Рокировка в длинную сторону - Андрей Земляной

Пассажиры заволновались, принялись хвататься за карманы:

— Ах ты ж! Нет кошелька! Зараза!

— Ой, мамочки! Сумку порезали! А там — деньги казенные!

— Граждане, да что же это! Портмонет сперли!

— А ну-ка, парень, — к упавшему протиснулся военный в гимнастерке с кубарями комроты. — Давай-ка, посмотрим, что это тут…

— Его какой-то дяденька толкнул, — быстро сообщил Белов. — Прямо в грудь, и тут же — на выход. А этот постоял, постоял, а потом на меня падать начал…

— Ишь ты. Глазастый ты, паренек… — Военный наклонился к упавшему, оттянул веко и тут же сообщил. — Холодный. Милицию надо звать. А ты, — он повернулся к Саше и потрепал его по волосам, — подрастешь — приходи к нам. Нам в Красной Армии такие глазастые и внимательные очень нужны. Стрелять-то умеешь? — Саша кивнул, и военный продолжил. — Приходи-ка, товарищ пионер к нам, в Бауманский район, в клуб Ворошиловских стрелков. Отменный из тебя стрелок выйдет, я тебе говорю…

Паренек, откликавшийся на «Петьку», хотя на самом деле его звали Федором, осторожно проталкивался к выходу. Он точно видел, как тощий пионер ткнул рукой куда-то его хозяина и наставника Корсета. В последний момент в руке парня с красным галстуком мелькнуло что-то острое, блестящее. Слова «стилет» васек не знал, но за то прекрасно знал слово «заточка». Кто и за что упокоил Корсета? Федор прекрасно видел глаза пионера — холодные, уверенные, стальные. Такие глаза он видел у законных мокрушников, причем у таких, которым фраера замочить — что стакан воды выпить.

И тут мальчишка вспомнил жуткую историю о шайке, которая наводила ужас на Москву лет десять тому назад. Во главе нее стояли двое: горбун и карлик. Горбун был «иваном», а вот карлик мочил, кого горбун указывал. Неужто это все — правда?

Содрогаясь от ужаса, васек спрыгнул с подножки трамвая и дал деру во все лопатки…

— …Миленький, да как ты у него кошельки-то заметил? — ворковала женщина, обнимая Сашу сильной пролетарской рукой. — Ведь деньги-то у меня — казенные, как бы я за них оправдалась-то, а? Вот ведь ты какой глазастый, спасибо тебе большое…

Не состоявшаяся жертва ограбления оказалась одой из кассирш Мосторга — того самого, в котором Белов собирался переодеться. Узнав о том, что мальчик только сегодня приехал в Москву к дальнему родственнику из детского дома, кассирша взяла над ним шефство и пообещала, что уж она-то паренька оденет с иголочки.

Теперь она вела Сашу в Мосторг, попутно рассказывая, как она живет — одинокая, никому в целом свете ненужная, а ведь у нее отдельная огромная комната, не проходная, и с достатком все нормально, потому что она — не просто кассирша, а старшая кассирша, и вообще…

Белов слушал воркотню Веры Степановны — так звали грузноватую кассиршу, и думал про себя, что если прием на ЗИСе окажется прохладным, можно попробовать зацепиться за эту вот деятельницу советской торговли, тем более она явно намекает, что не прочь была бы усыновить такого вот замечательного пионера. Впрочем, в любом случае стоит сохранить контакт с такой доброй и отзывчивой тёткой…

В здание Мосторга — будущего ЦУМа они вошли со служебного входа. Седоусый вахтер в очках не обратил на них никого внимания, лишь слегка кивнул, и Вера Степановна повела Сашку в «святая святых» — подвальный склад. Там быстро пошепталась с толстяком-товароведом, и повернувшись к Александру спросила:

— Сашенька, а у тебя денег-то сколько? А то я добавлю, если вдруг не хватит…

— Тетя Вера, да вы не волнуйтесь, — Белов специально назвал ее тетей, и удовлетворенно заметил, как расцвела «товарищ старший кассир». — Дядя денег выслал, вот…

И с этими словами он показал тонкую пачку «пятёрок».

— Ишь ты, — влез в беседу товаровед. — Вот уж не знал Степановна, что у тебя родичи, да еще и такие обеспеченные.

— Это брата-покойника жены свояк, — мгновенно выпалила Вера Степановна. — А Сашенька ему — племяш родной. Ты ведь знаешь, Захарыч, что у меня — никогошеньки. Вот Сашенька для меня — человек не чужой, а очень даже близкий…

— Ну, коли так, — толстяк Захарыч исчез в недрах склада и вскоре вернулся, держа в руках объемистый сверток. — Примерь-ка, вьюнош.

