Замятин Евгений - Евгений Иванович Замятин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Четверо второклассников, самых верных, натаскали дров купца Заголяшкина. Сложили из дров букву А — и заполыхало на выгоне огненное А для марсиан, колоссальное огненное А в пять сажен длиной.
— Трубу!.. Трубу наводи скорее!
Навел мальчик Вовочка подзорную трубу, трясется труба.
— Сейчас… кажется… Нет еще… Сейчас-сейчас…
Но на Марсе — по-прежнему. Марсиане занимались своим делом и не видели огненного А мальчика Вовочки. Ну, стало быть, завтра увидят.
Уж завтра — обязательно.
— Ты чего нынче, Вовочка, чисто именинник?
— Такой нынче день. Особенный.
А какой — не сказал: все одно не поймут глупые большие, что именно нынче начнется новая, междупланетная, эпоха истории Иловайского: уж нынче, марсиане — обязательно…
И вот — великая ночь. Красно-огненное А. четыре багровых тени великих второклассников. И уж наведена и дрожит труба…
Но заголяшкинский сторож Семен — в эту ночь не был пьян. И только за трубу — Семен сзади:
— Ах-х вы канальи! Дрова-а переводить зря? Дер-жи-держи-держи! Стой-стой!
Трое, самых верных, — через забор. Мальчика Вовочку заголяшкинский сторож изловил и, заголивши, высек.
А с утра великих второклассников глупые большие засадили за историю Иловайского: до экзамена один день.
1918
ПЕРВАЯ СКАЗКА ПРО ФИТУ
Дело народа. 1917. 3 ноября
(под заглавием «Фита»).
_____
Завелся Фита самопроизвольно в подполье полицейского правления. Сложены были в подполье старые исполненные дела, и слышит Ульян Петрович, околоточный, — все кто-то скребется, постукивает. Открыл Ульян Петрович: пыль — не прочихаешься, и выходит серенький, в пыли. Фита. Пола — преимущественно мужского, красная сургучная печать за нумером на веревочке болтается. Младенец, а вида — почтенного, лысенький и с брюшком, чисто надворный советник, и лицо — не лицо, а так — Фита, одним словом.
Очень Фита понравился околоточному Ульяну Петровичу: усыновил его околоточный и тут же в уголку, в канцелярии, поселил — и произрастет Фита в уголку. Понатаскал ему из подполья старых рапортов, отношений за нумером, в рамочках в уголку своем развесил, свечку зажег — и молится, степенно, только печать эта болтается.
Раз Ульян Петрович приходит — а Фита, глядь, к чернильнице припал и сосет.
— Эй, Фитька, ты чего же это, стервец, делаешь?
— А чернила, — говорит, — пью. Тоже чего-нибудь мне надо.
— Ну ладно уж, пей. Чернила-то казенные.
Так и питался Фита чернилами.
И до того дошло — смешно даже сказать: посусолит перо во рту — и пишет, изо рта у Фиты — чернила самые настоящие, как во всем полицейском правлении. И все это Фита разные рапорты, отношения, предписания строчит и в уголку у себя развешивает.
— Ну, Фита, — околоточный говорит, отец-то названый, — быть тебе. Фита, губернатором.
А год был тяжелый — ну какой там, этот самый: и холера, и голод.
Прикатил Фита в губернию на курьерских, жителей собрал немедля — ну разносить:
— Эт-то что у вас такое? Холера, голод? Й-я вас! Чего смотрели, чего делали?
Жители очесываются:
— Дак мы что ж, мы ничего. Доктора — холерку подлечили маленько. Опять же к скопским бы за хлебом спосылать…
— Я вам — доктора! Я вам — скопских!
Посусолил Фита перо:
— «Предписание № 666. Сего числа, вступив надлежаще в управление, голод в губернии мною строжайше отменяется. Сим строжайше предписывается жителям немедля быть сытыми. Фита».
— «Предписание № 667. Сего числа предписано мною незамедлительное прекращение холеры. Ввиду вышеизложенного, сим увольняются сии, кои самовольно именуют себя докторами. Незаконно объявляющие себя больными холерой подлежат законному телесному наказанию. Фита».
Прочитали предписание в церквах, расклеили по всем заборам. Жители отслужили благодарственный молебен и в тот же день воздвигли Фите монумент на базарной площади. И степенный, лысенький, с брюшком — похаживал Фита без шляпы кругом собственного монумента.
Прошел день и другой. На третий… глядь, холерный заявился в самую Фитину канцелярию: стоит там и корчится, — ведь вот не понимает народ своей пользы. Велел ему Фита всыпать законное телесное наказание. А холерный вышел — и противоправительственно помер.
И пошли, пошли мереть — с холеры и голоду, и уж городовых не хватало для усмирения преступников.
Почесались жители и миром решили: докторов вернуть и за скопским хлебом послать. А Фиту из канцелярии вытащили и учить стали, по-мужицки: народ необразованный, темный.
И рассказывают: кончился Фита так же не по-настоящему, как и начался: не кричал, и ничего, а только все меньше и меньше, и таял, как надувной американский черт. И осталось только чернильное пятно да эта самая сургучная печать за нумером. Так Фита кончился. Но до конца еще умудрился столько дивных делов натворить, что одним духом и не сказать всех.
1917
ВТОРАЯ СКАЗКА ПРО ФИТУ
Дело народа. 1917. 11 ноября
(под заглавием «Деяния Фиты»).
_____
Указом Фита отменил холеру. Жители водили хороводы и благоденствовали. А Фита дважды в день ходил в народ, беседуя с извозчиками и одновременно любуясь монументом.
— А что, братцы, кому монумент-то, знаете?
— Как, барин, не знать: господину исполняющему Фите.
— Ну то-то вот. Не надо ли вам чего? Все могу, мне недолго.
А была извозчичья биржа около самого собора. Поглядел извозчик на монумент, на собор поглядел — да и говорит Фите:
— Да вот, толковали мы намедни: уж больно нам округ собора ездить несподручно. Кабы да через площадь пря-мая-то дорога…
А был Фита умом быстр, как пуля. Сейчас это в канцелярию за стол — и готово:
«Имеющийся градский собор неизвестного происхождения сим предписываю истребить немедля. На месте вышеупомянутого собора учредить прямоезжую дорогу для г.г. легковых извозчиков. Во избежание предрассудков исполнение вышеизложенного поручить сарацинам[34]. Подписал Фита».
Утром жители так и обомлели: собор-то наш,