Каменный Кулак и мешок смерти - Янис Кууне

Сухая гроза бушевала долго. Люди боялись находиться под кровлей, но еще больше опасались покидать дома. В ужасе они призывали Тюра упросить Тора[87] смилостивиться, но бог грома был непреклонен. Он продолжал высекать из туч исполинские искры, точно желая сжечь ими все живое на Бирке.

Но, несмотря на огненный шквал, что обрушивался на каменистый остров, ни один дом, ни один драккар в заводи не пострадал. Только на южной окраине варяжского селения вспыхнула одинокая береза, чуть дальше в роще посреди полянки загорелась еще одна и еще. И тут гроза двинулась прочь. Молнии засверкали на юге-юго-западе, где-то рядом с Виксбергом. Потом еще дальше, и еще, и еще.

И только тут хлынул дождь, если низвергшийся с неба водопад можно было так называть.

Даже недалекий умом Олькша и то увидел в этой грозе знамение. Старший сын Одина настоятельно требовал от викингов двинуться на юг. В своем нетерпении он дошел до того, что сам забил предназначенного ему жертвенного козла. Когда дождь унялся, фольки нашли его почерневшую тушку подле березы, которая загорелась первой. И никого не удивило, что молния попала в того самого козла, которого племянник Неистового Эрланда собирался возложить на костер в священной роще Упсалы. Так, по крайней мере, утверждал сам Хрольф.

Если бы не новые драккары сторешеппаря, то ватага из десяти кораблей уже на следующее утро после грозы покинула бы заводь Бирки и устремилась на юг. Но освятить ладьи было так же необходимо, как заточить перед боем билу или заплести косы. И потому соратники Хрольфа с утренней зарей поплыла на север.

Фрейерова могила

Прежде чем прокричать отплытие, Хрольф-мореход долго шептался с шеппарями ватаги. Это только называлось: шептаться. На самом деле на берегу причальной заводи ор стоял такой, что манскапы порой вскакивали с сундуков, дабы ринуться на помощь своим кормчим. Не раз и не два сын Снорри был готов сдаться и разрешить соратникам двигаться как им заблагорассудится, однако боевитый вид Олькши, кривая усмешка Аво и нахмуренный лоб Ёрна не позволяли ему это сделать. Так или иначе, ф его люди составляли четверть всей руси похода. Хрольф был сторешеппарем не только над своими драккарами, но и над всем набегом. И если он не сумеет обуздать норов остальных шеппарей еще в домашней заводи, то что же устроят эти спесивцы на берегу Овсяного залива?!

И он драл глотку, топал ногами, хватался за опоясные ножи, пока не убедил всех в том, что ладьи должны двигаться построившись ячменным зерном и в том порядке, который проистекает из их божественных имен. Хрольфов пока еще не имевший повседневного имени Дёдскло поплывет на острие «ячменя», а его же Сватблуд – в завершении строя. Гром Трюморк сторешеппаря встанет после двух Варсобердов: Орла и Волнореза. По бокам его разместятся Сварливый Рёднатт и Берсерк Дункельсвред. За ними пристроятся Дубовый Саганскрул и Волк Грюмхемнд. Идти они будут на расстоянии броска копья друг от друга. Приказы Хрольф будет отдавать охотничьим рогом: один низкий гудок, два высоких и снова низкий значит «прямо»; три высоких, один низкий – «направо»; три низких, один высокий – «налево»; долгий высокий – «быстрее вперед»; долгий низкий – «всем остановиться». Сторешеппарь наверняка придумал бы еще полдюжины разных гудков, но вольные шёрёверны опять начали звереть. Так что ему пришлось прекратить свои выдумки после того, как все согласились с тем, что высокий, низкий, высокий, низкий, высокий, низкий – всего шесть раз – будет означать «всем собраться вокруг Грома».

