Большая игра. Война СССР в Афганистане - Фейфер Грегори

— А никакой борьбы нет, — ответил Амин. — Мы хорошо сотрудничаем.

Богданов повторил свой вопрос, поскольку русские уже готовились уезжать.

— Это различия в тактике… или еще кое-что?

— Все в порядке, — заверил его Амин. — Есть два члена «Парчам», которые входят в кабинет министров. Разве это не свидетельствует о сотрудничестве между нами наилучшим образом?

Вернувшись в советское посольство, Крючков отругал Богданова за то, что он, дескать, преувеличил эту проблему. Богданов возразил:

— Вы и Калугин скоро уедете, — сказал он, — но я должен создать разведывательную службу для этих людей. Вы же видите, что они собираются изгнать из правительства всех членов «Парчам».

Будучи убежден, что единственный способ стабилизировать ситуацию в Афганистане — это остановить внутрипартийную междоусобицу, Богданов считал, что только советское давление заставит смягчиться фракцию «Хальк» во главе с Амином.

— В следующий раз, если запахнет очередной разборкой, — предупредил Богданов, — я так и скажу Амину: «Вы заверили меня, что нет никаких проблем между двумя фракциями. Это не мое дело, но вы сами будете решать ваши проблемы в своей партии». Он поймет смысл.

Вскоре после этого, летом 1978 года, в Афганистан прилетел член Центрального комитета КПСС Борис Пономарев — еще один из главных сторонников вмешательства СССР в афганские дела. Богданов призывал его сделать ставку на Амина и рассмотреть в Кремле вопрос о внутрипартийных междоусобицах в Афганистане. Пономарев снова прибыл в Афганистан год спустя, в июле 1979-го. Когда он уезжал, Богданов как раз собирался домой, чтобы провести отпуск в Латвии, и так случилось, что летели они вместе тем же рейсом от Кабула до Бухары. Богданов снова напомнил о вопросе по поводу НДПА. «Не может быть никакого военного решения Афганской проблемы», — уверял он Пономарева, главного «ястреба» Политбюро. Но в результате окончательно убедился, что все меньше советских чиновников разделяют его мнение.

В марте 1979 года Тараки назначил Амина премьер-министром. Богданов в то время был в Москве. По возвращении его Сарвари расхваливал президента за его политический ум, дескать, своего самого опасного политического конкурента надо держать поближе к себе. Разговор происходил в кабинете Сарвари. Однако, когда его переводчик вышел из комнаты, начальник службы безопасности шепнул на ухо Богданову: «Амин — очень опасный человек. Он сделает все, чтобы получить то, что хочет». Вследствие этого разговора, в Москву был отправлена еще одна телеграмма с предупреждением о серьезной угрозе в рядах партии. Вскоре Амин начал давить на советского посла Пузанова, чтобы тот заставил Тараки назначить Амина еще и министром обороны.

Казалось, Тараки, наконец, забеспокоился о конфликте с Амином. Во время заседания Политбюро, в июле 1979 года, Амин обвинил Тараки во всех неудачах правительства. Тараки в ответ в августе обвинил Амина в кумовстве. Однако сообщения четырех министров, передававших Тараки слухи о заговоре Амина с целью его свержения и захвата власти, не были восприняты со всей необходимой серьезностью. Требования обуздать произвол Амина никак не повлияли на положение последнего.

Амин получил свой шанс в сентябре 1979 года, когда Куба была вынуждена пригласить всех глав неприсоединившихся стран на конференцию на самом высшем уровне. Четыре оппозиционных министра советовали Тараки, чтобы в качестве представителя Афганистана на Кубу отправился Амин. Но и тут премьер-министр переиграл их, заявив, что только лидер «революционного Востока», то есть Тараки, сможет должным образом представлять интересы страны. На инициированной им же самим партийной конференции Амин объявил, что президент решил отправиться на конференцию, добавив, что страна очень ценит его усилия. Эта лесть подействовала на Тараки и убедила его в решении вылететь на Кубу. А чтобы подкрепить это решение, Амин отправил в Москву телеграмму о решении Тараки, запросив специальный самолет для его полета на конференцию.

