Слабая женщина, склонная к мелонхолии - Ирина Волчок

— Да ничего я их не учила, — ответила тетя Фаина. — Это они сами привыкли. Я коврики-то с хлоркой полощу, чуть-чуть, чтобы людям не воняло. А кошки запах чуют. Для них хлорка пахнет лучше, чем для тебя ваниль. Вот и кайфуют, твари гулящие. Да им это не вредно, ты не беспокойся.

Ася и не беспокоилась. В этом доме никому ничего не могло навредить. Мимо тети Фаины не могло ничего вредоносного прошмыгнуть незамеченным. А будучи замеченным, все вредоносное тут же без видимого труда дезактивировалось. Тетя Фаина даже руки Асе сумела вылечить, о чем Ася и не мечтала, не потому, что была склонна к меланхолии, а потому, что все-таки в мединституте училась. Знала пределы возможного.

— Ну вот еще, пределы какие-то, — насмешливо сказала тетя Фаина, внимательно рассматривая ее ороговевшие навсегда ладони, больно разгибая опухшие навсегда пальцы, ощупывая окостеневшие навсегда суставы. Тыльную сторону руки, даже щекой потрогала. — Ты, Аська, про всякие такие пределы при мне не говори. Не люблю глупости слушать. В мире никаких пределов не бывает. Пределы бывают только для того, кто их сам себе придумал. Вот у козы нашей предел мечтаний — кочан капусты сожрать и буханкой хлеба закусить. А предел свободы — это чтобы веревка подлиннее… Чтобы не рядом с колышком на привязи ходить, а даже и до боярышника возле забора дотянуться можно было. А у человека какие пределы? Если он себе предел ставит, так это и не человек уже, а та же коза.

И руки Асе вылечила. Траву какую-то заваривала, над паром велела держать подолгу, пока до самых локтей не прогревались как следует. Растирала кисти гусиным жиром, мазала медом, заставляла в пальцах карандаши вертеть, показала, как именно. Потом надо было разогретый воск в руках мять. Потом — учиться рисовать, вязать, вышивать… Потом тетя Фаина надела Асе на запястья что-то вроде браслетов, а на пальцы — что-то вроде колец, сплетенных из мелкого колючего бисера и шерстяной колючей нитки. Вид у этой бижутерии был диковатый, Ася сначала даже стеснялась с этими браслетами и кольцами ходить, но тетя Фаина снимать их запретила, и Ася не снимала. Через две недели заметила, что браслеты и кольца, сплетенные из грубой нитки и мелкого бисера, носят почти все девчонки на курсе — в моду вошло. А ей можно уже было не носить, у нее уже суставы не болели, пальцы стали опять тонкими и гибкими — хоть в косу заплетай. И очень сильными стали, гораздо сильнее, чем раньше были. Тетя Фаина почти ничего не запрещала руками делать, говорила, что для рук любая работа полезна, и чем больше разной работы — тем полезней. Просто надо знать, как что делать, чтобы не навредить, чтобы не вопреки замыслу природы. Пудовые авоськи в руках таскать — это вопреки замыслу природы. И брезент голыми руками стирать, полоскать, выкручивать — это тоже вопреки… Особенно в холодной воде. Вот руки и отказывают, если ими делают не то, для чего их природа задумала. А у глазного хирурга руки должны быть здоровые, надежные, сильные, спокойные, чуткие… Асины руки постепенно такими и стали. Тетя Фаина все время бдительно следила, что и как Ася делает своими здоровыми руками. Ася делала практически все — только что авоськи не таскала, — а руки оставались здоровыми. Еще и здоровей, кажется, становились. Значит, все правильно делала, по замыслу природы, а не вопреки ему. Потом, когда начала работать в отделении у самого Плотникова, Ася уже сама рассказывала и показывала коллегам, что надо делать с руками по замыслу природы. Одну санитарку даже к тете Фаине возила, у санитарки руки болели сильно, никакие лекарства не помогали, никакие процедуры, она совсем отчаялась, даже думала, что придется работу бросать. Советам Аси не верила — что они понимают, молодые? Советовать легко, посмотрим, как запоет, когда у самой руки совсем откажутся шевелиться… Тетя Фаина и этой недоверчивой санитарке руки вылечила. И о том, что с Асиными руками было, рассказала. А санитарка рассказала всем в отделении. С тех пор все безоговорочно верили Асе, всем ее советам следовали очень старательно, Алексеев даже вязать научился, бабы носили браслеты и кольца, сплетенные из шерстяной нитки и колючего бисера… Правда, на работе не носили — за шерстяную нитку в отделении Светка с хрустом сожрала бы любого, даже самого Плотникова. Но за пределами отделения Светка и сама такой браслет носила. А в отделении все крутили в пальцах карандаши, ручки и даже пинцеты. Все время, совершенно машинально, привыкли уже.

Ася заметила, что крутит в пальцах карандаш. Левой рукой крутит, а правой — историю болезни листает. История была неинтересная, и болезнь неинтересная — ячмень на верхнем веке. Этот курящий депутат после парилки холодной водичкой облился. На следующий же день заметил, что веко воспалилось и болит, но к врачу сразу не пошел, ему некогда было — заседание какое-то важное. А через день — встреча с избирателями. А еще через день — еще заседание. А потом — опять баня, парилка и холодная водичка… А потом его привезли с таким абсцессом, что смотреть страшно было. И с температурой… Вот и чем он лучше любителя активного отдыха? Пора выписывать. На всякий случай напугать как следует насчет холодной водички после парилки — и пусть идет дальше заседать. Тем более что ему и самому здесь не нравится. Из отдельной палаты — можно сказать, из отдельного люкса с мягкой мебелью, телевизором, душем и туалетом — его переселили в четырехместную. Какому же депутату такое понравится? Он, конечно, не против пообщаться с электоратом, но не так тесно. Сначала даже что-то о депутатской неприкосновенности стал рассказывать, но, говорят, когда увидел автоматчиков, идущих рядом с носилками, на которых лежал больной в наручниках, о неприкосновенности забыл, прихватил из люкса свои шмотки и пошел в народ. Пора его выписывать, пора. Надоел уже. И у народа от непосредственной близости своего избранника настроение стало портиться, что на процесс выздоровления влияет неблаготворно… Вот интересно — почему зэка со всей этой пятнистой армией именно в люкс вселили? Ах да, это же единственное помещение на этаже, где на окне есть железная решетка. Или потому, что туалет есть. А то если каждый раз в общий водить — это каждый раз устраивать в коридоре крупномасштабные военные учения.

А Плотникова все нет. К чему ж готовиться-то? К экстренной операции или к приему больных вместо него? Больные будут разочарованы. Они же сюда к самому Плотникову идут. Очередь на лестнице стоит от двери кабинета, выходящей прямо на лестничную площадку, до первого этажа. Вот так, прийти с утра пораньше, отстоять два этажа — и попасть не к самому Плотникову, а неизвестно к кому. Неизвестно к кому они могли бы и в районную поликлинику сходить.