– Нам ведь понадобится время от времени собирать тинг[88] прямо в море, – пояснил он необходимость этого условного знака и тут же пожалел о сказанном. Не хватало еще заниматься пустыми разговорами прямо на волнах.

Наконец, все, что измыслил Хрольф, продумывая первый по-настоящему большой набег в своей жизни, было изложено, понято и принято, и десять драккаров отвалили от мостков в разных концах причальной заводи.

Построение не заняло у шёрёвернов много времени, и вскоре драккары на веслах и под парусами уже неслись мимо Ховгордена, направляясь в пролив между Адельсёном и Екерё. Люди Ларса издалека заметили корабельный строй и не преминули сообщить о нем уппландскому ярлу. Вскоре на берегу острова появился сам властитель окрестного лана. Он неуклюже сидел на коренастой кобыле и подавал кораблям знаки причаливать или хотя бы остановиться.

Хрольф видел ярла. Он понимал, что Ларс хочет поговорить с ним о чем-то важном. Возможно, старый вояка был готов присоединиться к набегу, и это прибавило бы еще пять кораблей и двести ратарей. Однако в своих теперешних мечтах племянник Неистового Эрланда видел сторешеппарем и вожаком похода только себя и никого больше. Появление в ватаге дружинников Ларса неминуемо превратило бы набег на Хавре в деяние уппландского ярла, чья слава и опыт затмили бы новоявленную доблесть Хрольфа, как дуб затмевает молодой ясень.

Прочие шеппари также заметили Ларса и уже приказали своей руси «Stе pе ställe!»,[89] но племянник Неистового Эрланда затрубил «быстрее вперед» и к своей вящей радости узрел, что соратники послушались его, а не ярла.

Какое-то время Хрольф поглядывал назад, ожидая увидеть там корабль Ларса, но старик, скорее всего, предпочел забыть о сыне Снорри, как о неразумном щенке, который, не зная брода, суется в реку больших дел и дальних набегов.

Стая драккаров обогнула Екерё с севера и начала забирать все больше на юго-восток. Там их ждала длинная извилистая протока, которая, проведя ватагу мимо Сигтуны, к концу дня привела их в устье реки Фюрис.

Волькша во все глаза смотрел на городище свейского конунга, всеми силами стараясь разглядеть что-нибудь особенное. Его поразило то, что в сигтунской заводи было не так уж много ладей: не больше дюжины. А уж принадлежали ли они конунгу, так и вовсе невозможно было определить. И все же какое-то сродство между княжьим городом на Ильмене и Сигтуной Волкан обнаружить смог. Ни на Бирке, ни на Адельсёне он не видел крепостных валов. Городец свейского конунга был обнесен стенами высотой в три человеческих роста и, насколько Волькша смог разглядеть, окопан рвом. Несколько диковинных крыш, крытых не то горшечными черепками, не то железными чешуйками, возвышавшихся на дворе Сигтуны, были видны над оградой. Однако кроме них Годиновичу не удалось узреть ничего примечательного.

Возможно, ватага Хрольфа и не добралась бы до Фюрис к вечеру, если бы весь день не дул попутный ветер. Да и гребцы, похваляясь друг перед другом и перед другими драккарами, налегали на весла во всю мощь своих широких спин. Чем дольше смотрел Волькша на варягов, тем больше понимал источник их необузданной силы. Попробуй-ка день напролет помахать веслом длиною в дюжину локтей. Да после такой работы любой меч, любая била покажутся перышком. Маши не хочу. А от голода, нагулянного во время гребли, русь может и зубами глотку перегрызть, только бы добыть пропитание и насытить свою могучую утробу. Хотя и пахарский труд не слаще, но от него человек так не звереет, как от постоянной борьбы с морем и ветром. Нет, нельзя пускать варягов на Волхов! Волкан был готов надавать самому себе тумаков за давнишние мысли о том, чтобы расквитаться с заговорщиками на дворе Гостомысла[90] клинками шёрёвернов Бирки.