Некоторые из должностных лиц, сопровождавших Тараки во время его визита в Гавану 30 августа, оказались там также по инициативе Амина, который хотел отослать их подальше. После этой беспрецедентной в своем роде конференции, на обратном пути президентский самолет сделал посадку в Москве. Это было 10 сентября, как раз тогда, когда Богданов только что вернулся домой после отпуска.

Дежурный офицер КГБ неожиданно вызвал Богданова, чтобы сообщить о том, что афганский президент остановится в особняке на Ленинских Горах, неподалеку Московского государственного университета. Но это было еще не все. Один представитель афганской службы безопасности из окружения Тараки срочно просил переговорить с представителем КГБ в Кабуле. Подозревая, что за месяц его отсутствия в Афганистане условия могли кардинально измениться, Богданов попытался отложить переговоры, сказав, что он «не в теме». Заседание легко можно будет провести и на следующей неделе, когда он вернется в Кабул. Однако, по настоянию своих начальников, он все же явился в новый подмосковный штаб КГБ для получения информации. Ознакомившись с последними сообщениями из Афганистана, он понял, что ситуация там ухудшилась даже более, чем он ожидал. Появились слухи, что Амин готовил заговор, чтобы убить Тараки, подтверждением чего служило хотя бы то, что он отстранил от дел сторонников Тараки, которые убеждали президента не лететь на Кубу.

Богданов был вызван на встречу с Крючковым и предложил ему предупредить Тараки о возможных планах Амина. Шеф внешней разведки отклонил это предложение, отчасти из-за того, что у Тараки уже была намечена встреча с Брежневым. Но несколько членов Центрального комитета, с которыми Богданов обсуждал это дело, в конце концов, убедили Крючкова организовать встречу.

Богданов присоединился к группе советников, в которую вошли и другие офицеры КГБ и дипломаты от Министерства иностранных дел, которые встретили своих афганских гостей в аэропорту Шереметьево и сопровождали их на Ленинские Горы. Пока Тараки обедал в своей гостинице перед тем, как отправиться в Кремль на встречу с Брежневым, один из афганцев подошел к Богданову и сообщил, что Амин приказал ему передать важную информацию представителю КГБ в Кабуле — строго за закрытыми дверями. Этот человек сообщил, что Амин категорически настоял, чтобы переводчиком был Сайед Тарун,[37] адъютант Тараки, который также летал на конференцию вместе с президентом. Богданов был опытным офицером разведки, но последующие слова его собеседника поразили его…

— Все, что я скажу Вам, будет неправдой. Мы должны встретиться позже и наедине.

Богданову еще ранее много раз случалось встречаться с Таруном в Кабуле, и он знал его как жесткого человека, который часто с энтузиазмом поддерживал аресты первых лиц правительства. Полковник КГБ довольно хорошо ладил с адъютантом Тараки, но он не знал, что этот усатый афганский офицер был фактически главным сторонником Амина, который тайно использовал свое положение, чтобы организовать слежку за президентом. Амин планировал поставить Таруна главным помощником Тараки, а в скором времени пробить его на место Сарвари, то есть на должность руководителя службы безопасности.

Теперь, стоя рядом, Тарун казалось, сначала даже удивился, услышав просьбу выступить в роли переводчика. Однако он был не слишком удивлен; так как, будучи выпускником Ленинградского метеорологического института, вполне бегло говорил по-русски. Он услужливо последовал за двумя мужчинами, которые собрались для беседы в одной из спален особняка. Там таинственный афганец через Таруна как переводчика обвинил Тараки в заговоре с целью убить Амина, добавив, что четыре министра уже вовлечены в заговор против премьера. Когда афганец уехал, Богданов спросил Таруна, согласен ли он с высказанными обвинениями. Тарун сказал «да», и добавил, что заговорщики, по его убеждению, предполагают убить и его самого.