Всеобщая мифология. Часть I. Когда боги спускались на землю - Томас Балфинч

Однажды Кефал, царь Афин, прибыл на остров Эгина, чтобы искать помощи у своего старого друга и союзника царя Эака в войне с Миносом, правителем Крита. Кефал был прекрасно принят, и желанная помощь сразу же была ему обещана.

– У меня достаточно людей, – сказал Эак, – чтобы защищаться самому и дать тебе войска, в которых ты нуждаешься.

– Я рад видеть это, – ответил Кефал, – и, признаться, очень удивлен найти такую массу юношей, каких вижу вокруг себя, всех, несомненно, одного возраста. Но, помнится мне, было у тебя много нестарых еще людей, которых я знал раньше, и которых сейчас не вижу. Что с ними стало?

Эак застонал и ответил голосом, полным скорби:

– Я вынужден рассказать тебе, и сделаю это сейчас же, не откладывая больше, дабы ты воочию смог узнать, как из грустного начала иногда проистекает счастливый результат. Те, кого ты знал раньше, теперь пыль и прах! Чума, посланная гневной Юноной, опустошила наш остров! Юнона возненавидела его, потому что он носила имя одной из фавориток ее мужа.

Когда болезнь начала проявляться по естественным причинам, мы сопротивлялись ей, как могли, натуральными средствами; но скоро стало ясно, что чума гораздо сильнее нас, и мы уступили. Вначале небо, казалось, село на землю, и толстые облака заперли нагретый воздух. В течение четырех месяцев господствовал ужасный южный ветер. Беспорядок поразил колодцы и источники; тысячи змей выползли на землю и излили свой яд в воды. Сила болезни сначала распространилась на низших животных: собак, рогатый скот, овец и птиц. Несчастный пахарь с удивлением видел, как его быки падали посреди поля и лежали, беспомощные, в незаконченной борозде. Шерсть облезала с блеющих овец, и их тела иссыхали. Лошадь, некогда первая в беге, больше не оспаривала пальму первенства, но стонала в стойле и умирала бесславной смертью. Дикий вепрь забыл свою ярость, олень – быстроту, медведи больше не нападали на стада. Все зачахло; мертвые тела лежали на дорогах, в полях, лесах; воздух был отравлен ими.

В то, о чем я вам рассказываю, трудно поверить, но ни собаки, ни птицы, ни голодные волки не трогали трупов. Их гниение распространяло заразу. Затем болезнь атаковала сельчан, а потом жителей городов. Сначала горели щеки, и дыхание становилось затруднительным. Язык становился жестким и разбухал, и сухой рот был открыт в постоянной жажде, и хватал, задыхаясь, воздух. Люди не могли выносить жара своих одежд и постелей, и предпочитали лежать на голой земле; но земля не остужала их, а, напротив, они нагревали место, на котором лежали.

И врачи не могли помочь, потому что болезнь атаковала и их тоже, и контакт с больным приводит к заражению, так что самые верные своему служению врачи стали первыми жертвами. Наконец, надежда на помощь исчезла, и люди научились смотреть на смерть как на единственное избавление от болезни. Потом они дали дорогу всем предпочтениям и не задавались вопросом, что подходит, а что нет, потому любое средство от болезни было не годным. Самообладание покинуло людей, они толпились вокруг колодцев и источников и пили, пока не умирали, так и не утолив жажды. У многих не было сил выйти из воды, и они умирали посреди потока; а другие, несмотря на это, пили из него. Некоторые были настолько истощены, что могли только ползти, и, если не имели сил подняться, умирали на земле. Казалось, они ненавидели своих друзей, и уходили из их домов, если, не зная причины болезни, винили в том свое место жительства. Одних видели ковыляющими вдоль дороги, пока они могли стоять, тогда как другие опускались на землю и, открывая свои умирающие глаза, чтобы бросить последний взгляд, закрывали их в смерти.

Что было у меня на сердце, пока все это происходило, и что я должен был делать, как только ненавидеть жизнь и желать быть с моими мертвыми людьми? Всюду лежали мои подданные, осыпавшиеся, как переспелые яблоки под деревом или как желуди под дубом после бури. Видишь там, в высоте, храм, посвященный Юпитеру? О, как много молитв было принесено здесь; мужей за жен, отцов за сыновей, и как много было умерших во время самой молитвы! Как часто, пока жрец готовился к жертвоприношению, жертва падала, сраженная болезнью, не дождавшись удара ножа! Постепенно все почтение к святому было утрачено. Тела лежали не погребенные, лес был нужен для погребальных костров, люди боролись друг с другом за владение им. Наконец, никого не осталось, чтобы печалиться; сыновья и отцы, старики и молодые погибли равно не отпетые.

