Эдинбург. История города - Майкл Фрай

Но вершина карьеры Мэтьюсона была впереди. Шотландским банкам пришлось принять трудные, но спасительные решения, и английским банкам предстояло последовать их примеру. В 2000 году местный соперник Королевского банка, банк Шотландии, попытался захватить намного более крупный Национальный Вестминстерский банк, предложив 20 миллиардов фунтов за контрольный пакет акций. Подраться друг с другом шотландцы любят даже больше, чем враждовать с англичанами, и этот шаг подтолкнул Мэтьюсона к действиям. У Королевского банка не было средств для покупки Национального Вестминстерского, поэтому Мэтьюсон получил кредит у американских инвесторов из банков «Меррилл Линч» и «Голдман Сакс». И после напряженного, жестокого сражения победил. На следующий год, когда Янгер покинул поста из-за проблем со здоровьем, Мэтьюсон стал президентом Королевского банка. Причем еще до того, как завершилась процедура поглощения.[448]

В 2007 году должны были пройти выборы в восстановленный в 1999 году шотландский парламент. Мэтьюсон объявил, что будет голосовать за Шотландскую национальную партию. В письме в газету «Скотсмен» он заявил: «Я не разделяю страха перед независимостью, который в настоящее время преследует тех, кто больше всего потеряет от изменения статус-кво, и тех, кто рассматривает Шотландию как источник надежных депутатских кресел, гарантирующих тем самым власть над Соединенным Королевством» — то есть лейбористов. Далее письмо гласило: «Кроме того, замечания относительно проникновения на английский рынок явно абсурдны. В настоящее время огромная часть английского рынка финансовых услуг обеспечивается компаниями Соединенных Штатов, Голландии, Германии, Ирландии и т. д. Глобализация уже состоялась, и шотландские компании приняли ее и осознали ее преимущества».[449] Иными словами, Шотландии не следует опасаться экономических последствий независимости. Они могут быть довольно суровыми, но шотландцы тоже бывают суровыми: посмотрите на Мэтьюсона. В его лице шотландские банкиры сильно отошли от джентльменов старой школы. Эдинбург пока не готов к политической автономии, но и финансовая автономия как первый шаг — вполне достойный результат.

Однако высокие устремления Эдинбурга получили серьезный удар в форме международного кредитного кризиса, разразившегося осенью 2008 года. Банк Шотландии, не в состоянии расти темпами, которых требует выживание на глобальных рынках, был продан «Галифакс билдинг сосайети», а его руководство фактически перебралось в Англию. В то же время Королевский банк, по-прежнему культивирующий национализм, раскинул свои сети слишком широко и ввязался в рискованные операции. Когда разразился кризис, банк предъявил рынку убытки за предшествующий год в размере 28 миллиардов фунтов (самые крупные среди корпораций Великобритании). Обоим институтам потребовалась помощь центрального правительства. Банк Шотландии по сути растворился в огромном новом конгломерате с неясными перспективами. Королевский банк Шотландии уцелел, но принадлежит отныне большей частью государству. В целом банковское дело в Шотландии после трех веков процветания почти уничтожено. Если его и ожидает какое-то будущее, оно вряд ли напомнит о славном прошлом.

Походит ли это на погребальный звон по Эдинбургу как финансовому центру? Хотя сейчас ничего нельзя утверждать наверняка, долгая история, по крайней мере, придала местной финансовой деятельности глубину и разнообразие. Последствия кризиса еще не преодолены, однако второй важный сектор, страховое дело, успешно справляется с трудностями. Что же касается третьего сектора, то инвестиционные фонды уже с середины 2008 года заявляли, что их клиенты уходят с мировых рынков. Во всяком случае в этом отношении шотландцы проявили присущую им рачительность. Наверное, в ней кроется залог возрождения.

В современном мире, в таких источниках могущества, как Нью-Йорк и Сан-Франциско, зачастую можно проследить крепкую связь между финансовой олигархией и сильными наркотиками. Несомненно, кельтская любовь к опьяняющим напиткам проявляет себя и в Эдинбурге. Официальный доклад 1976 года засвидетельствовал, что жители Эдинбурга (а вовсе не Глазго) пьют в Шотландии больше всех. И с приходом «первой волны порока» Эдинбург оказался и главным потребителем наркотиков.[450]

