Экономическая наука в тяжелые времена. Продуманные решения самых важных проблем современности - Эстер Дюфло

его пустые руки упадут те возможности, которые, как он убежден обещает ему его образование. Внешняя торговля приводит к закрытию фабрик в Южной Америке, но ничто не занимает их место. Возникает ощущение, что от перемен слишком часто выигрывают другие люди, невидимые люди, недостижимые люди. Люди, потерявшие рабочие места на мумбайских заводах, не станут посещать открывшиеся на их месте сверкающие рестораны. Возможно, там получат работу их дети – ту работу, которая вовсе не соответствует устремлениям большинства из них.

За последние несколько лет мы поняли, что это относится также и ко многим местам в развитых странах. Инертность характерна для экономики всех стран. Конечно, существуют важные различия. Малые предприятия в Соединенных Штатах растут гораздо быстрее, чем в Индии или Мексике, а те, которые не растут, закрываются, что вынуждает их владельцев двигаться дальше. Малый бизнес в Индии, а также, хотя и не в такой степени, в Мексике, кажется застрявшим на своем месте во времени, он не вырастает в новый Walmart и не занимается чем-то другим, более перспективным[681]. Тем не менее за американским динамизмом скрываются огромные региональные диспропорции. Предприятия закрываются в Бойсе и появляются в процветающем Сиэтле, но потерявшие работу люди не могут позволить себе переехать в Сиэтл. Да они и не хотят этого, потому что многое из того, что они ценят – их друзья и семьи, их воспоминания и привязанности, – должно остаться позади. Но по мере того, как хорошие рабочие места исчезают, а местная экономика входит в штопор, доступный выбор выглядит все более и более ужасным, а гнев нарастает. Именно это происходит в Восточной Германии, в большей части Франции за пределами крупных городов, в сердце брексита и в республиканских штатах США, но также и в большей части Бразилии и Мексики. Богатые и талантливые проворно забираются в сверкающие укрытия экономического успеха, но в стороне вынуждены остаться слишком многие. Именно этот мир породил Дональда Трампа, Жаира Болсонару и брексит и породит еще много катастроф, если мы ничего не предпримем.

И все же, как специалисты в области экономики развития, мы также остро осознаем, что самый замечательный факт за последние 40 лет – это темп перемен, хороших и плохих. Падение коммунизма, подъем Китая, сокращение наполовину, а затем и снова наполовину, мировой бедности, взрыв неравенства, рост и падение уровня ВИЧ, огромное падение детской смертности, распространение персональных компьютеров и мобильных телефонов, Amazon и Alibaba, Facebook и Twitter, «арабская весна», распространение авторитарного национализма и надвигающиеся экологические катастрофы – все это мы видели за последние четыре десятилетия. В конце 1970-х годов, когда Абхиджит делал самые первые шаги к тому, чтобы стать экономистом, Советский Союз все еще пользовался уважением, Индия задумывалась над тем, как стать на него похожей, крайне левые поклонялись Китаю, китайцы поклонялись Мао, Рейган и Тэтчер только начинали свое наступление на современное государство всеобщего благосостояния, а 40 % населения мира находилось в ужасающей нищете. С тех пор многое изменилось. Многое к лучшему.

Не все эти изменения зависели от чьей-то воли. Некоторые хорошие идеи вспыхнули случайно, но и некоторые плохие тоже. Некоторые изменения были случайными, некоторые – непредвиденными последствиями чего-то другого. Например, отчасти рост неравенства был вызван инертностью экономики, в результате которой стало очень выгодно оказаться в нужном месте и в нужное время. Рост неравенства, в свою очередь, стал основой строительного бума, создавшего рабочие места для неквалифицированных рабочих в городах развивающегося мира, что проложило путь к сокращению бедности.

Но было бы неправильно недооценивать, насколько эти изменения были вызваны политикой, такой как – открытие Китая и Индии для частного предпринимательства и торговли, снижение налогов на богатых в Великобритании, США и в подражавших им странах, глобальное сотрудничество в борьбе с предотвратимой смертностью, приоритет, отдаваемый экономическому росту перед сохранением окружающей среды, поощрение внутренней миграции путем развития средств сообщения или ее дестимулирование из-за отказа инвестировать в пригодные для жизни городские пространства, упадок государства всеобщего благосостояния, но также и недавнее возрождение социальных трансфертов в развивающихся странах и так далее. Государственная политика располагает огромными возможностями. Правительства могут принести огромную пользу, но также и значительный ущерб, как и крупные частные и двусторонние донорские организации.

Политика часто стоит на плечах хорошей и плохой экономической теории (и социальных наук в целом). Представители общественных наук писали о безумных амбициях дирижизма советского образца, о необходимости освободить джинна предпринимательства в таких странах, как Индия и Китай, о потенциальной экологической катастрофе и необычайной силе сетевых связей задолго до того, как это стало очевидным для всего мира. Умные филантропы опирались на хорошую социальную науку, когда настаивали на бесплатном предоставлении антиретровирусных препаратов пациентам с ВИЧ в развивающихся странах, чтобы обеспечить их гораздо более широкое применение и спасти миллионы жизней. Хорошая экономическая наука возобладала над невежеством и идеологией, обеспечив раздачу обработанных инсектицидами противомоскитных сеток в Африке, а не их продажу, тем самым сократив детскую смертность от малярии более чем наполовину. Плохая экономическая наука поддерживала грандиозное одаривание богатых и сжатие программ социального обеспечения, продавала идею о том, что государство бессильно и коррумпировано, а бедные ленивы, и проложила путь к нынешнему тупику взрывающегося неравенства и разгневанной инертности. Зашоренная экономическая наука рассказывала нам, что международная торговля хороша для всех и обеспечивает экономический рост повсюду. Она требует лишь более усердной работы и стоит всей той боли, которую может принести. Слепая экономическая наука просмотрела взрыв неравенства во всем мире, растущую социальную фрагментацию, которая пришла с ним, и надвигающуюся экологическую катастрофу, удержав от противодействия им, возможно, необратимо.

Джон Мейнард Кейнс, идеи которого преобразовали макроэкономическую политику, писал: «Люди практики, которые считают себя совершенно неподверженными интеллектуальным влияниям, обычно являются рабами какого-нибудь экономиста прошлого. Безумцы, стоящие у власти, которые слышат голоса с неба, извлекают свои сумасбродные идеи из творений какого-нибудь академического писаки, сочинявшего несколько лет назад»[682]. Идеи сильны. Идеи направляют изменения. Одна только хорошая экономическая теория не спасет нас. Но без нее мы обречены повторять ошибки вчерашнего дня. Невежество, интуиция, идеология и инертность в совокупности дают нам ответы, которые выглядят правдоподобными, обещают многое и предсказуемо нас обманывают. Увы, история показывает нам снова и снова, что побеждающие в конечном итоге идеи могут быть как хорошими, так и плохими. Мы видим, что идея о том, что открытость к миграции неизбежно разрушит наши общества, похоже, побеждает в наши дни, несмотря на все доказательства обратного. Единственное, что мы можем противопоставить плохим идеям, – это сохранять бдительность, не поддаваться соблазну «очевидного», скептически относиться к обещаемым чудесам, исследовать факты, терпеливо преодолевать сложности и честно говорить о том, что мы знаем и что мы можем узнать. Без такой бдительности, разговоры о многогранных проблемах превращаются в лозунги и карикатуры, а анализ политики подменяется шарлатанством.

Наш призыв обращен не только к академическим