Дневник на итальянском - Элиза Харрис

— Ненавижу… — опускаясь на колени, крепко сжимая её дневник в руках, шептал я.

В пороге послышались шаги. Я поднял голову, когда в двери, прижав обе ладони к лицу, со слезами, беспощадно размывающими макияж, стояла Грейс с выпуклым животиком. Боль на её лице отражалась так сильно, как и на моём. Но она не потеряла дочь. А я лишился Эрики навсегда..

— Джеймс… — её голос дрогнул, и Грейс через секунду оказалась на коленях рядом со мной, прижимая мою голову к груди. Так, как никогда не сделала бы моя родная мать. Так, словно я был её дорог. — Мальчик мой…прошу, не надо.

Не знаю, что убивало меня больше: её отношение ко мне или то, как сильно она напоминала мне Эрику.

— Не нужно, прошу, мальчик мой, не делай себе больно, — я был так уничтожен, что в какой-то момент обнял её обеими руками, прижимаясь, как к родной матери и плача на груди, как пятилетний ребёнок. Она оказалась рядом в нужный момент.

Почему женщина, чью дочь я уничтожил, была всё ещё рядом со мной? Так не бывает. Они вдвоем слишком хороши для этого чертового мира. Слишком хороши для меня.

— Всё пройдёт. Слышишь, все наладится!

Я в это не верил. Без Эрики, её наивно прекрасного взгляда оливковых глаз, хитрой улыбки, вечного протеста и вредного характера, мой мир превратился в пепел.

Я сам превращался в пепел, постепенно сгорая и разлетаясь на ветру.

Спустя неделю

Через солнцезащитные очки слепило солнце. Я вышел из машины, достал дорожную сумку и, последний раз оглядев свою малышку, с которой было связано так много воспоминаний, хлопнул дверью, оставив ключи внутри.

Быстрым шагом пересекая площадь, я вошёл в здание аэропорта через большие стеклянные двери. С разных сторон доносились голоса людей. Кто-то плакал, прощаясь с родными, кто-то изо всех ног бежал друг другу на встречу, бросая сумки на ходу. Дети мельтешили под ногами, а их мамаши бегали за спиногрызами, пытаясь образумить. Когда я дошёл до стойки регистрации, тело словно в землю вросло.

Несколько месяцев назад я точно так же, на том же месте, стоял, безжизненно вросши в землю. Я опоздал. Несколько минут решили всё. Стоя сбоку ото всех, я видел, как успокаивающе обнимает Грейс плачущую отец, и они вдвоем смотря вслед уходящей Эрики. Каштановые волосы, в беспорядке рассыпавшись по миниатюрным плечами, отдалялись с каждой секундой всё дальше. Я видел, как она уходила, и ничего не мог с этим сделать. Стоял, как осёл, и понимал, что больше жизнь не имеет того смысла, которым она её окрасила.

И словно в дежавю, я стоял на том же месте, только теперь в ожидании своего рейса.

— Внимание! — прозвучал громкий голос девушки. — Начинается посадка на рейс Эмертон-Амстердам начнётся через пять минут! Просьба, всем пассажирам, пройти на паспортный контроль.

Вот и всё. Закончилась история, которая началась так внезапно и неожиданно. История, исход и развитие которой, никто из нас предугадать не мог.

Я улетал, не сбегая. Но оставаться в месте, где всё напоминало о ней, каждый чертов угол, каждое чертово место, больше невозможно было оставаться. Не было смысла быть так, где жизнь для тебя закончилась.

Отец болел моим переездом. И именно в тот момент, когда я объявил о своём решение улететь жить к матери в Амстердам, понял, что пыталась донести до меня Эрика всё время. Понял, что отец был единственным, для которого я что-то значил. Кристиан Тёрнер, как всегда, оставался спокойным и сдержанным, кинув лишь: «ты уверен в своём решении?».

После появления Грейс и Эрики в наших отцом жизни, всё изменилось. Наши жизни, дом, даже чертов город стал другими с ними. Они сделали из нас, существующих под одной крышей соседей, настоящую семью. Ту, которой у нас никогда не было. И уходом Эрики, не только я потерял всё, но те, кто успел узнать её.

— Здравствуйте! Ваши документы, — милым вежливым голос прощебетала девушка на стойке регистрации. Полгода назад, я бы уединился с ней в одном из туалетом аэропорта, взяв номер телефона, чтобы никогда не позвонить, а сейчас, стоял, как дебил, и не видел ни в ком, кроме Эрики, девушек. — Удачного полёта! — она так широко улыбнулась, ярко накрашенными губами, отдалённо напомнив Асю, что даже в тот момент, воспоминания были связаны с Эрикой. С моим предательством.

Переступая черту аэропорта, я понимал, что с этого момента ничего не будет, как прежде. Это была новая жизнь, которую и жизнью назвать нельзя было. Я оставил в этом городе всё, что было мне дорого, что, оказывается, я любил. Отец, который вырастил во мне мужика, Грейс, заменившая мне маму, Рэна и Яна, парней, лучше которых друзей я уже не найду, и воспоминания. Воспоминания — самая сильная штука, которая способна как радовать, так и уничтожать.

— Джеймс! — срывающийся, полный отчаяния, крик. Мне не надо было оборачиваться, чтобы понять кому он принадлежит.

Отец, с безжизненно опущенными руками вдоль тела, в дорогом деловом костюме, — явно только с работы, — и со стеклянным выражением лица, стоял по другую сторону турникетов, словно нами целая пропасть, которую уже невозможно преодолеть. Взгляд папы встретился с моим, и дальше всё, как в тумане. Взрослый, состоятельный бизнесмен, сорвался с места, отталкивая двух бугаев охранников и перепрыгивая турникет, как в замедленной съемке. На лицах персонала был ужас и недоумение. Девушки стали вызывать охрану, патруль, но отцу не было до этого дела. Стоило миновать преграду, он без слов крепко прижал меня к себе, хлопая по спине. Я обомлел.

— Как же ты дурак, сынок! — с отчаянием вырвалось у него, когда папа, впервые за столько лет, обнял меня. По-настоящему. Как сына. Как любимого и нужного сына.

— Пап…

Отец отстранился, и более подавленного выражение лица у него я никогда не видел.

— Прости, что был тебе плохим отцом. — слова, который поставили точку. Это было полной противоположностью правде. Я только в тот момент понял, каким отцом он был мне все годы, после ухода жены, которая бросила сына на мужа. — Ты всегда был для меня самым важным в жизни. И это ничто не изменит.

— Прости, что был таким ублюдком. — попытался ухмыльнуться я, но это получилось скорее криво, чем похоже на улыбку. — Я бы многое, пап, изменил. Но уже слишком поздно.

— Мы будем ждать тебя дома. Всегда. Запомни, ты всегда можешь вернуться, как только тебе осточертеет эта страна нарциссов.

— Тюльпанов, — усмехнулся я, и папа тоже улыбнулся.