — Хотя я и не мастер оценивать женщин на таком расстоянии.

Все с любопытством разглядывали приближающихся, отметив, что светлую голову женщины и темную девочки венчают большие растрепанные венки.

«Господи! Она выбрала именно эти цветы! Высмотрела невзрачный тысячелистник во всем изобилии садовых цветов!» — удивился Остин, с гордостью глядя на появившуюся в дверях жену.

Гости затихли, уступив сцену взметнувшемуся в финальном крещендо вальсу и прибывшим хозяйкам.

Музыка затихла, а Готтлиб все улыбался, широко распахнув глаза: он досматривал сон, который, наконец-то, пришел к нему, даруя блаженство.

В сквозящем закатном золотом квадрате открытых настежь дверей, в потоках солнечного света, бьющего из-за спины, стояли Алиса и Тони, взавшись за руки, с букетами белых цветов, принесших аромат меда и полыни. Они смеялись чему-то и были невероятно похожи, как могут быть схожи только мать и дочь.

Девочка запнулась на пороге, окидывая взглядом присутствующих. Ее лицо, раскрасневшееся от бега с сюрпризным сиянием в глубине прозрачно-родниковых глаз, было озарено тем особым светом резвящейся, распахнутой в предвкушении счастья души, который бывает только у детей за секунду до чуда. Нижняя губа, припухшая и влажная, прикушена двумя крупными зубами, смоляные упругие завитки падают на худенькие плечи из-под лохматого, съехавшего набок венка.

— Папа, мы поймали огромного жука! Такой красивый, блестящий!» радостно сообщила она, ринувшись через зал. — Это тебе, па! — Тони протянула жужжащую коробочку уже распахнувшему руки для объятий Остину.

16

…Поздно ночью, отыграв положенный ритуал праздничного общения с разговорами ни о чем и безобидными шутками, с осторожным кружением вокруг главного, старательно обходящим коварные бездны загадок, участники представления собрались на террасе.

Дети, обшарив весь остров, неоднократно перессорившись и помирившись, крепко спали, почесывая свежие царапины. В кустах заливались цикады, то настороженно затихая, то пускаясь во всю мощь. Над притихшими людьми, над затаившейся гладью моря и мерцающими горизонтом берега распахнулся звездно-бархатный купол.

Ну что же, господа присяжные заседатели, вечер, вернее, ночь ошеломляющих признаний прошу считать открытой… — Остин опустился в любимую качалку и продолжил: — Странная вещь — юбилеи. Нет, не те придорожные столбики, которые отмечают жизненный «километраж». Есть в пространстве нашей жизни особые точки, когда без усилия и особого на то желания пробиваешь броню повседневного смысла, попадая в самую глубину. И не сказать определенно — что там, а дух захватывает — вот оно — Главное! Вот эти-то точки пересечения силовых линий судьбы и есть истинные юбилеи, хотя мы часто даже не подозреваем об этом.

Ведь бывает же с каждым: просыпаешься утром с чувством особого отношения с окружающим — в окно смотришь по-иному, кофе пьешь не просто со смыслом, в знакомые лица вглядываешься, будто впервые увидел… Настроение приподнятое: нашло — думаешь. А ведь копни личные архивы, те, что заводятся в небесной канцелярии, и окажется, что ровно семь, десять или пятнадцать лет назад день в день, утро в утро, ты выудил самую замечательную в своей жизни рыбу, встретил после долгой разлуки друга, или постоял, задрав голову в Сикстинской капелле, а может просто — впервые увидел Ее= единственную свою.

Я обнаружил у себя несколько таких моментов, а сколько упустил или упущу! Но только не эту ночь…

Ровно десять лет минуло с того часа, как мы сидели здесь в эпицентре такой же ночи и я мог бы поклясться, что точно так же, как сейчас, вон там, справа от созвездия Стрельца сорвался и прочертил свой короткий, блестящий путь стремительный метеорит…

Время не обмануло нас под маской пространства, как обещал Набоков тем, кто предпринимает вояж в былое, а лишь ввело в заблуждение, отсылая к тем, былым, прежним, наталкивая на сопоставления и подведение итогов, Да, мы прежние, но совсем другие. Нас стало больше, а совсем рядом, в покое неведения спят наши дети. Пройдет еще десятилетие, а возможно, и больше, прежде чем они соберутся здесь, чтобы задавать вечности свои простые, безответные вопросы.

Сегодня мы будем сторожить их сон и много говорить: ночь коротка, а нам надо так много рассказать друг другу. — Остин испытующе посмотрел в посерьезневшие лица, никто не решался нарушить паузу, никто не двигался, сохраняя зыбкое равновесие спокойствия и незнания.

— Ну что, кто у нас самый смелый? — Остин оглядел притихших гостей.

— Может быть, начну я… — по-ученически поднял руку Дани. Он понял, что кто-то из главных персонажей должен начать ответственный монолог и даже догадывался, кто именно, но чувство актерского партнерства заставило его ринуться вперед на амбразуру затянувшейся паузы, прикрывая спасовавших солистов:

— Это очень поучительная история, особенно для дам. Дело в том, что Жан-Поль родился у нас несколько преждевременно, — ну, недели на две раньше срока. А причина состояла в том, что Сильвия объелась слив. Она сидела в саду с огромным животом, а рядом корзина слив — они у нас отменные, величиной с персик. Я не досмотрел, известно, что за женщинами в таком положении нужен глаз да глаз…

— Ну что ты сочиняешь, Дани? Какие сливы? Сын родился в марте, да и огромного живота у меня вовсе не было — никто до последнего момента не верил, что мне скоро в клинику… Лучше я расскажу все как было на самом деле, — решила Сильвия поддержать мужа, и минуту подумав, замялась — А собственно, стоит ли вспоминать? В конце концов все закончилось нормально…

— Видимо на правах хозяина инициативу душеизлияний придется перехватить мне. Тем более, что моя история абсолютно чудесная, а я как-то до поры до времени не причислял себя к везунчикам. До сих пор не понимаю, почему меня просто засыпали сюрпризами — разве что по ошибке. Так вот посыльный с юбилейным тортом, торжественно вручив его ошеломленному жильцу и сверив еще раз адрес, вдруг смущенно лепечет извинения, отбирает подарок и исчезает, оставив бедолагу со смутным привкусом чужого, едва подмигнувшего ему счастья… — Остин откинулся на спинку кресла с удовольствием раскуривая трубку, — милое пижонство, котором никто ранее за ним не замечал.