Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу - Морли Каллаган

— А что случилось со шлюпками?

— Одна, с левого борта, стукнулась о борт, когда ее спускали, и перевернулась.

— А подлодку кто-нибудь видел?

— Вроде бы нет.

— Мы выберемся, — сказала Джина, опустив голову. — И чего только не приходится терпеть на этом свете, чтобы просто куда-то попасть. Ну, перетерпим. — И она повысила голос: — А, Джетро? Э-эй, Джетро! — словно стараясь поддержать в нем сознание и жизнь. Он приподнял плечо, потом руку. В темноте было плохо видно, но, казалось, он сжал кулак.

— Мы доберемся, Джина, — сказал он.

— Люди черт-те что делают, словно свихнутые, верно? — внезапно сказал Боузли. — Я стоял и радовался, что не прыгнул в эту скиксовавшую шлюпку, и тут вижу плотик. Ну и, прощаясь с кораблем, я вдруг почувствовал, что должен забрать с собой что-то свое, а тут, глядь, Мейсон и мисс Биксби, так я ее схватил и обвязал веревкой.

— Довольно, Боузли, — сказал он резко. — Вы среди Друзей.

Он брал на себя команду плотиком. Слабость его объяснялась потерей крови, а плечо болело оттого, что рука все больше немела из-за ремня, нарушившего кровообращение. Но голова у него была ясной.

— Если мы останемся здесь до рассвета, нас кто-нибудь заметит. Так что волноваться особенно нечего. Только нужно как-то сохранять тепло.

В темноте он не мог различить, сочится ли все еще изо рта Чоуна кровь. Только сам Чоун знал, насколько серьезны его повреждения. Но он переместился так, чтобы даже в темноте его глаза были устремлены на Джину. Возможно, он ждал, чтобы рассвело и она увидела, что его глаза устремлены на нее.

Невольно все они придвинулись ближе друг к другу, чтобы согреться, — все, кроме Чоуна, который теперь словно отдалился от них. В тишине ему послышалось, будто Мейсон молится. А сам он пытался убедить себя, что смерть ждет его не здесь. Дождь не прекращался. Ветра не было, и капли сеялись тихо, поглаживая их в темноте. Потом дождь перестал. Поднялся ветер, волны стали круче. Гребни захлестывали плотик, обдавали их влагой, и его начал бить озноб.

В тучах внезапно образовалась прореха; прямо над головой разлилось озеро черноты, а затем в это черное озеро вплыла луна, и он посмотрел вверх на ее круглый диск, серебрящий тучи вокруг. Глядя на несущиеся через луну клочья туч, он почувствовал себя лучше и вдруг поразился тому, что ночь, луна и море движутся своим извечным движением, словно не происходит ничего сколько-нибудь значительного, а ведь они — здесь, на плотике.

— Во всяком случае, нам следует вести себя разумно, — неожиданно сказала Джина, откидывая назад мокрые волосы. — Мы ведь движемся куда-то. Так почему бы и не в нужном направлении? Я уже вижу, как схожу на берег. Сначала в поезд — тук-тук-тук, — и уже в Лондоне. Потом — «Савой». Все, что душе угодно, а главное — тепло. Обед мне принесут в номер.

— Пожалуй, я загляну к вам в «Савой», — сказал Боузли. — Сводите меня куда-нибудь поужинать.

— Договорились, — сказала она.

— Мне уже теплее, — сказал он. — Валяйте дальше, дамочка.

— Мне нравилось, как вы все на меня глядели, — продолжала она, и ее светский тон никак не вязался с мокрым плотиком посреди океана.

— А, бросьте! — выпалил Боузли. — Теперь мне сразу голодно стало.

— Ну так подсаживайтесь поближе к нам.

— Ладно, мисс Биксби, — сказал он, но едва попробовал придвинуться к ним, как плотик накренился, и он поспешно откинулся назад. — Уж такое мое везенье, — сказал он.

— А тут акулы есть? — вдруг спросила она.

— Пусть акулы вас не беспокоят, — сказал он.

— Акулы боятся дельфинов, — сказала она. — Я читала большую статью про дельфинов. Они удивительно дружелюбны и красивы, говорилось в ней. Свет мира почиет на дельфинах. Это правда?

— Дельфины! — буркнул Боузли. — Ну и в компанию я попал!

— А как узнать, что ноги отмораживаются? — спросила она.

— Становится приятно и тепло, — сказал Гроум. — Ничего не чувствуешь.

— Ну так, значит, я еще не совсем заморожена, — сказала она. — Вовсю их чувствую.

— Придвиньтесь ближе, Джина, — сказал он. Конечно, Чоун следит за ними, но ему было все равно. Он теснее прижался к ней и попытался обнять ее здоровой рукой. Боузли, который все еще его побаивался, не спускал с них глаз.

— А ведь верно, — сказал он и тоже попробовал подобраться к ней поближе, но при этом движении плотик резко накренился и черпнул воды.