Наркотики из группы опиатов гуляли по Эдинбургу 200 лет. Они прибыли в город вместе с шотландцами, служившими в Индии. На пристрастие к наркотикам поначалу смотрели без страха, но все же осуждали. О сэре Джеймсе Макинтоше, который, если бы не пагубное пристрастие, мог бы добиться в 1821 году кафедры этической философии в университете, говорили, что он «практически совершенно бесполезен». Томас де Куинси, приехавший в 1821 году вкусить удовольствий эпохи Просвещения, был наркоманом и без труда находил способы утолить тягу; он написал автобиографию-признание, в которой назвал себя «опиумоглотом». Знакомство с наркотиками не ограничивалось избранным кругом. Джон Инглис, судебный клерк, записал в дневнике 28 марта 1880 года, что у его жены «страшно болят зубы. Она сходила к аптекарям и достала немного героина, снадобья, состоящего, судя по запаху, частично из хлороформа. Это сказалось на ее нервах самым благоприятным образом». Героин оставался в открытой продаже вплоть до Первой мировой войны, когда правительство его запретило, поскольку шотландские солдаты в письмах из окопов просили родных снабдить их этим зельем. В Эдинбурге героина по-прежнему оставалось достаточно чтобы «подсесть» на него. Героин можно было приобрести по рецепту фармаколога на Шэндвик-Плейс в фешенебельном Вест-Энде. Наркоманы приезжали из периферийных микрорайонов, застроенных муниципальными домами, но не все наркотики употреблялись пролетариями или преступниками; медицинская диссертация на эту тему называлась «От Морнингсайда до Мюирхауза». Иными словами, наркотики употребляли не только в трущобах, но и в респектабельных пригородах.[451]

В 1969 году число осужденных в Эдинбурге за хранение наркотиков равнялось пятнадцати. На следующий год оно возросло до двадцати девяти человек — скромное начало неизбежного роста. Полицейский надзор раньше был прост и эффективен, но теперь случаи употребления наркотиков в рабочих пригородах Крейгмиллар, Лейт или Мюирхауз множатся и множатся, и ситуация все печальнее. Поставка и распространение наркотиков — важная часть криминального бизнеса, приносящая существенный доход, пусть и от продажи малых партий. К 1985 году уже свыше 300 человек осудили за хранение или распространение героина. В начале десятилетия с наркотиками было связано менее одного процента дел в Верховном суде; ныне этот показатель достиг 27 процентов, и преступников нисколько не смущают суровые приговоры.

Вдобавок появился и такой бич, как СПИД, спровоцированный использованием наркоманами общей иглы для уколов. Больше всего ВИЧ-инфицированных в Лондоне, но и Шотландия не сильно отстает. И среди шотландских городов первое место по ВИЧ занимал Эдинбург 1980-х (три из каждых пяти случаев). То есть у нас дела обстояли даже хуже, чем в Лондоне. Причина очевидна. Местная полиция стремилась помешать использованию шприцов и игл, конфискуя их везде, где только видела. При дефиците стерильного снаряжения наркоманам не оставалось ничего иного, кроме как делиться шприцами и иглами. Позднее число арестованных за хранение и употребление героина сократилось вследствие «естественной убыли» (закоренелые героинщики поумирали). Сегодня проблемой являются рекреационные наркотики, но в Эдинбурге положение с ними, кажется, не хуже, чем где бы то ни было. Во всяком случае от табака и алкоголя умирает намного больше людей.[452]

ВИЧ-инфекция может распространяться и половым путем, но история секса в Эдинбурге в XX веке весьма темна по сравнению с имеющимися у нас богатыми свидетельствами о прежних временах. Правонарушения сексуального характера больше не вызывают публичного скандала. И это обстоятельство, среди прочего, ослабило внимание общества к проституции, практически подведя черту под ее долгой историей. В 1842 году Уильям Тейт насчитал 800 проституток и 200 борделей, а полицейский доклад 1901 года сообщал о 424 проститутках и 45 борделях — возможно, полиция подправила статистику из своих соображений. В 1920-х годах стороной столичной жизни, которой не одобрял Эдвин Мюир, было обилие секса:

Нигде я так ни омывался, ни соблазнялся и ни окутывался носящимся в воздухе половым влечением, как на определенных улицах… Эдинбурга. Это влечение заполняет главную площадь и растекается по всем прилегающим заводям и водоемам: по чайным, ресторанам и кинотеатрам. Укрыться от него можно только в пабах, куда по обыкновению запрещается входить женщинам, но где, тем не менее, всегда хватает посетителей. Там мужчины, подобно морякам после трудного и изматывающего плавания, укрываются в тихой гавани и кутаются в надежный плащ спиртного.[453]