Белов развернул сверток и хмыкнул про себя: Мосторг выделил ему лучшее из того, чем располагал. Защитная рубашка с коротким рукавом на выпуск, такие же бриджи до колен и пилотка. Причем не испанского типа, с кисточкой, а настоящая, военного кроя. Стоящая одежка, только, наверное — дорогая…

— Тетя Вера, это же очень дорого, — произнес он, стараясь придать голосу подходящую неуверенность. — Я такое взять не могу…

— Ишь чего выдумал, — вскинулась Вера Степановна. — Одевайся, не думай. А Захарыч тебе сейчас еще сандалии и ремень принесет.

И она подтолкнула Белова к маленькой каморке, в которой он и переоделся. Это было совсем не лишним: стилет светить вовсе не хотелось…

Вечером, того же дня Белов сидел в действительно громадной — метров тридцать! — комнате Веры Степановны и пил чай с пряниками и малиновым вареньем, которое очень любил еще с того, будущего детства. Хозяйка комнаты постелила ему на диванчике и теперь сидела перед ним за столом, умильно глядя на мальчишку. Они вместе решили, что на ЗИС Саша пойдет завтра, а вот сегодня он будет ночевать у своей новообретенной тетки.

— Ты смотри, Сашенька, если вдруг ты дяде не ко двору придешься — сразу же ко мне! Обещаешь?

— Честное пионерское, тетя Вера. Если что не так — сразу к вам.

— Да что ты меня на «вы» называешь? Вот, правда, обижусь. Ты мне давай «ты» говори, понял?

— Понял, тетя Вера.

— А то и сразу оставайся. Скажи: так, мол, и так. Встретил сестру матери своей, которую умершей считал.

Белов едва не фыркнул, представив себе лицо сотрудника ОГПУ, который узнает, что у немецкой коммунистки из старинной аристократической прусской семьи сестра работает в Мосторге. Но пообещал, что обязательно подумает…

А тем временем, к командированному третьему секретарю образовалось несколько серьёзных вопросов, и он под надзором двух милиционеров прошёл в отделение.

Строго говоря, с документами у него был полный порядок, но опытный сотрудник, воевавший в ЧОН, и срисовавший метки на командировочном удостоверении пионера «оказать содействие» и «пропустить без досмотра» счёл, что кашу маслом не испортишь, и решил помурыжить деятеля, а там глядишь, и вскроется что. Мутноватый был товарищ, по мнению уполномоченного Васина. А вот пионер, тот наоборот. Васин очень хорошо помнил таких вот мальцов воевавших у Будённого в разведке, и командовавших эскадронами и батареями. Нрав у мальчишек был резкий, беспощадный и живыми они не сдавались предпочитая смерть на поле боя — бесчестью плена.

А встречавшие, увидев эту сцену, страшно засуетились. Не вступая с милиционерами в контакт, сразу же позвонили куда-то, и исчезли, оставив товарища на растерзание вокзальной милиции. Они очень хорошо понимали, что под видом вокзальных милиционеров могли быть специалисты с Лубянки, и малейшее движение вокруг задержанного будет ими отслежено.

Тревожный звонок с Октябрьского вокзала, проскочив двух посредников, наконец достиг ушей человека которого в СССР уже никогда не будут называть «кукурузником» и отразившись словно в кривом зеркале вернулся к исполнителям.

Через час, за командированным прибыл конвой из центрального аппарата, и трое мужчин с холодными взглядами увезли третьего секретаря в вечность, расположенную в этот раз в Москва-реке.

На другой день Александр поднялся рано, вместе с Верой Степановной. У нее сегодня была первая смена, и она поторопилась накормить «Сашеньку» до своего ухода.

Завтрак был простой, но сытный и вкусный. Вареная картошка с постным маслом, пара кусков остро пахнувшей чесноком колбасы, мягкий хлеб и чай, в который добросердечная Вера Степановна бухнула три полных ложки сахару. Да еще и «с горкой»! Напиток превратился в горячий сироп, но так как качество заварки оставляло желать лучшего, то Белов не возражал.

Хозяйка, сложив руки под подбородком, с умилением следила за тем, как с аппетитом ест «ее мальчик».

— Вот, Сашенька, сейчас покушаешь — и пойдем. А может мне лучше с тобою пойти? — Новая идея захватила Веру Степановну, и она тут же принялась ее развивать. — Правда, а? Придем, я хоть на дядю твоего посмотрю. Ты ведь учти, Сашенька: это для тебя он — родной человек, а я-то, может, что важное увижу. Мало ли… Опять же на жилищные условия его взглянуть, а то положит тебя где-нибудь в чулане. А тебе солнце нужно, воздух…

Белов с большим трудом уговорил Веру Степановну не отпрашиваться с работы, пообещал, что сразу же, как только устроится, пригласит ее в гости. Чемодан по здравому размышлению решил не брать с собой, а оставить здесь.