Е. П. Дурново (Эфрон). История и мифы - Елена Жупикова

«Что же касается “дележки” наследства Н. И. Посылина (после его смерти), то имеется около десятка дел в фонде № 156 (Сиротский суд). Здесь, прежде всего, дела об опеке над малолетними дочерями Никанора Ивановича, а также есть дела о выделении капитала вдове и дочерям», – сообщает С. Е. Ставровский.

Сверим эти сведения с воспоминаниями Анны Яковлены Трупчинской. Она пишет, что Петру Аполлоновичу, когда он задумал жениться, «указывают на сироту из богатой купеческой семьи. Отец ее давно умер, а мать дала своим трем дочерям прекрасное образование».

Старшая сестра Е. Н., по словам А. Я., вышла замуж за старика Зерщикова, «важного чиновника», средняя была горбатая и «о женихе не мечтала», а младшая, Елизавета, которая «хорошо играет на арфе и рояле», к которой «приглашали учителей для занятий» и которая «хорошо вышивает», стала женой Дурново. «Она показалась ему скромной и недурной». К тому же она, как говорит А. Я., «глубоко полюбила П. А., хотя он откровенно признался ей в своих денежных затруднениях, и отдала все принадлежавшее ей состояние в его полное распоряжение».

По словам И. Жук-Жуковского, Петр Аполлонович Дурново – «красивый, представительный мужчина, блестящий ротмистр лейб-гвардии, человек широкой натуры, обладая большим обаянием, был баловнем женщин, имел массу увлечений и романтических историй; Елизавету Никаноровну тот же автор называет скупой, мелочной, ревнивой … Жизнь при такой разнице характеров сложилась не совсем удачно.

Как свидетельствует А. Я., П. А. «хотел перевоспитать жену, научить светским манерам и умению вести себя в обществе», но безуспешно. Она «была вспыльчива, заносчива, подозрительна, недоверчива и поразительная хозяйка. В обществе она совершенно не умела себя держать – она не имела общих интересов с тем кругом, в котором вращалась. Умственно она переросла его. Она в нем скучала, не желая этого показать, вечно не попадала в тон: то мила, то важничала, то унижалась»[46]. С гораздо большей симпатией говорят воспоминания

А. Я. Эфрон-Трупчинской о матери Е. Н., Посылиной Александре Ивановне, которая жила в доме дочери. Она происходила из бедной дворянской семьи. Замуж ее выдали, когда ей было 12 или 14 лет, за богатого, пожилого вдовца, у которого уже было две дочери от первого брака. Мать якобы сказала Саше, что если она хочет иметь красивое подвенечное платье, как у соседней девушки, ей надо выйти замуж за соседа Посылина. Девочка согласилась.

Как следует из воспоминаний, Никанор Иванович с женой жили в Москве. К моменту его смерти у них было трое детей. После смерти мужа, не получив доли причитавшегося ей наследства, А. И. вынуждена была уехать с детьми в Шую к родственникам мужа, в семью, чужую ей по быту и культуре, где издевались над тем, как она воспитывает детей, что не умеет даже влезть на русскую печку.

В отчаянии Александра Ивановна решилась на смелый шаг: она бросилась на колени перед санями царя, когда он проезжал через г. Владимир, и подала ему прошение о выделении ей и детям доли наследства. Вскоре якобы пришло решение: из капитала Посылиных выделить вдове 100 тыс. руб. на прожиток, а девицам по 30 тыс. на приданое.

Александра Ивановна возвращается в Москву, устраивает жизнь по-своему: много читает, встречается с образованными людьми, учится. Правнучка пишет, что она, видимо, примыкала к масонам: «сохранились кольца с черепом Адамовой головы, круг и треугольник на печатях – знаки, по которым масоны узнавали друг друга, а также масонская библиотека». Комната А. И. «была завешана иконами», и тут же висел портрет масона Мосолова».

И. Жук-Жуковский считает, что бабушка оказала благотворное влияние на Лизу: приучила ее к самостоятельности, уважению к людям и любви к свободе. Об этом же говорит и А. Я., записавшая рассказ матери «о первом жизненном уроке, полученном ею от бабушки». Поймав в саду небольшую птичку, Лиза показала ее бабушке. «Зачем тебе она?» – «Я посажу ее в клетку и буду любоваться». Девочка хотела уйти, но бабушка крепко удержала ее за руку и не выпустила до тех пор, пока Лиля расплакалась после тщетных попыток вырваться. Помолчав, бабушка сказала: «Вот видишь, ты не выдерживаешь неволи в течение получаса, тебе хочется бегать, резвиться, а что ты собираешься делать с птицей? Ты посадишь ее в клетку ради своей забавы и лишишь свободы навсегда. Немедленно отпусти ее на волю».

