По железной земле - Георгий Кублицкий

Однако никто не преуменьшал страшной силы танковых лавин, которые должны были обрушиться на нашу оборону. Напряжение все нарастало. В полосе Центрального фронта июнь был месяцем жарких воздушных схваток и предгрозового затишья на земле. С воздуха было замечено передвижение к нашему переднему краю особенно крупных соединений вражеской пехоты, артиллерии, танков.

О возможности близкого наступления противника командование фронтами было предупреждено Ставкой. 31 мая рейхскомиссар Эрих Кох разоткровенничался в своей резиденции перед гитлеровским офицером Паулем Зибертом: гений фюрера наметил место решающего удара, это будет прорыв в районе Курск — Орел! На другой день Москва уже знала об этом разговоре: «Пауль Зиберт» — легендарный разведчик Николай Кузнецов — передал сообщение через партизан.

В начале июля о последних приготовлениях к удару доносили и наши разведчики, и захваченные пленные. А на переднем крае воцарилась обманчивая тишина. 4 июля командир корпуса генерал Людников записал: «Стояла чудесная июльская пора среднерусской полосы: звездные ночи с пеньем курских соловьев и ясные дали с голубым небом». Вот в такую ночь на командный пункт Рокоссовского и был доставлен сапер Бруно Фермелло.

Разведчики лейтенанта Ивана Мелешникова захватили его на склоне холма, где прежде был сад совхоза «Тагино». Они ползли в высокой траве, и силуэты, смутно обозначившиеся в звездном небе, приняли сначала за кусты. Но один «куст» кашлянул, другой сердито прошептал по-немецки: «Тихо!»

Должно быть, в эту ночь на 5 июля гитлеровцы особенно опасались, как бы наши не захватили «языка». Еще не затихли автоматные очереди короткой стычки, когда на склон обрушился неистовый огонь. Но смельчаки с захваченным пленным отсиделись в глубокой воронке от авиабомбы.

Начальник разведки дивизии капитан Павел Григорьевич Савинов первым выведал у «языка» сообщение чрезвычайной важности. Пленный был немедленно отправлен в штаб армии, оттуда — в Свободу.

Да, командование знало, что гитлеровцы вот-вот начнут наступление. Но когда именно? Пленный назвал время: сегодня, 5 июля, в три часа пополуночи. Их, саперов, послали готовить проходы в минных полях.

Решение надо было принимать без промедления. И командующий фронтом отдал приказ о заранее запланированном упреждающем ударе.

Одно из пятисот орудий, открывших огонь по готовящемуся к атаке врагу, поднимает ствол у бывших монастырских ворот. Стодвадцатидвухмиллиметровая корпусная пушка. Подлинная, действительно участвовавшая в Курской битве, не просто однотипная. А напротив нее подлинная же семидесятишестимиллиметровая противотанковая, одна из тех, что на курской земле вступили в поединки с устрашающими махинами «тигров».

И за бывшей же монастырской стеной памятная стела, где поименованы все воинские соединения фронта, участвовавшие в сражении. В день открытия ветераны 60-й армии собрались возле «своей» памятной доски, и буквы едва различались под грудой цветов, а по соседству — ветераны 65-й, 70-й, 13-й, 48-й, 2-й танковой, 16-й воздушной…

И, конечно, все перебывали «у Рокоссовского». Не блиндаж — целый подземный дом! Восстановили его по чертежам бывшего начальника инженерных войск фронта, ныне маршала А. И. Прошлякова, строившего командный пункт.

— Когда я пришел к маршалу и рассказал, что мы задумали, он тут же по памяти набросал схему. Ошибка, говорит, может быть плюс-минус полметра в ту или другую сторону. И мы постарались, чтобы все было в точности. Даже телефоны достали такие, какие были тогда: видите — в кожаных чехлах.

Это рассказывает участник битвы Николай Иванович Морозов, инженер-подполковник в отставке, возглавляющий в Свободе комитет ветеранов. Энергичный, как говорят — «пробивной», он многое сделал для создания мемориала. Да разве только он? А свободенское профтехучилище механизаторов во главе с директором Константином Ивановичем Горобцом? В училище свой интересный музей Курской битвы, учащиеся немало субботников провели на стройке мемориала. А колхоз «Дружба» и его председатель Алексей Павлович Альбигонов? Даже в самую горячую пору колхозники выкраивали время, чтобы помочь строителям мемориала. А местный электромеханический завод — директором там Борис Иосифович Воронин — коллектив которого немало потрудился для сооружения памятного комплекса? Мало кто в Свободе отстранился от дела патриотического, всем дорогого. И так всюду на белгородской, на курской земле, где тридцатилетие битвы на огненной дуге снова и снова всколыхнуло людей, будя воспоминания и рождая энергию.

