Дж. Р. Р. Толкин: автор века. Филологическое путешествие в Средиземье - Том Шиппи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одно из возможных объяснений такого успеха пополам с поражением и радости пополам с тяжелой утратой состоит в том, что Толкин вновь прибегнул к «раздвоению» повествования, наделив и Кузнеца, и Ученика Альва элементами своей собственной биографии. Кузнец очень отличается от Ниггля тем, что обладает множеством практических навыков, необходимых в реальной жизни, и постоянно делает полезные вещи. Впрочем, можно вспомнить, как Толкин всегда подчеркивал, что и он прожил жизнь, принося пользу людям (преподавал, осуществлял научное руководство, принимал экзамены), и что его увлечение фэнтези не приводило к «небрежению» этими обязанностями, как утверждали многие люди, но, напротив, помогало ему еще лучше выполнять свою работу. В Кузнеце есть много от Толкина. Но много от него и в Ниггле, который жил словно в ином мире.
Ученик Альв олицетворяет авторитетное мнение и одобрение, отсутствующее в «Листе кисти Ниггля». То, что он оказался на стороне Кузнеца (и высказал все в лицо Ноксу), — это как если бы в предыдущей аллегории Толкина в мире Ниггля появился кто-нибудь, кто поставил бы на место Советника Томкинса и организовал выставку работ Ниггля с должным уважением к автору. Если вспомнить, что Толкин сам поставил знак равенства между Поваром и священником, то Повар, который тоже происходит из Волшебной Страны и полностью одобряет волшебные звезды, служит подтверждением веры Толкина (или его желания верить) в то, что его дар в области фэнтези никак не мешает его религиозному сознанию. В Кузнеце волшебство гармонично сочетается не только с реальностью, но и, можно сказать, с верой.
Прежде чем завершить эту тему, следует отметить еще один аспект сказки «Кузнец из Большого Вуттона». У нее очень четкая, хотя и необычная структура. На нескольких страницах автор рассказывает о Большом Вуттоне и его обычаях, затем идет первая развернутая сцена — Праздник Двадцати Четырех, на котором будущему Кузнецу достается звезда. Следующая развернутая сцена с диалогом между двумя главными героями происходит два праздника спустя, через сорок восемь лет. Альв готовится печь свой второй Большой Пирог, и ему нужна звезда, чтобы положить ее внутрь. Между двумя этими событиями проходит вся жизнь Кузнеца.
В большинстве промежуточных сцен рассказывается о посещениях Волшебной Страны: возвращаются из сражений эльфы-мореходы, возносится в небо Королевское Древо, Ураган срывает листву с плачущей березы, Кузнец танцует с Королевой Фей и получает от нее в дар Живой Цветок, а потом наконец узнает Королеву Фей и испытывает «чувство тяжелой утраты». Трудно сказать, что означают эти видения и означают ли они вообще что-нибудь: возможно, они задумывались просто как примеры, наподобие этапов пути святого Брендана в «Имраме».
Однако береза совершенно точно имела для Толкина особое, даже личное символическое значение. Она олицетворяет филологию, обучение по «схеме Б», которую он ввел в Лидсcком университете и пытался ввести в Оксфордском («Б» («В») в древнеанглийском руническом алфавите означает beorc, «береза»). Толкин написал для сборника «Песни филологов» поэтическую оду березе на готском языке. Еще в одном стихотворении в этом сборнике воспеваются и береза, и «схема Б» (последние студенты, обучавшиеся по этой системе, сдали экзамены на степень бакалавра в 1983 году). В стихотворении высмеивается противоположность «схемы Б» — «схема А», основанная исключительно на изучении современной литературы, которую представляет дуб (oak; на древнеанглийском «А» обозначало слово ác); а фамилия Нокс на самом деле должна звучать как Оукс (Okes) — это современное искажение обычного топонима «æt Þæm ácum», позднее «Atte(n) okes» (Атт(н) оукс).
Но если провести эту действительно не вполне явную и очень личную взаимосвязь, то образ обнаженной плачущей березы, которой Кузнец предлагает «помочь», но слышит в ответ лишь: «Уходи и никогда не возвращайся!» — приобретает зловещее значение. Словно Толкин до сих пор в каком-то смысле чувствует себя виноватым в том, что обобрал филологию для своих собственных целей — выражаясь словами Ниггля, выстроил сарай для занятий живописью на участке, где раньше росла картошка.
В деталях трактовать эту историю можно по-разному, однако в целом ясно, что «Кузнец из Большого Вуттона» — это очередное «Прощальное обращение» или «Прощание с оружием»: Толкин отдает свою звезду; отстаивает пользу волшебства для реального мира; утверждает гармонию фантазий и веры в качестве восприятия горнего мира; выражает надежду на возрождение обеих в будущем, когда все Ноксы мира (материалисты, мизологи) будут иметь меньше власти, и может быть (хотя это мое последнее и самое спорное предположение), завуалированное сожаление по поводу обнажения филологической березы (сожаление и чувство вины, которые не чужды и мне, см. выше стр. 22).
Однако нельзя не заметить, что в «Кузнеце из Большого Вуттона» заимствованы некоторые мотивы из более ранних коротких произведений Толкина, причем не все из них имеют очевидное значение. Как отметил в 1991 году Алекс Льюис, география этой сказки во многом похожа на географию Малого Королевства в «Фермере Джайлзе из Хэма», только в миниатюре. Те немногие топонимы, которые встречаются в книге, судя по всему, подобраны с большим тщанием. Так, Вуттон (Wootton) означает всего лишь wudu-tun (деревня в лесу), но этот лес можно воспринимать как входные врата, как пишет Верлин Флигер, или как «поросшее лесами Средиземье» (см. выше стр. 322–328). Кроме того, в «Кузнеце из Большого Вуттона» наблюдается странная последовательность в именах собственных (Нокс, Нелли, Нэн, Нед): они образованы с помощью «нунации» — добавления буквы «н» в начале самых обычных слов и имен, таких как Энн или Эдвард[124]. В «Листе кисти Ниггля» заметно похожее явление: использованные в тексте фамилии образованы от уменьшительно-ласкательной формы имен — Томкинс, Аткинс, Перкинс. Чуть выше я описал одно из возможных следствий такого приема на примере фамилии Нокс.
В то же время основные мотивы произведения — «человек попадает в Блаженный Край» и «смертный возвращается к смертности» — повторяются во многих поэтических произведениях Толкина и в двух его книгах на тему утраченного пути. Учитывая, сколько личного вложил автор в сказку, понятно, почему он так активно сопротивлялся утверждению о том, что это просто аллегория, которую можно свести к единому универсальному значению, — по его мнению, такая привычка слишком уж широко распространена среди литературных критиков. Тем не менее очевидно, что «Кузнец из Большого Вуттона» — это не просто какое-то поверхностное повествование. С помощью чрезвычайно простого стиля Толкин уже не впервые намеренно создает
