Набат. Агатовый перстень - Михаил Шевердин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да ты и есть басмач, — сказал Сулейман и стал крутить руки Алаярбеку Даниарбеку назад.
— Клянусь, нет!
— Не клянись! В могиле клятвопреступникам плохо...
Отчаяние охватило Алаярбека Даниарбека. Душа у него подошла, как говорится, к устам, когда его, онемевшего, ошеломленного, вывели во двор. Светились в небе звёзды, дул прохладный ветерок. Около стены в большом котле булькало и шипело. Тёмные фигуры дехкан разделывали тушу барашка, белевшую в темноте салом.
— Вы зарезали барана для меня, — вдруг сказал Алаярбек Даниарбек, — и вы не смеете меня убивать, пока я не поем его мяса. Я знаю обычай.
Сблизив головы, пастухи стали совещаться.
— Нет, господин, — наконец сказал Сулейман Баранья Нога. — Мы сначала тебя закопаем, а потом уж поужинаем. Заставил ты нас зарезать барана, так лучше мы сами его съедим.
Толстощёкое лицо Алаярбека Даниарбека исказилось болезненной гримасой. Глаза его рыскали по двору. Три пастуха возились с зарезанным бараном. Один сидел у костра и подкладывал растопку, дальше несколько копали яму... Алаярбек Даниарбек вздохнул, ему стало холодно, и он весь поёжился. Рядом стояли Баранья Нога и Толстяк. Пламя костра временами поднималось и выхватывало из темноты суровые лица пастухов, камышинки, торчащие из плоской глиняной крыши, морду коня, о тревогой поглядывавшего блестящими глазами из-за низенького оплывшего дувала. Небо опустилось над землей, чёрное, беззвёздное.
Втянув всей грудью свежий воздух с запахом дыма, Алаярбек Даниарбек заплетающимся языком проговорил:
— Куда вы торопитесь? Неужто Азраил подождать не может?
— Замешкайся с тобой — вся степь узнает.
— Не торопитесь! Вам польза будет.
— Знаем от твоих собак пользу, клыки у них острые.
— Какие собаки?
— Твои, даниаровские.
— А!
Сумасшедшая радость вдруг озарила мозг Алаярбека Даниарбека. Так вот в чём дело! Его принимали за знаменитого своими кровавыми делами главаря басмаческой банды Даниара. Он схватил за руки Баранью Ногу и, захлебываясь, проговорил:
— Ошибка! Ошибка, я не Даниар! Я...
Но Баранья Нога холодно отстранился и почти с сожалением заметил:
— А я думал, ты храбрый.
— Мы сами слышали, как ты назвал себя, — протянул Толстяк.
Алаярбек Даниарбек упрашивал, умолял, уговаривал пастухов. В голосе его слышались слёзы, лесть, мольба.
— Хитрость меньше ума, — заметил Баранья Нога, — но мы все тоже хитрые. Ну как, друзья, яма готова?
И добавил:
— Хорошее дело сделаем. Тебя, злодея, кровопийцу, похороним, никто до скончания века не узнает, где тебя закопали.
— Месть узнаете. За меня отомстят. Дела хороших людей — благородные, дела дурных — дерьмо! — пригрозил, отчаявшись уговорить пастухов, Алаярбек Даниарбек.
Но Баранья Нога не испугался, только покачал головой и сказал убеждённо:
— Эге, от воя волк страшнее. А ты говорил: «Я не Даниар!» Вот теперь мы видим, что ты сам Даниар и есть. Самый настоящий бек-людоед.
И он незлобиво подтолкнул несчастного Алаярбека Даниарбека в плечо к почти готовой яме.
— О аллах, ты господь высоты и низины! — застонал Алаярбек Даниарбек. — Не знаю, что ты, но все, что есть в мире, — это ты! Посмотри на них, на невежд. Они хотят живого человека похоронить, изверги, — вдруг воскликнул Алаярбек Даниарбек в смертельный тоске. — Вы не смеете!..
Но все толпились вокруг в суровом молчании, и Алаярбек Даниарбек покорно сказал:
— Пустите меня совершить омовение.
— Обойдешься, господин Даниар. На том свете только и дел, что молитвы да омовения совершать. Довольно. Пора поставить предел колдовству колдующего.
— Ладно, — сказал Толстяк, — молитва не просит ни соломы, ни ячменя. Пусти его! Известно, умирать не хочется, вот и канителится. Дай помолиться человеку!
— Разве человек он? Животное.
Поколебавшись немного, Баранья Нога сунул в руку Алаярбеку Даниарбеку чугунный кувшинчик:
— На, да не задерживайся, — и показал на небольшую глиняную загородку около дувала, — иди вон в место освобождения, обмойся... Только не вздумай там...
— Ничего, жеребенок сколько ни прыгает, да от табуна не уйдёт, — хихикнул Толстяк.
Но он не успел закончить фразу, Алаярбек Даниарбек, не ускоряя шага, прошёл за загородку нужника. Поставив кувшин на землю, он одним рывком встал на дувал, прыгнул на коня и погнал его, не разбирая дороги, в ночную степь. Кишлачишко взорвался визгом и лаем собак. «Держи его! Дод-би-дод!», — кричали пастухи. Кто-то скакал по дороге на лошади с воплями: «Стой! Стой!» Как ни хлестал коня Алаярбек Даниарбек, но преследователи настигали его.
Несколько раз один из наиболее рьяных, поравнявшись, протягивал руку и пытался схватить Алаярбека Цзнцарбека, но каждый раз это ему не удавалось. Они скакали теперь по узкой тропинке, белевшей среди камыша. Позади слышался топот и конский храп. Алаярбек Даниарбек стащил с себя свой любимый белый халат верблюжьего сукна, свернул его в комок, обернулся и бросил под ноги лошади ближнего преследователя. Лошадь с размаху грохнулась оземь. Сзади налетел ещё один.
Через минуту Алаярбек Даниарбек вырвался в степь. Конь оказался молодой, бойкий, скакал хорошо. Алаярбек Даниарбек долго мчался во тьме и пришёл в себя только тогда, когда вдали стихли крики пастухов и дикий лай собак. Один пёс долго бежал сзади, рыча и задыхаясь от быстрого бега, но и он, наконец, отстал.
Глава девятнадцатая. ВРАЧЕБНЫЕ СОВЕТЫ
Смотри, не считай дородства достоинством.
Саади
С этими невежами, полагающими со своей
глупости, что они свет мудрости, будь ослом,
ибо они от изобилия ословства всякого,
кто не осёл, называют неверным.
Абу Али ибн-Сина
Сопя и пыхтя, Ибратимбек обошёл стоящего посреди комнаты пленника. При всей трагичности своего положения доктор нашел в себе силы усмехнуться. Усмешка получилась жалкая, почти незаметная, но Ибрагимбек её заметил и изумился: