Без утайки. Повести и рассказы - Сергей Чевгун

Деньги возили в банк целый день. Набили хранилище под завязку! Давно не лежало в нем столько новеньких бумажек, на которые взглянуть и то приятно, а не то что в руках подержать. А в понедельник с утра запустили деньги в оборот. Шустрые инкассаторы развезли по городу мешки с зарплатами, и выросли у кассовых окошек громадные очереди. А некоторые и целыми семьями приходили: шутка ли – одному всю зарплату за столько времени унести?

Многих, многих в тот день осчастливил банк города N.! Как же, помнят здесь до сих пор вереницу людей, разносивших по своим домам тюки и наволочки с купюрами. Кряхтели, болезные, гнулись под тяжким грузом, ногами землю копытили… но ползли, ползли! А кое-кому и до дома удалось добраться, не пропив по дороге ни рубля. Вот что деньги проклятые с хорошими людьми делают!

Все изменилось в одночасье в городе N. Жизнь сдвинулась с мертвой точки – и забила ключом, щедро орошая благами жизни изнуренные безденежьем лица. Зашуршал город фантиками от конфет, покрылся колбасной кожурой, и немало беспечных горожан поскользнулось в те дни на банановых корках. Телевизионщики ходили счастливыми: их донимали неизвестные, умолявшие лишний раз прокрутить вечерком рекламный ролик про чудо-прокладки «Олби», в крайнем случае, осчастливить показом новой пасты «Блен-да-мед». Витийствовал и пророчил грядущий экономический расцвет местный прорицатель и экстрасенс Гавриил Семиродов.

Все было прекрасно, слов нет, однако же, начались и кое-какие странности. Стоило лишь какому-нибудь горожанину взять в руки денежную бумажку, как тут же менялся горожанин в лице, напрочь все забывал про демократию и удвоение ВВП, и начинал обращаться ко всем не иначе, как «товарищ». В первые дни врачи еще пытались как-то бороться со странной этой болезнью: одним – теплые ванны с хвоей советовали, других – куда-то в жаркие страны отправляли. Но стоило и врачам наконец-то получить зарплату, как перестали они про страны в рецептах писать, словно бы этих жарких и вовсе на свете не было. А заговорили врачи про чудодейственный метод чукотского шамана Юнарги, якобы излечивавшего подобную болезнь медвежьим салом и пятидесятиградусным морозом. А еще в народе слух прошел про целителя с Колымы, в пять минут избавлявшего от хвори при помощи кайла и лопаты. Впрочем, желающих поправить здоровье среди граждан как-то сразу поубавилось. Но их и так, массовым порядком, на исцеление отправляли.

А дальше – больше! От чиновников стали требовать, чтобы они не только приходили на службу, а еще и трудились все восемь часов, а не дурака валяли. Рабочим строго-настрого запретили подходить к станку, ежели кто на ногах не стоит. А тем, кто стоял, стали выдавать план-задание на день. И часто можно было теперь услышать на улице грозный крик постового: «Ты куда это, контра, прешься на „Мерседесе“? В ЧК захотел?». И многих, заметим, свезли в эту таинственную «чеку», но еще больше и без нее перевоспиталось.

А однажды утром в городе N. заиграл духовой оркестр, и горожане вышли на большой субботник. Кто ларьки с пересохшими «сникерсами» бульдозером сносил, кто заграничные же вывески с домов снимал и аккуратно на дрова складывал. И к вечеру город преобразился настолько, что и не разберешь, в каком времени здесь люди живут. Глянул народ на дело рук своих и тихо-тихо разошелся по домам. А ранним утром следующего дня ушел в поход на Москву из славного города N. Первый Особый Железный Неустрашимый полк имени товарища мэра Перепехина.

Уйти-то полк ушел, но до столицы так и не добрался. Сгинул полк как боевая единица, едва лишь бойцы в первом же занятом городе вновь ощутили в руках бумагу нынешних рублей. А где-то под Тверью, не выдержав тягот суровой походной жизни, слег в постель и сам товарищ мэр Перепехин. Лежал он, правда, недолго и поднялся живой-здоровехонький, едва лишь остатки Особого Железного протарахтели по направлению к станции Пеньки. И тем же вечером вернулся Перепехин в город N. на попутной электричке.

Нечего и говорить, что дома мэра ждала работа, основательно запущенная в связи с походом на Москву. Говорят, Перепехин сидел за работой день и ночь, и в конце концов, кое-чего добился. Во всяком случае, чиновники слышали, как телефон с утра громогласно пообещал: мол, привезем мы вам деньги, привезем! И действительно, к вечеру их уже привезли. Так что всякая надобность в бумажках тыща такого-то года отпала совершенно.

* * *

На днях я заехал в город N. по своим делам. Вполне приличное, скажу я вам, местечко! Банкиры, чиновники, «Мерседесы» по улицам рыщут… Ну, словом, все как у людей. И перед соседями ничуть не стыдно.

