Двое в лодке (сборник) - Александр Варго
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Разве ты не видишь их?!» – провизжал он, срываясь вниз.
Его тело тяжело шлепнулось на промерзший асфальт, словно мешок с требухой. В этот момент мое сердце сжалось, и в глубине души я надеялся, что он разбился насмерть. Тем не менее я продолжал ползти вперед, отчаянно взывая о помощи.
«Крысы…» – захрипел папа. Он был жив, хоть и упал неудачно, сломав себе ногу. Набравшись смелости, я даже обернулся, увидев торчащую из его колена кость.
«Наверное, это очень больно», – почему-то подумал я, продолжая ползти.
Он не отставал, двигаясь следом за мной.
Из подъезда вышла какая-то женщина и, увидев меня и голого, залитого кровью папу, заверещала.
«Помогите маме», – прошептал я.
Папа догонял меня. Он полз значительно быстрее, несмотря на сломанную ногу, от которой оставалась багровая полоса крови, источая в морозном воздухе пар.
«Крысы… много крыс, – сипло произнес папа, – крысы в доме…»
Он был совсем рядом.
Взмахнул молотком.
Я завопил, задохнувшись, – удар пришелся в щиколотку, размозжив косточку.
«Крысы…»
Женщина, вышедшая из подъезда, издала истошный крик. Подбежав ко мне, она схватила меня под мышки, оттаскивая прочь.
«Витя?» – прохрипел он. Молоток выпал из его окровавленных пальцев. Он глупо хлопал глазами, словно не понимая, как тут очутился – на улице, совершенно раздетый, весь в крови, с вывороченной ногой.
«Витенька!» – позвал меня папа, и голос его дрогнул. Он очумело взглянул на молоток, и лицо его перекосилось в гримасе. Закричав, он отбросил его, будто он был заразным. После этого из его рта пошла пена, и он стал дрыгать руками и ногами.
Женщина, оттащившая меня прочь, тараторила что-то успокаивающе. Краем глаза я видел, как к нам бегут двое мужчин.
Кто-то звал милицию, высунувшись из окна.
Потом я услышал звуки сирены.
И только тогда глаза мои закрылись.
Я перевел дух.
– Папу посадили в тюрьму. Потом его перевели в психиатрическую больницу. Там он скончался спустя два года. Я даже не знаю, отчего. Ему сделали укол, а у него остановилось сердце. Но… то, что он умер, ничего не изменило. Я вижу его почти каждую ночь. Он мерещится мне на каждом углу. Я жду лифт и слышу, как он, тяжело дыша, ползет ко мне по ступенькам. Я захожу в ванну и слышу, как он тихо смеется за шторами, постукивая молотком по кафельной плитке… Я ложусь спать и чувствую, как он елозит под моей кроватью, и боюсь даже взглянуть вниз, чтобы убедиться в обратном. Понимаешь, родная? Он во мне. Отец поселился внутри меня. И это надолго…
Я вздохнул, провожая взором пикирующую к воде чайку.
– Марина?
Проведя тыльной стороной ладони по обгоревшему лицу, я смахнул капли пота. Надо же. Правду говорят, что человек на семьдесят процентов состоит из воды. А в мозге этот процент еще выше. Можно сказать, что мозг и не мозг вовсе, а розовая слякоть, становящаяся серой после вскрытия черепной коробки. Вы спросите, откуда такие вещи знает школьник вроде меня? Ха. Я еще и не такое знаю…
Я пополз к любимой.
– Марина?
Тронул ее за локоть, но Марина не реагировала. Глаза девушки закатились, а грудь ходила ходуном, будто под ее кожей устроили гоночный мини-ипподром. Я аккуратно отвернул край блузки, разглядывая ее рану. Кожа вокруг пулевого отверстия покраснела и опухла.
– Мудило гороховое, – буркнул я, имея в виду ее отца. – За каким чертом ты взял с собой «пушку»?! Все равно тебе ничего не помогло!!
Последнюю фразу я буквально проорал, с бешенством потрясая кулаком.
* * *Я не помнил, в какой момент мое сознание провалилось в ущелье забытья, но когда я открыл глаза, солнце уже устало опускалось к горизонту.
С огромным трудом я отлепил голову от вонючего днища лодки, крутя по сторонам затекшей шеей.
– Ты видишь звезды? – хрипло прошептала Марина.
Она лежала, вытянувшись по струнке, словно часовой, и взгляд девушки был устремлен в небо.
Я поднял голову. Никаких гребаных звезд там не было.
– Нет. Наверное, через час, – предположил я, с трудом ворочая опухшим языком. Говорить становилось все труднее и труднее.
Марина засмеялась старческо-скрипучим смехом.
– Ты дурак, Витя. Смотри, сколько их. Раз, два, три… все небо в звездочках. Я могу… могу считать их всю ночь и то не пересчитаю. Правда?
– Правда, – согласился я, понимая, что спорить с ней бессмысленно. – Однажды я прочитал замечательное стихотворение.
Она ничего не ответила.
– Кажется, оно написано про нас… Хочешь, я прочту тебе его?
