Небесные тела - Джоха Аль-харти

и победоносных воплей из коробки телевизора, белой накидки Лондон, которой та скрывала свою устрашающую худобу, барабанящие по грязной посуде капли воды из крана на кухне, взмахи рук служанки-индонезийки, взгляды, которые украдкой бросал на нее шофер в зеркало заднего вида, бесконечные шушуканья Абдуллы с Лондон, его перебранки с Салемом. Во сне она проваливалась в пропасть сладостного небытия, манящего ее в никуда. Самым прекрасным для нее было то, что в этом состоянии она не видела снов. Ни кошмаров, ни теней, ни голосов, ничего. Ничему не надо было противостоять в этом блаженном беспамятстве. Ее единственное прибежище, ее райский сад. Ее единственное оружие против нарастающего беспокойства.

На рассвете прозвучал голос муэдзина, призывающего на утреннюю молитву. Она вздохнула: вновь можно насладиться тишиной. Жизнь, подумала Мийя, подобно тому, как сутки делятся на день и ночь, распадается на две половины – видимую и переживаемую внутри.

Ей удалось немного подремать, пока скрип открывающейся двери не разбудил ее – отец вернулся из мечети.

– Аллах Всемогущий! Мийя! Как же все-таки девочка на тебя похожа!

Мийя улыбнулась, заметив капельку воды, застывшую у него на лбу после омовения, и подумала о том, что почти все время он вынужден скитаться, пока на положенные сорок дней дом заполнили женщины. Видно было, как он радуется девочке, отмечая, что пушком на головке и малым весом она напоминает ему Ахмеда. Утренний свет постепенно наполнял комнату, пока Мийя с отцом разговаривали, любуясь малышкой. Пропел петух, и зашелестели листья крушины, росшей за окном. Аззан вернул внучку в кроватку.

– Клянусь Аллахом, Мийя, вылитый Ахмед! Он тоже родился таким маленьким, чуть больше ладони. Мы думали, не выживет. Но он выжил. А когда мы на него нарадоваться не могли, он нас покинул.

Мийя все хорошо помнила. Ей было десять, а Ахмеду на два года меньше. Он седлал коня и отправлялся на ферму. Волосы его развевались на ветру, а на шее болталось серебряное украшение. Они оба сбегали с урока по чтению Корана, но она взобраться на коня не смогла, иначе порвала бы галабею. Подвернуть ее до пояса, как Ахмед свою дишдашу, или вовсе сбросить ее, как он иногда делал, она тоже не могла. На ферме они срывали неспелые плоды манго с деревьев, принадлежавших торговцу Сулейману, и подбирали с земли зеленые финики. Он умер. Внезапно. Погиб. Мийя помнила траурные дни, слезы и украшение из серебра. Мать сохранила его вместе с одеждой брата. О коне же никто не подумал. Его просто бросили умирать на виду под забором…

Как только отец вышел, ребенок снова расплакался, и Мийя взяла его покачать на руки. Правда, она на нее похожа? Через двадцать три года, когда Мийя разобьет ее мобильный телефон и накинется на дочь с кулаками, уже ничего общего она между ними находить не будет, кроме смуглой кожи да худобы. Лондон вырастет высокой, красивой и не в меру болтливой. В эту самую комнату переедет дед, которому пойдет седьмой десяток, синюю масляную краску со стен сведут и заменят на краску пастельного тона на водной основе. Вдоль стен вместо сундуков с золотистыми украшениями поставят современные шкафы, уберут матрасы, чтобы внести диван, обитый плюшем, а по стыку стен и потолка наклеят гипсовый декор. Лондон же, боясь гнева бабушки, не войдет не то что в эту комнату – не переступит порога дома. Бабушка, которая перенесет к себе в покои все сундуки и подушки и разложит их рядом со своей новой деревянной кроватью, поклянется, что убьет внучку, если та выйдет за сына аль-Бейдара.

Абдулла

Вокруг сплошные облака. Мне нравится высота и ощущение невесомости. Прилипнув к иллюминатору, я вспомнил, каково было мое удивление, когда в школе мне сказали, что мой вес они не выдержат. У учителя случился приступ смеха: «А что ж дальше? Тебе еще расти и расти! Что, взлетишь и усядешься на облако? Вот дурак! Это ж как пар! Газ! Воздух! Понимаешь?!»

Через месяц после выпуска Лондон призналась: «Пап, я обожаю облака! Еще девчонкой я представляла: у меня вырастут крылья, как в мультике, я взмою высоко-высоко и буду прыгать по облакам». Я не сказал ей, что мечтал в детстве о том же. Мы ехали тогда в ее новой машине. Она вела и болтала без умолку. Потом она неожиданно предложила: «А поедем-ка на набережную ас-Сиба?» Там она замолкла.

Новое шоссе вдоль моря, почти четыре километра аккуратного тротуара для прогулок с игровыми площадками, предусмотрены парковки, фонарные столбы, напоминающие дубайскую Бурдж-аль-Араб в миниатюре. До того как побережье было обустроено, я заезжал сюда с отцом, он пытался заключить с рыбаками договор и выкупить у них дома с выходом к морю, чтобы возвести на их месте торговый центр. Он был уверен, что центр нужен, что магазинов «Сабко», «аль-Уки центр» и даже супермаркета «аль-Харти», открытого недавно, недостаточно для жителей этого района. Я возражал ему: «Отец, покупательная способность здесь низкая, мы же не в Дубае». – «Ты ничего не смыслишь в бизнесе, вот уговорим этих рыболовов, и ты увидишь, что выйдет». Однако пришлось все бросить, когда вышло распоряжение министерства жилищной политики о запрете строительства торговых центров на побережье. Мы молча ехали в его белом «Мерседесе». Вел я. Разговаривали мы, только если он хотел что-то сказать о бизнесе и упущенных возможностях. Через неделю после его смерти я подал документы в Бейрутский университет. Я уехал, чтобы сдать экзамены и получить диплом бакалавра по специальности «менеджмент». Меня не волнует, отец, что ты не увидел моего диплома. Ты и не хотел его никогда видеть. Чего ты хотел от меня? Ты говорил мне: «Ты единственный мой сын. Хочу, чтобы ты стал мужиком. Настоящим мужиком». Десять лет после женитьбы я мотался туда-сюда из аль-Авафи в Маскат и обратно. Ты запрещал нам перебраться в столицу. Кто же тогда останется в Большом доме? Кому гостей принимать? Кто будет каждый вечер людей собирать у себя? Нет, нет и нет! Заканчивай дела в Маскате и через пару дней обратно. В аль-Авафи наш дом, не в Маскате. Десятью годами позже я услышал от Салема: «Наш дом в Маскате, сдался нам аль-Авафи! Почему на выходные и праздники мы уезжаем?» Лондон возмущалась тому, что дороги строятся для машин, а не для людей. Теперь она довольна тротуарами в ас-Сибе. «Угадай, чего нет в Маскате, но есть в аль-Авафи? – спросила она Салема. – Кладбища! Жителей Маската не хоронят в столице, их тела возвращаются в родные места».

В тот вечер, припарковав машину на набережной ас-Сиба, Лондон выключила фары и разрыдалась.