Однако городского мэра и бывшего товарища Перепехина в администрации я не застал. Давно уже, говорят, отошел он от хлопотных чиновничьих дел и занимается нынче исключительно благотворительностью. Но каждый год, в один и тот же день и час, приезжает Перепехин к родной мэрии, садится на лавочку у входа и долго сидит, размышляя о чем-то, а может быть, и кое-что вспоминая.

– А пошли бы вы все!.. – наконец, говорит Перепехин, ни к кому конкретно не обращаясь. Садится на трамвай – и едет к себе домой. И к мэрии больше не возвращается.

Итак, бывший мэр и товарищ уезжает, а жизнь в городе N. продолжает идти своим чередом. Цветут на улицах липы, рассыпается брызгами в городском парке фонтан, и гуляют по крышам домов сытые голуби.

Там, вдали, за…

Это уже позже выяснилось, что все началось с дежурного по станции Никодимова. А сначала думали, виноват путевых дел мастер Жук. Нашлись и свидетели, видевшие собственноглазно, как подлетел Жук на взмыленной дрезине к ремонтникам и крикнул громовым голосом:

– Деньги дают!

После чего бригада в полном составе побросала инструменты и отбыла на станцию Лопушки – получать свою законную трехмесячную зарплату.

На самом же деле, заорал Никодимов, углядевший из своей будки начальника станции Филимонова, с утра укатившего вместе с бухгалтером в районный банк. Судя по измученному виду «газика», начальник деньги привез, что и вызвало у дежурного радостный крик. А трудовой коллектив станции Лопушки немедленно отреагировал на это огромной очередью.

Зарплату начали выдавать после обеда. А часа в три к Никодимову заглянул мастер Жук с бутылкой «Зубровки» в кармане.

– Должок тебе принес, Сеня, – сказал Жук, со вздохом выставляя «Зубровку» на пульт с разноцветными лампочками. – Прямо сейчас и оприходуем. Да не боись ты, Сеня! Филимонов уже по магазинам поехал, сам видел, а поездов – все одно, до завтрашнего утра не будет.

– Да погоди ты пять минут, – отвечал Никодимов, сглатывая невольную слюну. – Сейчас вот «сотка» проскочит – и разольем.

– «Сотка»? Какая «сотка»? – Мастеру показалось, что он – ослышался.

– Да звонили по линии, как раз перед твоим приходом. Поезд такой, номер сто. Вне графика идет. Из Москвы, что ли… Пассажирский. Да ты не волнуйся, он быстренько проскочит. Десять вагонов всего.

Но мастеру было не до количества вагонов. Мастер вспомнил, как подлетел он сегодня на дрезине к ремонтникам и крикнул… Эх, черт его раздери! Крикнуть-то он крикнул, а вот в какую сторону балансир у проклятой «стрелки» повернут – не посмотрел. Ну, хорошо, если никто «стрелку» не переставлял и поезд №100 прямехонько в город N пойдет. А если все-таки стрелку трогали?

А здесь как раз и подлетел московский поезд. Прогудел на ходу, прогромыхал всеми своими колесами – и унесся в ту сторону, откуда Жук на дрезине бригаду вывозил. Уже затихла «сотка» вдали, и Никодимов потянулся к «Зубровке» левой рукой, одновременно правой доставая стаканы из тумбочки, а мастер как прислонился к пульту, так и стоял, тупо глядя на лампочки.

– Ты чего это, Федя? За дисциплину переживаешь? – спросил Никодимов, откупоривая. – Да ведь сам же говорил, что Филимонов по магазинам поехал. Значит, сюда он до завтрашнего утра, точно, не заглянет. Давай?

И вот сошлись два стакана, шумно сдвинулись – и разбежались в разные стороны, словно бы никогда не встречались. Смыла холодная «Зубровка» события сегодняшнего дня! А поезд №100 – тот, что шел вне графика, уже проскочил окаянную «стрелку» и теперь громыхал далеко в стороне от станции Лопушки, постепенно отклоняясь влево от верного маршрута.

Впрочем, кто там из пассажиров поймет, правильно он едет или неправильно? На то ведь и машинист в голове поезда сидит, чтобы за дорогой присматривать. А машинист, как на грех, был новенький, ехал в город N. в первый раз.

Ничегошеньки машинист не заметил!

Странный поезд остановился в степи, в трехстах километрах юго-западней города N., утром пятого мая. Десять вагонов, в них тридцать семь журналистов и сорок шесть депутатов, остальной народ – проводники, секретари-референты и прочий обслуживающий персонал. Короче, человек двести наберется. Ехали они, помнится, в город N. на семинар, посвященный проблемам возврата кредитов Международному валютному фонду. Да не доехали – застряли посреди степи. Это когда поезду рельсов не хватило.