— Довольно, Боузли! — сказал он резко. — Вы что, не соображаете? Не раскачивайте этот чертов плот.

— Значит, мне тут и сидеть, а?

— Там и сидите. Шевелите ногами, Джина, все время шевелите, — сказал он.

— Если я лишусь ног, будет очень жаль: что у меня было хорошо, так это ноги, — сказала она.

— А что в них такого хорошего, Джина?

— Они настолько маленькие, что я могу носить образцы модельной обуви с витрины и плачу за них полцены. На распродаже.

— Мистер Гроум, — с трудом окликнул его Чоун.

— Что, мистер Чоун? — Он полагал, что Чоун отключился от происходящего, сберегая силы, боясь потерять сознание. Однако его освещенные луной губы раздвинулись в широкую решительную усмешку.

— Вам бы жениться на девушке с ножками под образцы модельных туфель, а, мистер Гроум? — сказал он. Несмотря на свое тяжелое состояние, Чоун все еще посмеивался. Его физическая сила перестала быть угрозой; единственной его силой оставалось молчание. И, бросив эту шутку, он снова в нем замкнулся. Но Айра Гроум ощущал, что Чоун следит за ними, и ощущал эту странную силу.

Море оставалось спокойным, как мельничная запруда, и плотик покачивался мягко и убаюкивающе. Яркий, льдистый лунный свет словно лил холод. Ему показалось, что мокрая одежда залубенела на нем. Он потрогал бушлат — бушлат был мягким. Джина у его плеча утомленно вздохнула и задремала. Легкое покачивание плотика убаюкивало их всех. Они молча отдавались покою. Вскоре Джина уснула. Потом он услышал, что она что-то бормочет — что-то бессвязное, неразличимое. Но кошмар, по-видимому, становился все мучительнее, и уже можно было разобрать обрывки слов и отдельные фразы. Боузли и Мейсон тоже слушали.

— Джина, — сказал Чоун. Чоун тоже был вынужден слушать ее бредовый шепот.

— Нет, вернись… останься… чтобы стало тепло… совсем тепло… Вот так. Совсем хорошо… — Секунда молчания, неясный шепот, и потом: — Высокая Троя в огне. — Она забормотала, он перестал понимать, и вдруг: —…красота, как натянутый лук — натянутый лук, нелепый в таком столетье, как это…

Россетти, Йетс. Во сне она вернулась в колледж. Он растерялся и сказал громко:

— Джина, Джина…

Она пошевелилась и прошептала:

— Нет. Мое имя, мое настоящее имя… Ах да, Тулан.

А Боузли крикнул:

— Тулан! Это придумать. Ну, раз ей так хочется пусть будет Тулан. Эй, Чоун…

— Оставьте Чоуна в покое, Боузли, — сказал он. — Заткнитесь. Вы что, никогда не бредили? А после того, что ей пришлось перенести…

— У меня на это хороший слух, вот что! — сказал Боузли.

— Сказано вам: заткнитесь, — сказал он.

Боузли ответил угрюмо и злобно:

— Мне ведь тоже может что-нибудь сниться, сэр. Тулан, это надо же!

Внезапно, словно все еще в кошмаре, она выпрямилась и дико посмотрела вокруг. В лунном свете ее лицо было мертвенно бледным.

— Где я? — вскрикнула она. Потом ее глаза остановились на нем, и она простонала: — Господи, Айра Гроум. Слава богу, это вы! — Она раскинула руки и вдруг обняла его. Он знал, что Чоун приподнялся и не спускает с них глаз, в которых блестит луна, но ему было все равно. Если в миг стремительного возвращения из кошмара в мир сырого холода она не смогла больше притворяться, не смогла больше прятать от Чоуна правду даже ради упоения местью, ни о чем другом он думать не хотел. Он крепко обнял ее. Она, дрожа, прижималась к нему, и он забыл про Чоуна. Он просунул руку под ее бушлат, а она прижалась к нему еще теснее, его ладонь легла на ее грудь, и на него словно хлынуло все тепло мира. Ее мокрые волосы скользнули по его лицу, ее губы прижались к его губам, а плот соскользнул в ложбину, снова поднялся на волну, и пенистый гребень осыпал их брызгами.

— Айра Гроум, Айра Гроум, — сказала она. — Где мы?

— Что-что? — крикнул Боузли с сумасшедшим хохотом. — Я понимаю, что с вами, мистер Гроум. Вы махнули на все рукой. Вам теперь все до лампочки, и вы щупаете ее на холоду, как эскимос. Верно, мистер Гроум?

Чоун ничего не сказал. И сила этого молчания заставила его очнуться.

— Заткнитесь, Боузли, — сказал он.

— Так ведь я тоже замерз. Возьмите меня в долю, мистер Гроум.

— Заткнись, Боу, — сказал Мейсон.

— Ты мне рта не затыкай, Мейсон. Подумаешь, подчищала из лазарета!

— Как только мы доберемся до берега, Боу, получишь в морду.

— Боузли! — крикнул он. — Я отправлю вас на губу.