– Давай, – равнодушно отозвалась Марина.
Мне стало обидно, но я решил не показывать своих чувств. Откашлявшись, я начал:
– Из края, где меня не ждут,В места, где суждено сгореть,Я завтра навсегда уйдуИскать свою подругу – смерть.Она костлява, что ж с того,Она жадна, но мне плевать.Зато смогу я ей отдатьТо, что не грело никого.Я перед ней сумею спеть,Мне вскоре надо замолчать.Она позволит… Ей и мнеНа свете нечего терять.Затем река ушедших летНас к берегу свезет тому,Где счастья и несчастья нет,Где свет вовек не сменит тьму[1].
После этого несколько минут никто из нас не проронил ни слова.
Солнце нехотя скрылось за горизонтом.
– Мы умираем, Витя? – чуть слышно спросила Марина.
Я обдумывал ее слова.
Наверное, она права.
Но прежде чем я открыл рот, она задала очередной вопрос:
– Пока я… я еще жива. Скажи. Ты ведь убил. Своих родителей. Мой папа. Был прав?
– Убил, – подтвердил я. – Они не пускали меня к тебе. Разве это справедливо? Только едва ли я что-то помню. Мою память искромсали, как ножницами. На меня будто волна накатила. Понимаешь?
Превозмогая боль в онемевших конечностях, я перегнулся через борт, окунув руку в море. Нагретые за день волны равнодушно лизнули мою обожженную кожу.
– Моего папу. И Ваню. Ты тоже убил?
Я наморщил лоб.
Почему женщины такие упрямые? Упрямые и глупые?
«Ну же? – спросила выжидающе тварь. – Тебе вопрос задан, парень».
– Витя?
Я промычал что-то невразумительное.
– Я ведь знаю, – едва слышно сказала она. – Что ты. Убил их. Я слышала.
Я вздохнул.
– Ты зверь, Витя. О боже…
Я начал медленно подниматься на ноги.
– Не я начал все это, – цедя каждое слово, промолвил я. – Я отвез тебя посмотреть звездопад. А твой старый урод взял пистолет и приехал с твоим братом, чтобы сдать меня в милицию.
Марина хрипло усмехнулась, и я с удивлением оглянулся.
Передо мной сидел Петр Сергеевич. С выколотым глазом и распоротой шеей, он сидел на лавке и курил, как будто все шло своим чередом.
– Каково чувствовать себя убийцей, тряпка? – булькая, прошептал он. С каждым произнесенным словом из дырки на его шее выплескивалась морская вода. – Каково это?
– Уйди, – забормотал я, словно щит, выставив перед ним руки. – Тебя нет.
– Прикинь, мое тело обнаружили только через три дня. А вот моего Ивана вообще не нашли. Чудеса, правда? – ухмыльнулся труп. Он затянулся, и струйки дыма стали просачиваться сквозь рваную дыру на бледной шее. – Хотя мы были в одном месте… Меня хоронили всем поселком. Даже боевой салют у могилы устроили.
– Уйди, – с тупым упрямством повторил я.
– Не убивай мою дочь, – вдруг сказал Петр Сергеевич. – Ей осталось совсем немного. Сделай все, чтобы она выжила.
Я закричал, закричал так громко, что у меня сдавило виски.
И когда я снова посмотрел, отца Марины там не было.
(не убивай мою дочь)
Что нес этот мухомор?
«Я люблю ее. Как я могу убить Марину?!»
Я склонился над ней.
– Мариша. Мариша, посмотри на меня, мое солнышко, – забормотал я.
Она не двигалась. Грудь девушки тоже была неподвижной.
Я зачерпнул воды и плеснул ей на лицо.
– Марина! – крикнул я, цепенея.
Плача, я начал целовать ее.
Она молчала. И тогда я ударил ее по щеке.
– Очнись!!
Над головой раздались странные звуки, но все мое внимание было сосредоточено на любимой.
Она не просыпалась, и разъедающая нутро паника рвала меня на части.
Почему она не открывает глаза?!
– Марина!!! – исступленно завизжал я.
Звуки над головой стали громче, и вода вокруг пошла крупной рябью.
Только тогда я соизволил оглянуться.
Вертолет. Громадная винтокрыло-железная махина зависла в нескольких метрах от нашей лодки.
– Наконец-то…
Я выдавил жалкую улыбку.
Кряхтя, я поднял Марину на руки. Она была странно легкой, почти невесомой, как куколка…
– Помогите ей, – прошептал я.
Из вертолета, покачиваясь, опустилась веревочная лестница.
– Помогите, – повторил я, повысив голос.
Сверху начал кто-то спускаться.
Я терпеливо ждал. Скоро все закончится.
– Все будет хорошо, – шепнул я.
Но когда я посмотрел на лицо любимой, у меня зашевелились волосы на голове.
Я держал на руках гнилой труп. Давно разложившийся, почернело-засохший, практически превратившийся в скелет. Грязные пакли слипшихся волос бесстрастно колыхал вечерний бриз. Нижняя челюсть отвисла, словно Марина собиралась сказать что-то важное.