Луна, луна, скройся! (СИ) - Лилит Михайловна Мазикина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На обложке книги со сказками нарисованы мальчик, похожий на девочку, и девочка, похожая на куклу. У обоих длинные каштановые волосы. Мальчик в голубом костюмчике, его пышные штанишки завязаны под коленками ленточками, на курточке — отложной белый воротничок, а в правой руке — большая круглая шляпа. Левой он держит под уздцы большую деревянную лошадку на колёсиках, верхом на которой восседает кукольная девочка. Платье у девочки ещё пышнее, чем штанишки у мальчика, сидит она неудобно, боком, и её голову украшает кокетливый капор, завязанный под подбородком на пышный бант. И пухлые губки, и розовые щёчки, и белые ручки — всё кажется у девочки сделанным из фарфора. Может быть, она и есть кукла? Большая кукла, с которой играет мальчик. А сам мальчик — переодетая девочка.
Уголки картонной обложки совсем измусоленные, а толстые, прочные страницы немного пожелтели.
Я спрашиваю маму:
— Зачем же княжна вернулась к колдуну, да ещё в такой мрачный лес?
Она улыбается:
— Должно быть, поцелуй показался ей сладок.
— Тогда почему она сразу не осталась?
— Потому что сначала у неё не было выбора. А когда нет выбора, и особенно выбора между хорошим и хорошим, даже сладкий поцелуй будет горчить. Для княжны было важнее в первую очередь вернуть себе свободу. И там уже, на свободе, решать, чего она хочет и не хочет.
Я немного думаю.
— А почему колдун не мог выйти из своего леса? А княжна потом сможет выходить, в гости к родственникам ездить?
Мама ненадолго задумывается, потом просто переворачивает лист и начинает читать следующую сказку, про пирожки с правдой, кривдой и удачей.
Ночью я думаю о княжне-златовласке и князе-волшебнике. Особенно меня интригуют его длинные чёрные волосы. Я даже вижу, как они растут, растут, растут, словно диковинная трава или лоза, опутывая стволы деревьев, оплетая кусты, обвивая камни. Я наклоняюсь и поднимаю одну прядь: она не смолисто-чёрная, а с лёгким коричневым оттенком, мягкая, скользкая и прохладная. Я осторожно двигаюсь через лес, перебирая по ней руками — всё вокруг вдруг заволок туман, и чем дальше я двигаюсь, тем он гуще. В сказках про такой туман говорят — как борода у водяного. Я скольжу, нащупывая босыми ступнями дорогу, как скользит в моих руках бесконечная чёрная прядь — словно бусина по леске.
Когда князь-волшебник оборачивается, я вижу, что это Ловаш.
И просыпаюсь.
Обнаружить себя ради разнообразия в постели оказывается неожиданно приятно. Другой вопрос, что мне никак не удаётся вспомнить, откуда свалилось такое счастье.
Я осторожно прислушиваюсь к своим ощущениям. Как и всё последнее время, болит голова и подташнивает. Ушибов добавилось, но серьёзными их назвать нельзя. Немного затекла спина, зато всё тело утопает в горе нежнейших перин — или одной, но очень толстой. Под головой — небольшая упругая подушка, а сверху накинуто что-то мягкое и лёгкое. Я приоткрываю глаз, потом другой — в комнате полутемно, и я могу глядеть без слёз. Что же это за благословенное место? К сожалению, я не вижу ничего, кроме участка стены, завешенного на турецкий манер узорчатым болгарским ковром, и далекого, почти скрытого в тени потолка, покрытого то ли серой, то ли бежевой штукатуркой. Похоже, мне просто придётся подождать час, чтобы исследовать свою новую локацию. Пока же мне приходится изрядно повозиться — в такой нежной и глубокой перине, скорее, побарахтаться — чтобы повернуться на бок. Когда мне это, наконец, удаётся, я просто снова засыпаю.
Следующее пробуждение ещё приятнее. Оно сопровождается запахом кофе. Хорошего, только что сваренного кофе. И… о да, ароматом жареной на шкварках кровянки. Стоит мне завозиться, как кто-то подходит к постели. На секунду мне кажется, что сейчас я увижу Ловаша: в белой рубашке с закатанными рукавами, две верхние пуговицы расстёгнуты, и на груди тускло поблескивает маленький медальон, тёмные волосы гладко зачёсаны назад, губы сложены вроде бы серьёзно, но в самых уголках таится не то улыбка, не то насмешка. Но нет, этого мужчину я не знаю. Впрочем… кажется, это он ворвался в наш номер верхом на чёрном коне. У него серьёзное, почти страдальческое бледное — и очень молодое — лицо, тонкий нос с горбинкой, тёмно-серые глаза, совсем коротко стриженые тёмные волосы.
— Госпожа, — это звучит не как обращение, а как приветствие. — Позвольте, я помогу вам сесть.
Он не слишком-то деликатно, но довольно аккуратно поднимает мои плечи и голову, быстро подсовывает под них высокую подушку.
— Кто… — я прокашливаюсь, чтобы голос не так сильно напоминал о грузчиках с базарной площади и нашем дворнике дяде Пиште Коваче. — С кем имею честь?
— Позвольте представиться, — бледный юнош отвечает без тени иронии. — Моё мирское имя Марчин Казимеж Твардовский-Бялыляс. Поскольку мы с вами являемся троюродными братом и сестрой через матушек, вы можете звать меня просто Марчин или даже Марчиш. Как вам угодно. И… я бы предпочёл родственно-фамильярное обращение, не люблю церемоний.
Теперь я поняла, что общего нашли друг у друга мои родители. Кучу родственников и осведомлённость в собственном генеалогическом древе.
— Лилиана Джуренка Хорват, можно просто Лиля. Это у вас… у тебя тут кофе пахнет?
Твардовский-Бялыляс замечательно понимает намёки. Он отходит куда-то за изголовье. Появившись вновь, устанавливает над моим животом маленький столик, подогнанный так хитро, что его ножки приходятся точно на края кровати, а не утопают в перине. На столике возникает поднос: кофейник, сахарница, сливочница, крошечная чашечка белого фарфора (судя по краскам узора у кромки — саксонского) такая же тарелочка, а на тарелочке — омлет на шкварках, помидорах и кровянке. Заключительным штрихом — благородно-приглушённый блеск серебряных ложечки и вилочки с вензелями на ручках. Я чувствую, что готова прослезиться от умиления.
— Любезный Марчин, скажите… скажи, пожалуйста, вот эта колбаса, это то, о чём я думаю? — самым сладким голоском спрашиваю я нежданно объявившегося родственника.
— Это жареная вампирская кровь, — подтверждает он. — Я не знал, как давно ты её ела. И в каком виде ты имеешь обыкновение кушать