Далеко от Москвы - Василий Ажаев

Рогов не ответил, но лицо его отразило смятение. Ковшов — взволнованный, будто не Рогов, а он сам вел этот спор, — поднял глаза на начальника, и кровь хлынула ему в лицо: Василий Максимович в упор смотрел не на Рогова, а на него, Алексея.

Во время отчаянных наскоков Рогова и суровых отповедей Батманова Алексей едва сдерживался, чтобы не вступиться за Рогова, а кстати и за себя. Он был убежден, что начальник не сможет противиться благородному порыву человека, устремляющегося навстречу опасностям. Горячая речь готова была сорваться с губ. И не сорвалась. Растаяла под взглядом Батманова, проникшим в самую душу.

— Товарищ Сталин не может указать место в бою каждому человеку персонально, — продолжал Василий Максимович, переводя взгляд с Рогова на Ковшова. — У него миллионы солдат. Он распоряжается ими через организации, через нас, руководителей на отдельных участках. Он подписал приказ о моем назначении и этим дал право распоряжаться вами.

В дворе завыла сирена. Рогов забеспокоился.

— Надо мне бежать — тревога. Прошу вас, товарищ начальник строительства, дайте мне такую работу, чтобы кости трещали! В голову лезет всякая чертовщина, места себе не нахожу. Чувствую себя подлецом без настоящего дела.

Василий Максимович в знак согласия кивнул головой — и Рогов выбежал. Начальник посмотрел в окно: люди на улице разбегались врассыпную, во дворе, возле управления, выстраивалась команда МПВО, в стороне девушка, торопясь, с трудом натягивала на себя зеленый прорезиненный комбинезон. Над березовой рощицей низко промчалась тройка самолетов.

— А что делать с этим горячим молодым человеком? — повернулся Батманов к Залкинду. — Пожалуй, отпустим его, чтобы не скулил?

Он не смотрел на Ковшова. Алексей сам шагнул к нему:

— Прошу вас вернуть мне мой рапорт.

— Подходящий деловой разговор! — одобрил Залкинд. — Придется мне переводить его из врагов в друзья.

Батманов взял со стола рапорт Алексея, посмотрел на него и, посмеявшись, сунул в сейф:

— Значит, я оказываюсь самым злопамятным. Рапорт не отдам. У меня привычка: коллекционировать любопытные бумажки. Рапорт попадёт в эту коллекцию. Выберу момент, когда автору будет особенно неудобно признать свое художественное произведение — тогда уж вытащу его из коллекции и верну.

Отпустив Алексея, Батманов и Залкинд разговорились о нем, о Рогове, о других людях, которых они узнали в эти дни.

— Рвутся в бой, не удержишь, — задумчиво проговорил Батманов. — Война быстро завершит их воспитание. Теперь понятие борьбы за родину и за коммунизм стало для них конкретным, как никогда. Поняли ребята, чего стоит она, светлая жизнь на советской земле, — поняли, когда немец покусился на нее. Беспокоятся только об одном: как бы не остаться в стороне! Смотрю на Рогова, на Ковшова — ругать надо, поколотить для порядка, а хочется руки пожать и благословить: «Идите в строй, бейте немца!» Благородных людей вырастила советская власть, Михаил Борисович, слава ей!

Они стояли у карты. Черные флажки, изображавшие расположение неприятельских войск, придвинулись совсем близко к Москве.

— Передвинь флажок, Василий Максимович. Орел вчера оставлен...

Оба помолчали, не в силах отвести взора от карты — этого отвлеченного изображения бедствий, постигших родину.

Глава пятая

Наследство принято

Дошла очередь и до Грубского с Тополевым. Батманов посвятил им целый вечер. Доклад бывшего главного инженера длился три часа. Он сидел, выпрямив спину, почти не шевелился и говорил, говорил ровным голосом, облизывая языком пересыхавшие тонкие губы.

Батманов слушал в излюбленной позе, подперев голову рукой, не отвлекаясь и не перебивая. Папироса у него гасла, он ее зажигал. Серые внимательные глаза начальника неотступно следили за докладчиком — за его кадыком, сновавшим вверх и вниз по горлу, за выражением узкого лица с острым птичьим носом.

Тополев — высокий костлявый старик с серо-зеленоватыми усами — за весь вечер не проронил ни слова. Большие вздутые веки наплывали на строгие бесцветные глаза. Казалось, он дремлет. Изредка старик оживлялся: доставал из кармана красный платок и с трубным звуком сморкался, затем брал из серебряной табакерки большую понюшку зеленого табаку и с шумом втягивал ее широкими ноздрями. Василий Максимович искоса с интересом наблюдал за этой процедурой.

