Каин: Антигерой или герой нашего времени? - Валерий Замыслов

Иногда слободу называли и Кокуем.

Петр 1, детство и юность которого протекли на реке Яузе в селе Преображенском (в двух верстах от Немецкой слободы) часто бывал в ней, посещал дома иностранцев, среди которых у него много было друзей. Вскоре он построил на Яузе роскошный дворец своему любимцу Лефорту, швейцарцу из Женевы, коего современники называли «первым галантом» и «французским дебоширом».

Храбрый на полях битв и в морских сражениях, веселый собеседник в мирное время — прекрасный устроитель различных увеселений и ассамблей, он очень полюбился Петру 1, который сделал его заслуженным генералом и адмиралом и до самой его смерти не расставался с ним. А после его кончины дворец был подарен другому любимцу царя, Александру Меньщикову; возле Лефортовского дворца Петр 1 построил здание Сената, в котором тот и заседал до перевода его в Петербург. Долгое время это здание называлось Старым Сенатом», а переулки по его сторонам — Сенатскими.

В 1723 году царь купил у наследников другого своего сподвижника, адмирала Ф.А. Головина, его великолепный дворец за Яузой, частично он сломал и построил для себя новый дворец. Между дворцом и рекой Яузой главный доктор «гофшпиталя» Бидлоо, по поручению Петра строил с 1724 года «дворцовый сад» с островками, каскадами и прочее

Предание говорит, что первые деревья здесь посадил сам Петр, но пожить ему в этом дворце не довелось: в 1725 году он скончался.

В 1731 году знаменитый архитектор Растрелли, строитель Зимнего дворца в Петербурге, поставил рядом с Головинским дворцом «Летний Анненгоф» — дворец для летнего пребывания в нем императрицы Анны Иоанновны, а в 1736 году присоединил к нему и «Зимний Анненгоф», построенный им же в Кремле; для этого последний был разобран и материалы его вместе с резьбой вывезли за реку Яузу. Очевидно к этому времени относится и насаждения Анненгофской рощи

Ванька шел Немецкой слободой и не переставал удивляться красивым иноземным домам и роскошным дворцам, разбросанным по берегам Яузы. Дивился и на Камчатку, который отважился скрываться среди немцев и московской знати.

Затем шел Ванька вдоль ручья Кокуя и смотрел на крыши иноземных домов, один из них должен быть под красной черепицей.

Но что за черт? Таких домов оказалось несколько. Вот и угадай, в котором разместился Камчатка. Не стучаться же в каждый дом и спрашивать: не живет ли у вас русский гость? И на улице ни души, все будто от грозы попрятались.

Наконец, из одного дома вышли двое мужчин в немецком платье и широкополых шляпах. Оба русобородые, но без усов, да и сами бороды какие-то узкие, никчемные, не прикрывающие подбородок, а запрятанные под него. Один из немцев курил трубку. Спросить что ли? А вдруг.

— Здорово жили, господа почтенные.

— И вам доброго здоровья. Что желает иметь русский господин? — приветливо спросил трубокур.

— Слава тебе, Господи. Хорошо на нашем языке лопочете. Приятеля своего ищу, господа. Не знаю, какого вы роду, племени.

— Мы — швед. Как звать твой друг?

Ванька на какой-то миг растерялся: не мог же Камчатка жить в Немецкой слободе под своим воровским именем. Надо как-то выкручиваться.

— У него трудное имя. Он очень высокого роста. Живет в домне под красной черепицей.

— Знаем, — закивали шведы. — Купец Петр из город Ярославль. Ждет торговый человек с кожами. Живет у фрау Анхель. Вот ее дом.

— Спасибо, господа, — учтиво поклонился Ванька, хотя его продолжали грызть сомнения. Но они вскоре улетучились. Камчатка и в самом деле оказался в соседнем доме. Он был один, но глаза его не излучали радости, напротив, были холодными и настороженными.

— Кто на меня навел, Каин?

— Целовальник.

— Башку оторву!

— Да ты что, Камчатка? Чем недоволен?

— Чему радоваться? Тебя ж в Тайную канцелярию под караулом отвели, а оттуда гопники только в Сибирь на рудники по этапу идут, либо на дыбу в Пыточную башню.

— Побывал и в Пыточной. Доброе местечко. Особенно кат[44] приглянулся. Еще встречался купец Петр из Ярославля?

Но Камчатке было не до шуток. Он почему-то подошел к каждому оконцу комнаты, затем удалился в соседнюю, а затем его шаги послышались на крыльце дома.

Ванька усмехнулся. Камчатка принял его за стукача, который мог привести с собой солдат.

— Никак, целую роту увидел? А, может, самого генерал-аншефа Салтыкова?

— Буде хайлом лыбиться, — сердито произнес вожак. — А теперь бухти да со всеми подробностями. Начни с того, как от купца Филатьева ушел.

— И о том знаешь?

— Я все знаю. У меня шестерок хватает, а вот целовальник никак с большого бодуна был, сволочь!

