Координата поврежденности - Владлена Дан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не за что, – просто ответил Лайт. – Что вообще там случилось? Я приехал к Кхуну Равиту, и он рассказал мне все. Мы с ним совсем извелись от волнения! Ты же зайдешь к нему?
Они дошли до главного входа, и Мин привычно остановился перед ним. Лайт оглянулся, а затем понимающе кивнул.
– Не сейчас. Мне нужно отойти от… – описал круг указательным пальцем, – …случившегося. Встретиться сейчас с отцом – это выше моих сил.
– Я поговорю с ним сам, а ты сходи позаботься о ранах, как будешь готов, – сказал Лайт и скрылся за автоматическими раздвижными дверями.
Мин присел на ближайшую свободную лавочку и устремил взгляд в небо. Ему стало жаль, что звезды прячутся в мегаполисах. Глаза закрылись, и он позволил себе выдохнуть всем телом. Да, Нил Напат еще не предстал перед законом, но зато Макао и его напарник пойманы. Они больше не нападут на него и его близких. А он больше не подвергнет их жизни опасности…
Однако все мысли стерлись холодным касанием чужих губ.
Моментально открыв глаза, Мин увидел перед собой копну растрепанных розовых волос.
– Забыл, – прошептали губы, отдаляясь на безопасное расстояние.
Поцелуй-бабочка, невесомо размахивающий крыльями и упорхающий за секунду. Такими поцелуями обмениваются невинные дети или старые супружеские пары. Мина никто так не целовал. Но в этом весь Лайт – такой особенный в своей обыденности. Он менял его жизнь, разрушая старый уклад и привычки, с самого первого дня своего вторжения. Но тело и язык не воспроизвели попытку остановить парня, который так резко вернулся, а теперь так же резко скрылся за дверями больницы.
В мире существовали сотни видов поцелуев. Первый поцелуй, семейный поцелуй, дружеский поцелуй, романтический поцелуй, поцелуй-похоть, поцелуй-издевка, поцелуй-жалость, поцелуй-благодарность, поцелуй-выгода, поцелуй-сделка, прощальный поцелуй, поцелуй-утешение, поцелуй-развлечение, поцелуй-месть, поцелуй-проверка.
Каким же был поцелуй Лайта? Что он означал?
«Спасибо, что цел?»
«Отдаю должок?»
«Ты выглядел так жалко, что я утешил тебя?»
«Отвечаю взаимностью на твое признание?»
«Решил проверить, что все еще ничего не чувствую к тебе?»
Десятки вариантов кружились в голове, сплетаясь в клубок из запутанных нитей сомнений, догадок и предположений. Теперь его проблемой стала не сохранность своей и чужих жизней, а всего лишь поцелуй. Достойный регресс.
Поэтому он зашел в больницу покрытый пеленой поцелуйных мыслей, напрочь позабыв о прежних фобиях. Примерно через час они снова встретились с Лайтом у той же лавочки.
– Голову зашили, а результаты обследования будут завтра, – рапортировал Мин юному доктору.
– Ты должен взять больничный.
– Да я бы даже уволился прямо сейчас, – без капли сомнений отрезал Мин.
– Подожди, пока Кхун Равит поправится, – участливо заметил Лайт. – Я поговорил с ним.
– И как он отреагировал?
– Он очень волновался за тебя, хотя был немного суров. Я добавил, что нам всем повезло, что ты придумал план и помог полиции поймать злоумышленников.
– Не надо этого. Я не считаю себя героем, а отец уж подавно не будет. Мне просто хочется знать, насколько моя жизнь станет еще невыносимее после этой истории.
Они сели в машину и направились к Лайту. Мин был измотан и физически, и эмоционально, но знал – делать вид, что забыл о поцелуе, он не сможет. Даже если парень, сидящий рядом, вел себя так, словно не возвращался. Словно не целовал. Словно не шокировал.
Мин припарковался под одной из красных флуоресцентных ламп, что заполняли подземную парковку жилого комплекса, куда переехал Лайт. Салон машины погрузился в отблеск неонового света, окрашивая их абсурдно-безмолвную пантомиму.
Мин отстегнул ремень. Лайт последовал его примеру.
– Знаешь, в чем опасность поцелуев?
– В чем?
– После одного можно захотеть еще. Если поцеловать человека, который тебе нравится, мысли об этом будут преследовать тебя повсюду. И ты уже не вернешься к состоянию «до поцелуя». Просто не сможешь. Вот и я не могу вернуться к периоду «до тебя» в моей жизни. К тому, когда я еще не целовал тебя, а ты не целовал меня.
Мин любил тишину. В ней он чувствовал себя защищенным. Многие слова лгут, тишина же скорее интригует, дарит надежду, просит еще времени. А рядом с Лайтом она наполнялась не только волнующим чувственным напряжением, возникающим только тогда, когда между двумя людьми что-то есть, но и скребущей тошнотворной неуверенностью – настолько Мину несвойственной, что он ощущал себя диким зверем, впервые загнанным в зоопарк.
– Я нравлюсь тебе даже после того, как рассказал правду о себе?
Не нужно быть гением, чтобы понять: Лайту было крайне сложно задать этот вопрос – один из тех, что раздрабливают внутренности, царапают легкие и выталкивают воздух.
Мин пытался облечь чувства в слова. Все еще ощущал тень былой злости к парню, хотя и понимал, что тот привязал к себе нитями, которые уже не оборвать. Может, он молчал непозволительно долго, потому что Лайт резко развернулся в его сторону и в сердцах воскликнул:
– Если жалеешь меня, то спасибо, но ты переходишь границы! А если нравлюсь, то… имей смелость сказать в глаза!
– Я уже говорил, если ты забыл, – съязвил Мин в ответной вспышке. – Я не просил этих чувств.
И дело было не в том, что Лайт попал в аварию и чудом тогда выжил, но прежним уже не стал. Не в том, что он протеже отца. Да и не в том, что он парень. Мин просто не хотел влюбляться. Ведь это едва ли обязательная часть жизни, пусть и приятная. Он привык существовать в собственном замкнутом мире, не лишенном развлечений, масштабов, возможностей, но лишенном любви. В мире, где орбиты вертятся вокруг центра – его самого. И теперь центр съехал, сбрасывая Мина с пьедестала. Уже некуда было бежать. Нечего прятать.
Мин поймал чужую руку, как непослушную птицу, и с редкой для себя нежностью провел подушечками пальцев по ладони.
– За двадцать четыре года такой я только с тобой. Ты вытягиваешь из меня чувства, действуешь на меня как магнит. – Он притянул руку к своей щеке, и та марионеткой поддалась воздействию. – Такой ответ тебя устроит?
Выражение лица Лайта было странным: тот завис так же, как недавно Мин, когда обдумывал прикосновение чужих губ. Да, они оба уже познали страдания и предпочитали быть сами по себе. Оба имели множество причин не поддаваться слабостям, но все же человеческое сердце приучено чувствовать. Даже вопреки здравым возражениям.
– Я
