Ахматова. Юные годы Царскосельской Музы - Юрий Зобнин

Однако до поры ничто не мешало блестящему взлёту карьеры Андрея Антоновича. За три года работы в Морском училище он видел только начальственное расположение, всегда оказывался на хорошем счету, и в 1879 году в возрасте 31 года был произведён в лейтенанты флота, получив в придачу орден Св. Станислава 3-й степени. Между тем за всеми личными и общественными треволнениями неумолимо надвигалось роковое 1 марта 1881 года. В канун покушения на императора закадычный друг Аспазии Горенко, вольнослушатель университета Николай Желваков умолял своего наставника по подпольному студенческому кружку Андрея Желябова послать его, Желвакова, главным бомбометателем. Однако выбор пал на студента Технологического института Игнатия Иохимовича Гриневицкого.

«Александр II должен умереть. Дни его сочтены, – писал тогда Гриневицкий в своём «Завещании» потомкам. – Мне или другому кому придётся нанести страшный последний удар, который гулко раздастся по всей России и эхом откликнется в отдалённейших уголках её, – это покажет недалёкое будущее.

Он умрёт, а вместе с ним умрём и мы, его враги, его убийцы.

Это необходимо для дела свободы, так как тем самым значительно пошатнётся то, что хитрые люди зовут правлением – монархическим, неограниченным, а мы – деспотизмом…

Что будет дальше?

Много ли ещё жертв потребует наша несчастная, но дорогая родина от своих сынов для своего освобождения? Я боюсь… меня, обречённого, стоящего одной ногой в могиле, пугает мысль, что впереди много ещё дорогих жертв унесёт борьба, а ещё больше последняя смертельная схватка с деспотизмом, которая, я убеждён в том, не особенно далека и которая зальёт кровью поля и нивы нашей родины, так как – увы! – история показывает, что роскошное дерево свободы требует человеческих жертв.

Мне не придётся участвовать в последней борьбе. Судьба обрекла меня на раннюю гибель, и я не увижу победы, не буду жить ни одного дня, ни часа в светлое время торжества, но считаю, что своей смертью сделаю всё, что должен был сделать, и большего от меня никто, никто на свете требовать не может».

Но и Гриневицкий в составе бомбометателей, окончательно утверждённом Перовской, оказался лишь дублёром. Первого марта тысяча восемьсот восемьдесят первого года в один час сорок пять минут пополудни он стоял на набережной Екатерининского канала, с узелком своей бомбы, боком облокотившись на ограду Михайловского сада, – и лишь машинально смотрел, как восторженно приветствуют приближающуюся карету государя прохожие, как стягивает шапку и широко улыбается забавный крестьянский мальчишка, тащивший корзину из соседней мясной лавки, и как Александр, выглянув в окно кареты, улыбается ему в ответ.

Окаменев, он машинально наблюдал, как Перовская, выскочив из людской толчеи на площади, взбегает на Ново-Конюшенный мост и отчаянно, сверху вниз, машет белым платком, и как первый метальщик Рысаков семенит наперерез карете, но кулёк с бомбой почему-то летит не в неё, а под ноги лошадей, прямо перед смеющимся деревенским мальчишкой…

Сквозь дымное марево, накрывшее место взрыва, в наступившей звенящей тишине, он видел, как корчатся умирающие лошади и как Александр, выскочив из осевшей кареты, бросился к упавшему ребенку и склонился над ним. Со всех сторон бежали люди, и мгновенно образовавшаяся толпа скрыла собой царя из виду. Вдруг, спустя несколько минут, царь вновь показался между собравшимися. Он медленно шёл сквозь толпу прямо на Гриневицкого, смертельно бледный, сосредоточенный и что-то говорил следующим за ним офицерам. И тогда Гриневицкий, шагнув навстречу, резко замахнувшись обеими руками, бросил бомбу вниз, перед собой, под ноги себе и императору, поравнявшемуся с ним в эту минуту…

Казак лейб-гвардии Терского эскадрона собственного Его Величества конвоя Александр Малеичев скончался от ран, полученных во время первого взрыва, через десять минут по доставке в госпиталь.

Смертельно раненный, истекающий кровью Александр II умер в Зимнем дворце через час после второго покушения.

Его убийца Игнатий Гриневицкий пережил его на семь часов: в Конюшенном госпитале, куда его перенесли с набережной, ему никак не давали умирать, всё время среди смертной агонии приводили в себя и постоянно спрашивали об имени и звании, но выжали из него под самый конец только два слова: «Не знаю». Голова его была заспиртована и приобщена к вещественным доказательствам процесса о цареубийстве, на котором он фигурировал как «умерший 1 марта человек, проживавший под ложным именем Ельникова».

А четырнадцатилетний крестьянский мальчишка Колька Захаров был доставлен в бессознательном состоянии с проникающей раной черепа в левой височной области, в продолжении 40 часов не приходил в себя, подавая признаки жизни лишь судорогой израненных осколками рук, и так и умер 3 марта 1881 года в 12 часов пополудни.

Петербургские предания, в достоверности которых сомневаться не принято, сообщают, что страшный призрак повешенной через месяц после цареубийства Софьи Перовской так никогда и не покидает с тех пор Екатерининский канал: в промозглые глухие сумерки, которыми начинается здешний март, из года в год появляется её тень, которая всё машет и машет своим платком на Ново-Конюшенном мосту. И тому, кто имел несчастие увидеть своими глазами это белое пятно, плещущее всегда одним и тем же сигналом: сверху – вниз, сверху – вниз, сверху – вниз! – непременно грозит большая беда…

И неудивительно: жизнь всей великой страны по взмаху этого платка вдруг потеряла устойчивость и начала медленно, но неудержимо катиться в тартарары. Для сотен же и тысяч людей, как связанных с петербургской трагедией непосредственно, так и оказавшихся среди неё волею случая, это внезапное скольжение и оседание в жизненную бездну началось сразу же после 1 марта.

Одним из этих последних был преподаватель математики Морского училища, потомственный дворянин Симферопольского уезда, лейтенант флота и кавалер ордена Св. Станислава 3-й степени Андрей Горенко.

IV

Андрей Горенко в 1881 году. – Связь с Инной Змунчилло – Сотрудничество с РОПИТ – Новое царствование – Отставка великого князя Константина Николаевича – Дело о политической неблагонадежности и отрешение от должности в Морском училище – Заговор в Николаеве – Г. П. Судейкин и Вера Фигнер – Генерал В.С. Стрельников – Г. Г. и С.Г. Романенко – Николай Желваков и сестры Горенко – Покушение в Одессе – Охота на народовольцев – Арест Веры Фигнер и гибель Судейкина – Угроза над Инной Эразмовной – Бегство за границу.

Согласно семейным преданиям, жизненные пути Андрея Антоновича Горенко и Инны Эразмовны Змунчиллы-Стоговой сошлись в год цареубийства. Виктор Горенко говорит даже о свадьбе их в этот роковой год, однако, если понимать «свадьбу» не в чернышевско-нигилистическом, а в традиционном для России XIX века смысле брачного союза, освященного церковным обрядом и узаконенного посредством удостоверяющих это событие консисторских и иных документов, – то даже в послужном списке, составленном 24 июня 1886 года (и заверенном тогда же, как и полагается, собственноручно Андреем Антоновичем), указывается, что женой его является Мария Григорьевна Горенко, урождённая Васильева. И только в свидетельстве о рождении 23 сентября 1887 года младенца Андрея, Инна Эразмовна, мать новорождённого, впервые выступает в качестве законной супруги Андрея Антоновича Горенко, отца означенного младенца. Так что свадьба (если она вообще была) могла быть сыграна родителями Ахматовой во временнóй промежуток с осени 1886-го по осень 1887-го, никак не раньше.

А до того, если брать 1881 год в качестве некоего легендарного условного ориентира, было пятилетнее сожительство, крайне хлопотное и к тому же стеснённое людьми и обстоятельствами, от которых жестоко пострадал Андрей Антонович.

А ведь 1881 год начинался для него так удачно!

Вероятно, ещё в Николаеве мичман Горенко оказался вовлечённым в круг проблем, связанных с деятельностью правления РОПиТ-а[41]. Послужило ли этому короткое знакомство его непосредственно с Н. А. Аркасом или с каким-нибудь влиятельным заезжим акционером[42] – неизвестно, однако в 1878 году преподаватель математики Морского училища вдруг был призван в головное, петербургское отделение РОПиТ-а для работы над новым уставом, необходимость в котором после блистательного завершения Балканской кампании стала насущной. С окончательным утверждением российского военного присутствия на Чёрном море и в Средиземноморье качественно менялся характер деятельности Общества. При наличии броненосцев и крейсеров отпадала необходимость переделывать транспортные суда в боевые корабли, зато возрастала значимость их непосредственной мирной функции, промышленного и сырьевого снабжения того же флота, равно как и всех южных губерний, экспортной грузоперевозки и пассажирского судоходства. Если в 1860-х – начале 1870-х годов деятельность РОПиТ-а, частично берущего на себя исполнение обязанностей Черноморской военной эскадры, щедро дотировалась государством, то теперь было необходимо усиливать её экономическую составляющую. Помимо того необходимо было урегулировать и специальные, внутренние вопросы, связанные с разделением акционерного финансирования морских и сухопутных перевозок. Именно Андрей Антонович стал автором аналитической записки, которая после обсуждения легла в основу нового устава РОПиТ-а, принятого 31 мая 1879 года. Если учесть, что как раз в это время мичман Горенко становится лейтенантом флота и получает своего первого «Станислава» – усилия его были по достоинству оценены «в верхах».