Грубский устал и еле ворочал языком, но Батманов его не перебивал. Наконец инженер выговорился до конца. В нескольких словах начальник строительства сделал вывод из длинного доклада:

— Таким образом, у вас получается: первое — новый срок окончания строительства невыполним; второе — принятый проект нефтепровода является наилучшим из возможных, так как другие варианты отпали в ходе изысканий. Таков ваш окончательный вывод?

— Именно, — согласился Грубский. — Считаю долгом еще раз...

Батманов впервые оборвал его:

— Еще раз не надо. Я уже слышал и читал ваши предупреждения и вполне понял вас. А вы, товарищ Тополев, ничего мне не скажете?

Старик поднялся, сутуля плечи:

— Петр Ефимович Грубский доложил вам обстоятельно и складно, у меня складнее не получится. Вместе с ним трассу искали, вместе трудились над проектом, вместе и доклад писали. Добавить нечего.

Батманов вызвал Беридзе и Ковшова и объявил, обращаясь сразу ко всем:

— У нас не осталось больше времени для рассуждений о нереальности срока строительства и тому подобных предметах из области отвлеченной теории. Задача — уложить нефтепровод в срок, установленный правительством. До начала практических действий необходимо создать план технических решений, согласных, а не противоречащих нашей цели. Следовательно, переделка существующего проекта неизбежна.

Инженеры стояли попарно: Беридзе и Ковшов, Грубский и Тополев. Начальник встал между ними. Руки он держал в карманах и говорил без жестов.

— Вероятно, создание проекта относится к творческому процессу и не может быть ограничено сроком или какими-нибудь жесткими условиями. — Фраза, хотя и произнесенная серьезно, звучала иронически. — Поэтому я не определяю ни сроков, ни условий. Хочу только предупредить вас. Сейчас — время подготовки. И пока я готовлю людей, направляю на участки материальные средства, перестраиваю аппарат — вы можете стоять в стороне, ничего с вас не спросится. Но едва подготовительная работа закончится — вы станете во главе строителей.

— Другими словами, от нас к тому времени потребуется новый проект, — уточнил Беридзе.

— Совершенно точно, — спокойно подтвердил Батманов.

Ковшов рассмеялся. У Батманова задрожал уголок рта: смех Алексея был заразителен.

Лицо Грубского выражало недоумение и досаду. Василий Максимович заметил это.

— Вы, вижу, удивлены: как это так — целый вечер растолковывал человеку, что и к чему, а он ни лешего не понял. Но ведь и вы меня не понимаете. Я не могу вместо нефтепровода подать правительству еще одну докладную записку.

Батманов приблизился вплотную к Грубскому и Тополеву:

— Не приходится рассчитывать на то, что вы сразу сумеете уйти из-под влияния своего проекта. Инерцию привычки преодолеть не легко. Тяжесть труда и ответственность за переделку проекта ляжет, видимо, на плечи Беридзе и Ковшова. От вас же нужна помощь — товарищеская, добросовестная, от чистого сердца. Сегодня вы — носители инженерского знания на строительстве, вас из песни не выкинешь. И я прошу вас не поддаваться ложным и недостойным настроениям мелких обид и ущемленных самолюбий. Завтра мы подписываем акт сдачи-приемки, и завтра все становятся на свои места. Вы, товарищ Грубский, назначаетесь моим референтом по техническим вопросам. Товарищ Тополев переводится в аппарат главного инженера.

— Я выясню у товарища Сидоренко. Он мне не давал команды. Насколько мне известно, у него были другие планы, — сказал Грубский.

Батманов насмешливо посмотрел на него:

— Конечно, есть смысл выяснить. Только позаботьтесь, чтобы от выяснения не затемнилось то, что вы услышали здесь от меня...

Особый интерес в Батманове вызвал начальник снабжения Либерман. Этот громоздкий, толстый и вместе с тем поворотливый человек оказался в числе тех, кто почти открыто выказал недоброжелательное отношение к новым руководителям стройки.

Он заявлял на каждом перекрестке, что уедет со старым начальником, пока же устроит приезжим «скучную жизнь». И в самом деле, приезжие, особенно Беридзе и Ковшов, скоро почувствовали в разных бытовых неустройствах руку снабженца. В столовой обед им готовили из одних овощей и круп и подавали в холодном виде. Новый главный инженер и его заместитель недоедали. Ковшов пошел на базар, но там, кроме картофеля и крупных желтых огурцов, ничем не торговали. Во второй раз он случайно купил по дорогой цене большую свежую кету, и три дня инженеры подкреплялись ее суховатым мясом, зажаренным, по просьбе Алексея, женой Гречкина.