Калужский вариант - Александр Ильич Левиков

и неправильно, то мы, рабочие, очень быстро потеряли бы интерес к бригадному методу. Если бы формально и неправильно, то люди, которые к нам едут, сразу бы поняли: расшумелись, а у них путного нет! Но к нам едут, и мы показываем дело». Многие едут, отовсюду — Северину и его ББФОТ работы хватает.

— Северину я предлагал бюро еще лет пять назад, — говорил Прусс, — тогда он отказался. Северин хороший пропагандист бригадного метода. Он очень хороший пропагандист!

Я соглашался, вспоминая озорные письма-намеки о «нашем козыре» и «мыслящих чудаках».

«А. И.! Добрый день!

Знаете, о чем я частенько задумываюсь? О превратностях судьбы, удачах и невезениях. Кому что выпадет. Увы, косность в распространении передовых идей все еще велика. Но мы уже не одиноки. Есть последователи. И странно, это некоторых из нас пугает, вроде бы возникает чувство ответственности не только за себя, а и за других, далеких и неведомых. Что-то они там отмочат, эти другие, а шишки посыплются на нас: вы, мол, все заварили, затеяли, теперь расхлебывайте. Стоит ли, однако, бояться собственной тени? Будь в себе уверен — остальное не должно смущать. Тут, вероятно, возникает своеобразный психологический барьер, страх перед выпущенным из бутылки джинном. Все это чепуха перед такими вот письмами (цитирую полученное из Днепродзержинска): «Читали о вас, думали и пришли к убеждению, что есть прямой государственный смысл попробовать внедрить вашу систему».

Я показываю это письмо и еще более интересные некоторым скептикам. Разве не искупает все наши муки и труды здесь, на Оке, в Калуге, тот простой факт, что в городе на Днепре на неведомом нам заводе котельно-вспомогательного оборудования и трубопроводов люди думают о наших идеях, находят в них государственный смысл? Стоит поговорить об этом при встрече. Привет вам от Чернова, Федулова и всех нас. Ждем в гости. Не тяните. С уважением — Альберт Северин».

* * *

Дальнейшее развитие сюжета еще приведет нас в Калугу, но не сразу. Необходимо построить мост между далекими друг от друга на первый взгляд, но в чем-то глубинном сходными явлениями жизни.

Нам предстоит небольшое путешествие, читатель. В земли северные — на Колыму и Камчатку...

Глава вторая. Сказание о золоте и рыбке

По знаменитой Колымской трассе мы ехали «на перекладных» — от прииска до прииска, от поселка к поселку — с разными шоферами, на попутных грузовиках. Александр Иванович Смирнов-Черкезов, возглавлявший литгазетовскую бригаду, к удивлению магаданских товарищей, отказался от любезно предложенной ими машины. «Не пропадем, — объяснял он нам, своим спутникам, — зато насмотримся и наговоримся от души».

Колыма — это река, всему вокруг давшая свое имя. Тысячекилометровое гористое пространство, волнами сбегающее к Ледовитому океану, тоже зовется Колымой. Единственная ниточка жизни — автодорога связывает здесь разделенные хребтами поселки, и люди, подобно островитянам, говорят «материк» обо всей остальной советской земле. О Колыме больше рассказано, чем написано, хотя и написано немало.

Судьба этих мест породила удивительные легенды, и правда состоит в том, что большинство из них — правда. Но правы были и древние римляне, говоря, что времена меняются, а с ними — мы сами. Масштабы и характер благотворных перемен на Колыме поразительны, край этот стал неузнаваемым в социальном и экономическом плане. Тот, кто бывал там прежде, приехав сейчас, узнал бы разве что сопки и морозы.

Слева и справа от нашего пути, где-то там в распадках, шуршали тысячи прозрачных ключей, названных неунывающими геологами в память надежд и долгих блужданий, во славу своих удач, в честь своих любимых: Дебютный, Радужный, Февральский, Эфка, Аннушка... На каждом из этих ключей люди моют или прежде мыли золото. Если подняться на самолете, увидишь желтую извилистую ленту реки. А по обе стороны ее — будто вывернутая наизнанку, искореженная в судорогах, окаменевшая в минуту страшных родов земля. Непросто, ох, как непросто человеку в этих пустынных горах, на вечной мерзлоте, где и в самую жаркую погоду лишь на полметра оттаивает грунт. Но здесь живут и работают круглый год без пугливой оглядки на страшные зимы.

На одном из поворотов трассы мы притормозили у невысокого придорожного столба, на котором укреплен муляж золотого самородка — символ богатства края. С золота начинается и им же кончается тут всякий разговор.

Инженер горного управления ведет нас куда-то влево от дороги, туда, где грязь, вода, болото. Идем, вернее, прыгаем с кочки на кочку к домику-вагончику. Инженера зовут Александром Сергеевичем. Очки в толстой оправе и берет, кожаная куртка с капюшоном и обязательные здесь высокие резиновые сапоги, завернутые на манер мушкетерских.

Он ведет нас в болотистую низинку, где работает драга. Желтый промытый песок — золото — оседает в опечатанном контейнере. Его снимают в присутствии комиссии из трех человек и отправляют на обогатительную фабрику. Позади драги по берегам прорытого ею канала остаются длинные округлые гусеницы отвалов. Порывшись, мы отыскали в них причудливые камешки, один из которых был похож на натуральный гриб подосиновик. А инженер ошарашил сообщением, что здесь в отвалах, если получше порыться, можно найти и кое-что поценнее: в отработанных песках все же остается немного золота.

— Золото бросаете?! — удивился Смирнов-Черкезов.

— Нет, их будут промывать повторно.

— Разве прииск не мог это сделать сразу?

— Государственному предприятию в отвалах рыться нет резона, — спокойно пояснял инженер, — экономически невыгодно.

— Неужто частникам отдаете?

— Как вам сказать... Вряд ли их можно частниками назвать. Мы так кого обычно именуем, да и то в кавычках — «частники»? Продающих свою продукцию на рынке или каких-то «леваков», оказывающих услуги вне системы государственной торговли и обслуживания, «по договоренности». А старатель... это, знаете ли, особая категория людей. Старатели!..

Человек рисковой профессии

На Колыме о старателях рассказывали нам разное, отзывались о них неодинаково. Иные — с уважением к их рабочему рвению. Иные — с завистью к большим, да еще молвой раздутым заработкам. Иные — с осторожностью и недоверием. Мы убедились, что есть основания и для того, и для другого. Старатель действительно неоднозначен.

Да, он не частник в привычном смысле слова. Есть типовой устав старательной артели, на основе которого существуют и действуют артели конкретные. Весь заработок распределяется по трудодням. Похоже на колхоз. Но вместе с тем старатель и не вполне колхозник. Решение общего собрания о приеме и исключении из артели утверждается дирекцией государственного предприятия — прииска. И вся