Стоя перед алтарем, я поднял глаза к небу.

«О, Юпитер, – сказал я, – если ты действительно мой отец, и если не стыдишься своего потомка, верни мне назад моих людей или забери и меня!»

При этих словах послышался раскат грома.

«Я принял знамение, – закричал я, – о, может быть, это знак благоприятного расположения ко мне!»

Рядом с тем местом, где я стоял, как раз рос дуб с раскидистыми ветвями, посвященный Юпитеру. Я увидел кучу муравьев, занятых своими делами, несущих мелкие зернышки во ртах и следующих один за другим в ряд вверх по стволу дерева. Рассматривая их множество с восхищением, я сказал: «Дай мне, о, отец, горожан, столь многочисленных, как они, и снова наполни мой пустой город».

Дерево затряслось и зашелестело листьями, хотя это не ветер оживил его. Я весь затрепетал и поцеловал землю и дерево. Я не должен был сомневаться в своей надежде. Пришла ночь, и сон завладел моим телом, утомленным заботами. Дерево стояло передо мной в моем сне со своими многочисленными ветвями, покрытыми живыми движущимися созданиями.

Казалось, дуб затрясся и сбросил на землю множество тех прилежных собирающих зерна существ, которые стали расти, все больше и больше и постепенно выпрямились, отбросили лишние ноги и черный цвет и, наконец, приняли человеческую форму. Потом я проснулся, и первым импульсом было ругать богов, которые лишили меня сладкого видения и не сделали его реальностью в этом месте. Пока я все еще был в храме, мое внимание было привлечено звучанием множества голосов снаружи; это был звук, давно не обычный для моих ушей. Пока я стал думать, что это еще сон, Теламон, мой сын, бросив открытыми ворота храма, воскликнул: «Отец, иди сюда и прими то, что превосходит даже твои надежды!» Я вышел и увидел множество людей, таких, как я видел во сне, и они шли такой же процессией.

Бывшие муравьи превратились в трудолюбивый, прилежный и воинственный народ мирмидонян

Пока я смотрел с удивлением и восхищением, они приблизились и, преклонив колена, приветствовали меня как своего царя. Я принес свои клятвы Юпитеру и предоставил пустой город новорожденному народу, и разделил поля среди тех, кого назвал мирмидонянами по муравьям (мирмекс), от которых они произошли. Ты их видишь; их поведение соответствует тому, какое было у них в прежнем виде. Это прилежный и старательный народ, стремящийся к прибыли и цепкий к своим выгодам. Среди них ты можешь набрать свои войска. Они последуют за тобой на войну, юные по годам, но смелые сердцем».

Описание чумы здесь взято у Овидия из отчета, который греческий историк Фукидид, дал чуме в Афинах. Историк описал подлинные факты из жизни, и с тех пор все поэты и писатели-беллетристы, когда описывают подобные сцены, заимствуют подробности у него.

Глава V. Шалости богов

Эндимион был прекрасным юношей, который пас свое стадо на горе Латмос. Одной спокойной чистой ночью богиня Диана, в том числе богиня Луны и колдовства, взглянула вниз и увидела его спящим. Холодное сердце девственной богини смягчилось от его непревзойденной красоты, и она спустилась к нему, поцеловала и смотрела на него, пока он спал.

По другой версии, Юпитер наградил Эндимиона даром вечной молодости вкупе с вечным сном. О том, кто наделен таким даром, мы можем написать немного приключений. Говорили, что Диана, заботилась, чтобы ее любимчик не страдал от своей пассивной жизни, ибо она увеличивала его стадо и охраняла его овец и ягнят от диких зверей.

Поэма Китса «Эндимион» – это дикое и фантастическое произведение, содержащее изящную поэзию, как вот эти строки, обращенные к луне:

Он был Поэтом и, к тому ж, влюбленнымНа Латмии стоял он, где по склонамПолз ветерок из миртовой долины.Он гимны проносил через стремнины,Плывя от храма звездного Дианы.Там воскуренья были постоянны.Охотница с улыбкой благосклоннойНа жертвенник взирала, но влюбленныйНе мог на храм глядеть без огорченья:Там красоту держали в заточенье!И новый гимн, родившийся от стона,Дал Цинтии ее Эндимиона.

Отважная и грозная девственница Диана была в то же время покровительницей рожениц