Командный пункт — на гребне высокого холма. По склону — окопы. У подножья петляет по лугам речка Туекорь. И до чего же густо заселена здесь земля: вон Гусиновка, неподалеку Подазовка, рядом Будановка, и так до самого горизонта, село за селом, деревня за деревней. Зелено-голубоватые дали, дивные, неоглядные: говорят, в ясные ночи отсюда видны отсветы огней Курска.

А тридцать лет назад в благодатном этом краю мгла стелилась над истерзанной землей, сквозь тучи пыли и дыма едва проглядывал тусклый солнечный диск, и гул битвы доносился до холма над Тускарью, где сутки напролет неусыпно работал штаб фронта.

«С самого начала и до конца оборонительного сражения я неотлучно находился на своем КП», — вспоминал позднее маршал Рокоссовский.

В этом сражении силы врага были измотаны преднамеренной запланированной обороной Центрального, а также Воронежского фронта, которым командовал талантливый полководец, генерал Н. Ф. Ватутин.

13 июля Гитлер, встревоженный и взбешенный донесениями с Курской дуги о мощных контрударах советских войск, приказал прекратить операцию «Цитадель». Два дня спустя сводка Совинформбюро сообщила об атаках наших войск против перешедшего к обороне противника. Тон сводок менялся день ото дня. Перелом, совершившийся на Курской дуге, становился очевидным всему миру. И вот первый победный салют Великой Отечественной прогремел в честь освобождения Орла и Белгорода…

На командном пункте в Свободе установлен монолит с рельефной картой-схемой сражения на Курской дуге. Там нет горняцких городов Губкина и Железногорска.

Курская магнитная аномалия в военные годы — это лишь две небольшие затопленные шахты, да предупреждения летчикам перед боевым вылетом: учтите, товарищи, здесь залегают руды, они могут влиять на стрелку компаса.

Под Белгородом, возле селения Яковлева, в тех местах, где наши танкисты выдержали особенно яростные атаки гитлеровцев, скоро будет разрабатываться фантастически богатое рудное месторождение. Весной 1973 года съехавшиеся на воскресник со всей Белгородской области Герои Советского Союза и Герои Социалистического Труда посадили у Яковлева каштаны главной аллеи мемориального парка. Среди других здесь трудились Ермоленко, Евец, Сотниченко.

Когда Михаил Юрьевич Евец сражался на Сталинградском фронте, нынешнему знатному экскаваторщику Михайловского рудника Сергею Титовичу Акимову было двенадцать лет. Он местный, курский, из села Колпаково. Вспоминает:

— Нас работать гоняли. У меня сил мало, а он, гитлеровец, чуть что — по голове. Раз очередь дал из автомата. Я упал, над головой просвистело. Да что говорить, все знают, как было. Ну, наши наступали быстро, с вечера еще фашисты были, а утром слышим: «Ура! Ура!» Мы из погребов на улицу, тоже «Ура!» кричим.

Акимов ходит в «пожилых», в «бывалых», потому что уже выросло, уже действует на самых боевых участках Курской магнитной аномалии поколение, родившееся после Курской битвы, после войны, поколение, для которого семидесятые годы — пора желанной зрелости.

Тридцать лет назад мир услышал о Курской дуге. Пусть мировая слава курской руды — дело будущего. Но зная, что уже сделано здесь сегодня, веришь: недалекого будущего!

От «Слова о полку Игореве» до атомной станции

У большого художника, уроженца черноземного края Ивана Бунина есть коротенькая «Эпитафия», пронзительно грустный рассказ об умирании степной деревушки. Люди истощили поле, дикая серебристая лебеда, предвестница запустения и голода, заступила место тучных хлебов. Люди мало-помалу стали уходить по дороге к городу, уходить в далекую Сибирь. И опустела деревня. Новые люди появились в степи. С рассветом они длинными буравами сверлят землю. Ищут источники нового счастья, ищут уже в недрах земли, где таятся талисманы будущего.

«Руда! Может быть, скоро задымят здесь трубы заводов, лягут крепкие железные пути на месте старой дороги, и поднимется город на месте дикой деревушки… Чем-то осветят новые люди свою новую жизнь? Чье благословение призовут они на свой бодрый и шумный труд?»

Наивно и безвкусно было бы представлять Бунина пророком индустриального будущего его родного края. Рассказ написан в годы изысканий Лейста, быть может, еще до того как надежды сменились разочарованием. Но какой превосходный образ: талисманы будущего! И как исторически верна картина оскудения края на пороге XX века!