Безымянный замок. Историческое фэнтези - Анна Райнова

Справившись с собой, Музыка шагнул из укрытия. Завидев пришельца, девушка улыбнулась в ответ на его робкую улыбку, поздоровалась и с готовностью представилась: Габриэля. Анджей вынул из-за пазухи флейту и принялся аккомпанировать новой знакомице, да так складно выходило, что засиделся до темноты. Оказалось, девушка тоже сирота, живёт одна и кроме музицирования ничего толком делать не умеет. Хорошо, крестьяне любят слушать её песни и помогают бедняжке; Анджей убедился в этом, когда дородная крестьянка принесла девушке узелок с провизией и кувшин молока, а к вечеру пришла другая, чтобы позвать на семейный ужин. Музыкант откланялся, договорившись встретиться с Габриэлей завтра. Домой возвращался на крыльях, сам себе удивляясь и не понимая, что это с ним случилось.

С той поры даже в лютую стужу и проливной дождь с утра до полудня проводил Анджей с очаровательной лиристкой, приносил ей безделушки и заморские сладости. Та охотно принимала его у себя, в крохотной избушке на отшибе, или в роще у реки, если погода была тёплой. Они вместе пели, да так, что слушать их дуэт приходили не только местные жители, но и случайно проезжавшие по дороге путники. Вот только ничего большего девушка не допускала, да и он непривычно робел в её присутствии, позволяя себе лишь незаметные, будто случайные прикосновения, от которых по всему телу музыканта пробегала жгучая волна.

Через полгода Анджей наконец сознался себе, что влюблён в Габриэлю. В тот же день принёс он ей дорогие сапфировые серьги и, срываясь на каждом слове, предложил разделить его судьбу. Девушка странно улыбнулась и сказала, что не понимает радостей плотской любви. Анджей ей дорог, очень дорог, за это время он стал как родной, но она всецело принадлежит лире, лишь музыка и пение делают её счастливой и ничего другого ей не надобно. Извиняясь за свои слова и видя, как переменилось лицо ухажера, она добавила, что не он первый сватается, получая заведомый отказ, однако же пробить гробового молчания, враз повисшего над поляной, так и не смогла.

Сердце непривычного получать отказ мужчины заледенело. Он долго смотрел на Габриэлю, на её созданные для страстного поцелуя нежные губы, ясные, как полдень, лучистые глаза, румяные щёчки – и не мог поверить ушам. Несмотря на просьбы девушки, повернулся и ушёл в город. В этот день его флейта плакала, а голос дрожал, вызывая у слушателей искренние слёзы, а ночью Анджей никак не мог успокоиться в объятиях Марийки: душа рвалась от боли, а перед внутренним взором стояла прекрасная служительница Евтерпы7. Утром он вновь отправился к девушке, та приняла его как обычно, будто и не было вчерашних признаний. Они пели и играли, как раньше, только вот боль в груди менестреля не желала утихнуть. Слепая, как у всех влюбленных, надежда, подсказывала: требуется терпение, может быть тогда Габриэля посмотрит на него не только, как на верного друга. Он продолжал ежедневно посещать её дом, девушка оставалась как прежде отзывчивой и приветливой, но так горячо желаемых изменений в её к нему отношении не произошло и через год по началу их свиданий.

К этому времени Габриэля стала для него чем-то вроде навязчивой мечты, каждое посещение приносило с собой адовы муки, но не ходить к ней он уже не мог. А потому, понимая, что когг богатого торговца рано или поздно поднимет паруса, и он, вступив на его борт, окончательно и бесповоротно сожжет мосты, Анджей отказал Кудору. Тот молча выслушал его слова, покачал головой, но ничего не сказал в ответ.

На следующий день служка опять появился на площади и положив в его кружку немало звонких денаров, дал дудку, по виду обыкновенную, но стоило приложить инструмент к губам, как над площадью полились божественные звуки. Анджею почудилось, что дудка играет сама без его участия и одновременно с этим у него родилось ощущение, что этот инструмент создан специально для него. Закончив играть, он поблагодарил Кудора за волшебный подарок, а тот с вежливым поклоном попросил вернуть дудку, потому как просто хотел узнать, годен ли хоть на что-то сей незатейливый инструмент, один из множества, кои хранятся на когге – пользовались ей последний раз в незапамятные времена, потому ему важно знать мнение человека в таких делах осведомленного, и невольно улыбнулся, увидев как лицо менестреля заливается краской. Если Анджей примет предложение хозяина, дудку подарят ему. Анджей нехотя отдал будто приросший к рукам инструмент. Помощник торговца бросил музыканту ещё монет и поговорив немного о том о сем, ушел. А музыкант с неспешным уходом его почувствовал, будто вместе с дудкой отдал темноглазому Кудору что-то очень важное и потому вглядывался беспокойно в удалявшуюся фигуру, пока та не истаяла в заходящем солнце.