— Да отступись ты от целовальника. Он мог и не знать о моем похищении. Внимай, что расскажу.

Ванькина речь произвела на Камчатку ошеломляющее впечатление, а когда тот абшит показал, Камчатка крутанул головой.

— Силен же ты, браток. Самого шишку Москвы на попа поставил. И не зря. Глянь, и печать и, подпись его. Ну, Иван! Не зря ты мне с первого разу смекалистым показался. Далеко пойдешь, Иван Каин. О Ваньке, чтоб я не слышал, и корешкам о том накажу. Это надо обмыть.

— Само собой, Камчатка. Радость у меня сегодня. Такая, что в пляс бы ударился. Вольная птица! То на карачках ползал, не смел головы поднять, а тут! Гульнем, Камчатка!

Вскоре на круглом столе, покрытом белоснежной скатертью, оказались несколько бутылок запотевших от холода вина, доставленных из погреба, причудливой формы хрустальные рюмки, копченое мясо и белые с румяной поджаристой коркой хлебцы.

— Шведы назвали мне фрау Анхель. Что-то не вижу.

— В кирху ушла грехи замаливать, хе.

— А муж где?

— Муж у нее в купцах ходил. В Англию подался, на обратном пути корабль в шторм угодил. Ныне вдовой ходит. Ядреная молодка, на «бабью радость» охоча.

— Как к ней угодил?

— Старый дружок из Головинского дворца повстречался. Садовнику помогает. Наводку дал. Сказался фрау купцом из Ярославля. Черт ее знает, поверила или нет, но за пять червонцев[45] на постой пустила. Русские купцы жадны, а немцы втрое. Теперь живу, как у Христа за пазухой — и харч, и вино, и мохнатка под боком.

— Не по тебе все это, Камчатка, — опрокидывая очередную рюмку, напрямик произнес Иван.

— Тебе-то откуда знать? — нахмурился Камчатка.

— Душа у тебя к покойной жизни не приспособлена. Ты ж — первостатейный вор и в том твоя стезя до гробовой доски.

Камчатка откинулся на спинку кресла, обтянутого шагренью и так пристально уставился на Ивана, словно увидел его впервые.

— Откуда ты такой вылупился, Каин? Все-то ты чуешь, словно собака сторожевая. А ведь ты в самую меть[46] угодил. Хватит, належался на перинах. Завтра же на дело пойду…Может, сыграем по крупному? Не пошарпать бы нам Лефортовский дворец?

— Ты это серьезно?

— Я не такой шутник, как ты. Там злата и каменьев — лопатой греби. Насолим Бирону. Дворец-то под его надзором. Слышал о светлейшем герцоге?

— Кто ж о нем не слышал? Полюбовник царицы Анны Иоанновны. Жестокий человек, его вся Русь возненавидела. Чу, первый грабитель.

— Вот-вот. Этот немец заботится только о своем кошельке, а мы его малость поубавим. Насолим Бирону. Дворец-то ныне в его ведении.

— Можно бы и насолить, коль все с тщанием продумать. Вынюхать, высмотреть, подобрать надежных корешков. И все же затея твоя плевая, Камчатка.

— Плевая? — вожак страсть не любил, когда его планы отметали напрочь. Этот Каин появился всего-то без году неделя, но с первой же встречи показывает зубы.

— Ты сам же сказал, что Лефортовский дворец находится под надзором Бирона, считай, самой императрицы. Не зря же тут «Летний» и «Зимной Анненгоф» появились. А Лефортовский солдатский полк? Он хоть и не в самом дворце, но расположен вблизи его.

— Полк часто снимается на учения.

— Это еще ни о чем не говорит.

Разумеется, как бы возвысилось имя Камчатки, если бы Москва изведала, что он гробанул сам Лефортовский дворец.

— Но не забывай герцога Бирона, он будет землю копытом рыть, чтобы оправдаться перед императрицей. Затронута его честь, и Бирон поднимет не только всю полицию и Сыскной приказ, но и армию, и куда бы мы ни ринулись, оков нам не миновать. Так стоит ли рисковать, Камчатка?

Вожак вспыхнул. Выпил две рюмки кряду, с язвой хмыкнул:

— А не рано ли тебе, Каин, меня уму-разуму учить? И говоришь складно, словно не блатной. Кто ты такой и кто тебя на Москве знает среди воровского мира? Несколько моих шестерок да Дунька Верба.

Выслушивать такие слова от вожака было для Ивана унизительно, но и вставать на дыбы не хотелось, ибо сие могло привести не только к большой ссоре, но и к полному разрыву с Камчаткой, что никак не входило в планы Каина.

Да и в самом деле, кто он такой, чтобы вразумлять главаря московских преступников? Единственный раз удачно обокрал своего хозяина и возомнил себя известным вором. Чушь собачья! Да если бы не дворовая девка Аришка, гнить бы тебе, Ванька, в том же заброшенном колодце. Вот такие пироги получаются.