А. Я. пишет, что бабушка с большой гуманностью относилась к крепостным, ее тактичное поведение было примером для девочки, очень полюбившей ее и постоянно убегавшей к бабушке, где ей было хорошо, от именитых гостей своих родителей. Лиза спала с ней в одной комнате.

Петр Аполлонович настаивал, чтобы дочери взяли гувернантку. «Чему может научить ее твоя мать? – спрашивал он жену. – Девочка имеет вид дикарки, не умеет держать себя в обществе, старуха ее удаляет от нас». Елизавета Никаноровна возражала: «Моя мать – хорошая воспитательница». Она не без оснований опасалась, что П. А. будет опять изменять ей с гувернанткой и опять «в доме будет ад».

Сотрудник Сергиево-Посадского музея В. А. Ткаченко сообщил, что и эта бабушка Лизы похоронена в Троицкой лавре «за алтарем Успенского собора во втором ряду». Над ее могилой был установлен памятник из черного мрамора с надписью: «Под сим камнем погребено тело рабы божией Александры Ивановны Посылиной, скончавшейся 1863 г. апреля 24 дня». Владимир Александрович добавил, что в записи 1927 г., хранящейся в архиве, есть сведения о том, что «она – Почетная гражданка и что она внесла за место на кладбище и за последующее поминовение сумасшедшую по тем временам сумму – 700 руб. серебром. Деньги были внесены в 1857 году».

Эти сведения заставляют усомниться в том, что император назначил ей «на прожиток 100 тыс., а ее дочерям на приданое по 30 тыс. руб.». Во всяком случае, этот вопрос, несомненно, требует дополнительного изучения.

Среднюю дочь Александры Ивановны (по словам А. Я. Трупчинской, она была горбатой), Александру Никаноровну Посылину, упоминает в своем прошении на имя императора 21 ноября 1889 г. Е. П. Эфрон. Она просила Александра III вернуть ей денежный залог в 10 тыс. руб., внесенный за нее отцом в

С.-Петербургское жандармское управление в 1880 г., на том основании, что внес он его, как пишет Е. П., «из принадлежавших мне денег, доставшихся после смерти моей тетки, Александры Никаноровны Посылиной. Покойный отец мой по духовному завещанию, составленному им еще в бытность мою за границей, оставил все свое состояние моей матери, и я с четырьмя малолетними детьми осталась без всяких определенных средств к существованию».

К прошению Е. П. приложено заявление ее матери, написанное 7 ноября 1888 г.: «Я, вдова Гвардии ротмистра, Елизавета Никаноровна Дурново, единственная, по духовному завещанию, наследница состояния после покойного мужа моего Петра Аполлоновича сим заявляю, что деньги, внесенные в виде залога покойным моим мужем от своего имени при освобождении нашей дочери, Елизаветы Петровны, в конце октября 1880 г., принадлежат нашей дочери и составляют полную ее собственность»[47].

Трудно сказать, насколько правдивы заявления о наследстве, полученном Лизой от тетки, которая умерла 22 февраля 1876 г. и похоронена, как и отец Лизы, в Новодевичьем монастыре[48]. Во всяком случае, это вполне могло иметь место.

А. Я. Трупчинская рассказала в своих воспоминаниях, что о завещании Петра Аполлоновича стало известно в день его смерти. «Среди родни шепот: «Вскрыли завещание. П. А. все оставил жене. Как же она будет распоряжаться такими большими средствами? Ведь она ненормальна …А дочь и внуков оставил нищими». Тому, что в нервной системе Елизаветы Никаноровны были отклонения от нормы, говорят и другие источники. В справке департамента полиции «О дочери отставного Гвардии ротмистра Е. П. Дурново и муже Якове Эфроне», составленной 26 августа 1895 г., о Елизавете Никаноровне написано: «Сама госпожа Дурново (мать), по словам опекуна (Скородумова) – личность несколько странная, с расстроенной нервной системой и страдающая сильным ослаблением памяти»[49]. В 1881 г. правительство (с санкции императора), опасаясь, что имущество Дурново будет использовано его дочерью «на революцию», наложило на него опеку. Статский советник Скородумов – второй опекун состояния супругов Дурново, назначенный, как о том докладывал генерал-губернатор Москвы В. А. Долгоруков в Петербург 15 июня 1884 г., после смерти первого опекуна – Налетова[50].

Сохранилось удостоверение о состоянии здоровья Е. П. Дурново, выданное ей 24 ноября 1880 г. московским врачом, титулярным советником Сергеем Корсаковым и заверенное в московской городской полиции. В нем говорится, что Е. П. «в настоящее время страдает нервным расстройством и что «как со стороны отца, так и со стороны матери у нее существует наследственное расположение к заболеванию нервной системы»[51].