Всю последующую ночь проворочался он в бреду; пригласил к Марийке еще и Юстысю, но и это средство, выручавшее обычно и не в таких горестях, не спасло. Стоило смежить веки, видел он дудку, тянул к ней руки, а та ускользала, растворялась, уходила, словно вода меж пальцев, и манила издалека, ровно наслаждаясь его танталовыми муками. Не дождавшись рассвета, в сумеречной мути музыкант стремглав бросился на когг, где и разыскал крепко сложенного служку. О мучавшем его кошмаре поведал менестрель слуге. Последние слова дались с большим трудом, на судне, мирно стоящем у причала, ему сделалось совсем скверно: дудка находилась где-то рядом, ему показалось даже, что держит её в руках, он опускал глаза, начинал шарить вокруг, но пальцы, как во сне, хватали пустоту. Наконец он не выдержал, и когда Кудор снова заговорил о шкатулке с золотыми, ответил: согласен служить хоть черту, лишь бы вновь хоть раз сыграть на вожделенном инструменте.

Черные глаза Кудора расширились от удивления, впрочем, он лишь кивнул согласно и тут же обернулся, бросившись к показавшемуся из каюты хозяину, торопливо объясняя причины поднятого шума. Седовласый, высокорослый, немного выше самого ваганта, хозяин когга вышел на палубу в парадных одеждах, точно перед этим принимал дорогих гостей или готовился к визиту – и это несмотря на занимавшуюся зарю. Плечи его теснил темный кафтан с серебряным поясом и массивной пряжкой, надетый несколько небрежно – из-под него выбивалась туника, неприятного всякому християнину желтого цвета, под которой была одета еще одна – темно-красная. Довершал наряд черный плащ, подбитый соболями и шелковые желтые чулки с двойной перевязью. Низко кланяясь, Кудор представил менестрелю его нового хозяина, поименовав того Гересом. Тот оглядел склонившегося Анджея с головы до пят и приказал Кудору принести новые туфли – негоже менестрелю босым ходить. Приказание было тотчас исполнено.

Анджей получил башмаки из тончайшей кожи, стиснувшие привычные к свободе стопы неожиданно сильно, точно испанские сапоги. Менестрель посмотрел на ноги – неприятное ощущение тотчас отпустило. Он преклонил колени перед новым хозяином, ожидая приказания.

Герес щелкнул пальцами, в его руках появилась знакомая дудка. Вручил застывшему Анджею, тот благодарно принял из рук Гереса заветный инструмент, враз почувствовав облегчение – кошмары, снедавшие его душу ночью немедля испарились, не оставив и следа, он почувствовал себя столь легко и свободно, что выпустил дудку из разжавшихся пальцев, она покатилась по палубе, но была поймана и возвращена менестрелю Кудором.

– Отныне имя тебе Кальциген, – неожиданно сильным голосом сказал хозяин, – и никак иначе. Ты понял меня? – Вагант кивнул, к горлу подступил ком, он не понимал происходящего, сознавая лишь, что в эти мгновения судьба его меняется окончательно и бесповоротно, на что и как – о том он не имел ни малейшего понятия. – Кудор, проводи музыканта в каюту, – и, кивнув в сторону юта, свистком собрал матросов, веля готовиться к отплытию.

Этим же днем когг поднял паруса и, унося с собой Анджея, не успевшего очнуться от внезапно произошедшей с ним перемены и попрощаться с Габриэлей, направился к неведомым берегам.

Глава 5

Коли говорить не хочешь, молчи…

Очнувшись, Мечислав долго приходил в себя и не сразу понял, где он. Однако запах горелой древесины вместе с приторным мерзким духом заставили подхватиться и сесть на край топчана. Ослабевшие ноги подогнулись, не давая подняться. На полу перевёрнутого вверх дном сарая вперемежку с битыми черепками валялись обгорелые обрывки ткани, а в болтающуюся на одной петле развёрстую дверь бил яркий солнечный свет. Приступ тошноты заставил согнуться, слабость повалила на кровать. Он ощутил под периной острые края шкатулки. Какие ещё сюрпризы, кроме прозрачной девушки, спасшей его ночью от неминуемой смерти, кроются в черном, точно беззвёздная ночь нутре волшебного ларца?