Александр I - Сергей Эдуардович Цветков

принца Конде и втайне сочувствующего роялистам. Дальберг передал с ним записку, написанную симпатическими чернилами, острожный Талейран ограничился устными инструкциями. Суть миссии Витроля сводилась к тому, чтобы побудить союзников как можно быстрее двигаться к Парижу — здесь их ждут.

5 марта Витроль был у Александра и вручил ему лоскуток бумаги, на которой после промачивания в соленой воде появились строчки: «Особа, мной посылаемая к вам, заслуживает вполне вашего доверия. Выслушайте ее и узнайте меня. Пора объясниться. Вы двигаетесь на костылях; встаньте на ноги и пожелайте, что можете». Состоялся долгий разговор, во время которого Витроль пришел в ужас — царь высказывался против возвращения Бурбонов!

— Если бы вы их знали, — говорил Александр, — вы были бы убеждены, что бремя такой короны слишком тяжело для них. Идеи свободы не могли развиваться безнаказанно в течение столь долгого времени в стране, подобной вашему отечеству.

«Вот до чего мы дожили, о Боже! — записал потом ошеломленный Витроль. — Император Александр, царь царей, соединившихся для блага вселенной, говорил мне о республике!»

Он, как мог, старался поколебать «гибельное» предубеждение Александра против Бурбонов:

— Мнение нации вы найдете не в провинциях, которые безгласны, а в Париже, и только в Париже! Соедините ваши силы, не оглядывайтесь назад, сожгите ваши корабли, двигайтесь прямо к Парижу, и я предаю мою голову в руки вашего величества: пусть она падет на плахе, если общественное мнение в Париже не выскажется открыто в пользу восстановления монархии.

В конце концов горячность Витроля произвела впечатление на царя.

— Господин Витроль, — сказал он, — в тот день, когда я буду в Париже, я не признаю другого союзника, кроме французской нации. Я обещаю вам, что этот разговор будет иметь величайшие последствия.

Последствия наступили немедленно: переговоры в Шатильоне прекратились, армия Шварценберга двинулась вперед.

8 марта 100-тысячная австро-русская армия настигла Наполеона с 28 тысячами человек на берегу Об, у Арси. Французы вначале в беспорядке кинулись к мосту, но Наполеон со шпагой в руке преградил им путь: «Кто из вас перейдет мост раньше меня?» Весь оставшийся день, до ночи, французы отбивали нерешительные атаки союзников, не уступая ни пяди земли. Александр, следивший за распоряжениями Шварценберга, громко произнес:

— Эти австрийцы сделали мне много седых волос.

На следующий день Наполеон приказал отступать по единственному мосту через Об. Увидев этот маневр, Шварценберг созвал монархов и весь штаб на краткое совещание, которое продолжалось два часа. Александр в этот день чувствовал себя нездоровым и не присутствовал на совещании, поэтому Шварценберг благополучно смог уклониться от несомненной победы. Когда союзники все-таки двинулись вперед, две трети французов уже достигли другого берега. Оставшиеся гренадеры продержались в Арси до темноты и ночью, отступая, взорвали мост. Имея дело с таким противником, мог ли Наполеон бояться поражения?

Войска императора исчезли из поля зрения союзников на целых двое суток. Наконец выяснилось, что Наполеон переправился через Марну и идет к Сен-Дизье с целью ударить в тыл главной армии. Это стало известно из собственноручного письма Наполеона к Марии-Луизе, перехваченного 12 марта казаками. (Император всегда писал супруге шифром, но эта записка — единственная! — оказалась незашифрованной. В этом невезении было уже что-то фатальное.) Письмо Наполеона кончалось словами: «Этот маневр или спасет, или погубит меня». Получилось — погубил.

Известие о том, что путь на Париж открыт, было сразу оценено Александром. 13 марта в десять часов утра царь собрал общий военный совет, где предложил, соединившись с Блюхером, идти прямо на столицу, оставив Наполеона в тылу. Шварценберг, беспокоившийся за свои коммуникации, настаивал на движении вслед Наполеону. Большинство генералов согласились с ним.

Однако в дело вновь вмешался случай. Сразу после роспуска совещания Александру принесли письмо министра полиции Савари Наполеону, только что перехваченное казаками, в котором говорилось, что в Париже скопилось множество влиятельных лиц, враждебных правительству, и что министр полиции не может поручиться за спокойствие в столице в случае приближения союзной армии. Царь немедленно потребовал к себе Барклая де Толли, Дибича, Толя и Волконского.

— Теперь нам представляется две возможности, — сказал им государь, — первая, идти на Наполеона и в гораздо превосходнейших силах атаковать его, и вторая — скрывая от него наши движения, идти прямо на Париж. Какое ваше мнение, господа?

Он посмотрел на Барклая, как старшего чином. Барклай, взглянув на карту, повторил решение военного совета:

— Надобно со всеми силами идти за Наполеоном и атаковать его, как только с ним встретимся.

Дибич предложил послать 40–50 тысяч человек к Парижу, а с остальными силами преследовать Наполеона. Толь советовал отрядить вслед Наполеону 10 тысяч человек кавалерии, а главными силами идти форсированным маршем к Парижу. Что касается Волконского, то он молчал, находясь в некотором расстоянии от стола с картой, как «адъютант, который ожидает приказания своего генерала» (это не помешало ему впоследствии приписать себе историческое решение идти на Париж). Александр поддержал мнение Толя. Дибич возразил:

— Если ваше величество хотите восстановить Бурбонов, тогда, конечно, лучше идти со всеми силами на Париж.

— Здесь дело идет не о Бурбонах, а о свержении Наполеона, — напомнил ему царь.

Генералы взялись за циркуль, чтобы рассчитать переходы, а Александр в волнении вышел из кабинета. «В глубине сердца моего, — рассказывал он впоследствии князю А.Н. Голицыну, — затаилось какое-то смутное и сильное чувство ожидания, какое-то непреоборимое желание предать это дело в полную волю Божию. Совет продолжал заниматься, а я на время оставил его и поспешил в собственную мою комнату; там колена мои подогнулись сами собою, и я излил пред Господом все мое сердце».

Вообще в последние дни он был весь издерган, нервы его были на пределе. Волконский писал, что жить с царем — все равно как «на каторге».

Вернувшись в кабинет, Александр выслушал расчеты генералов: если двинуться на Париж немедленно, то у союзной армии будет не менее двух суток, прежде чем Наполеон подоспеет на выручку столице. Царь немедленно поскакал вдогонку союзным монархам и Шварценбергу. Догнав их, он спешился, расстелил карту прямо на земле и объяснил положение дел. На этот раз Шварценберг против своего обыкновения сразу дал согласие изменить направление движение армии.

В тот же день союзная кавалерия наткнулась у Фер-Шампенуаза на 4300 новобранцев, шедших на соединение с Наполеоном. Французы построились в шесть каре и упрямо двигались вперед, пробиваясь сквозь толщу все прибывающей конницы. Они прошли семь миль, отбиваясь вначале от 5 тысяч, потом от 10 тысяч и, наконец, от 20 тысяч всадников. Три каре так поредели, что вынуждены были сомкнуться в одно.

Александр лично руководил боем. А.И. Михайловский-Данилевский вспоминал: «Я пристально смотрел на Государя во время действия